Прежде чем начать рассмотрение опыта перевода и истории переводческих учений, приведу высказывание одного из известных теоретиков и историографов европейского перевода Анри Ван Офа, которым он начинает свою книгу об истории перевода в Западной Европе: «Если вы хотите написать историю перевода, вы должны быть готовы ответить на целый ряд вопросов: когда возник перевод? Почему переводят? Всегда ли переводили одинаково? Были ли в истории перевода благоприятные периоды? Список вопросов можно было бы продолжить. Иначе говоря, поле деятельности — обширно. Действительно, изучение теории перевода равносильно изучению истории мира, истории цивилизаций, но сквозь призму перевода и с той лишь разницей, однако, что история перевода не обладает непрерывностью Истории, напротив, в ней обнаруживается множество белых пятен — как во времени, так и в пространстве».
Приведенное высказывание Ван Офа заставляет прежде всего задуматься над тем, как должна быть построена история переводческого опыта, приемлема ли для нее принятая всеобщей историей периодизация или же для исторического описания перевода следует установить какие-либо иные вехи.
|
|
Прерывистость истории перевода во времени и в пространстве. От периодизации — к «событиям»
Прерывистость истории перевода во времени и в пространстве, о которой говорил Ван Оф, не есть прерывистость переводческого опыта. Это прерывистость исторического описания, выбирающего наиболее яркие, значимые элементы из непрерывного как во времени, так и в пространстве процесса переводческой практики. Возможно, поэтому все исторические описания перевода ограничены в основном кругом одних и тех же событий: опыт первого коллективного перевода (Септуагинта), первые рассуждения о разных видах перевода (Цицерон и Гораций), первые рассуждения о пользе перевода как риторического упражнения (Цицерон, Квинтилиан), первые оправдания и обоснования вольного перевода (Иероним), первые трактаты, посвященные переводу (Доле), первый машинный перевод и т.п. Одни из описаний более полные, другие — более скромные, но независимо от того, и каком объеме представлен в них переводческий опыт прошлого, все они построены как совокупность фрагментов, событий, выделяющихся тем или иным аспектом на фоне общего процесса перевода. Поэтому если применить к этим описаниям требование непрерывности, обязательное или, во всяком случае, желательное дня любого исторического описания, то придется признать, что они лишены историчности.
Но на самом деле это не так. Историчность фрагментарных описаний истории перевода в том, что они рассматривают перевод на фоне иных событий в истории общественной жизни человеческого общества, прежде всего событий в области языка и литературы. Так, наследие Цицерона интересно нам не столько потому, что он сочинял в античный период, сколько потому, что он рассуждал о переводе в период утверждения латинского языка как языка не менее выразительного, чем греческий. Трактаты Доле и Дю Белле интересны не потому, что они написаны в эпоху Возрождения, а потому, что в этот период французский язык начинает вытеснять латынь, отвоевывая у нее все более существенные общественные функции; переводческий опыт Мартина Лютера связан с аналогичными процессами в немецком языке в Польшей степени, чем с теологическими идеями Реформации. Взгляды на перевод в России XVIII и начала XIX в. также были обусловлены состоянием русского языка.
|
|
На переводческую практику, на теоретическое обоснование тex или иных переводческих решений влияли и литературные процессы. Они формировали общественное мнение о критериях оценки перевода, нередко противопоставляя верность изяществу слога. Классицизм, романтизм, символизм, реализм диктовали переводчикам разные, иногда противоположные правила «хорошего» перевода. Но и в этих процессах можно усмотреть языковые основания. Ведь они, так или иначе, отражают состояние языка, степень его развития, устанавливая определенные нормы использования его выразительных средств. Речь идет уже не только о способности или неспособности переводящего языка передать эстетическую ценность текста оригинала. Переводной текст должен обладать самостоятельной эстетической ценностью, иногда вопреки тексту оригинала.
Таким образом, история перевода развивается на фоне истории языка и литературы. Она оказывается прерывистой во времени и в пространстве потому, что языки и литературы развиваются по-разному. XVI—XVII вв. были важным этапом для развития многих современных европейских языков, поэтому именно в этот период обостряется интерес к переводу и его роли в становлении и совершенствовании переводящего языка во Франции, Германии, Чехии, Англии. Для русского языка такой период наступает позднее, с началом петровских реформ, и продолжается до середины XIX в. Интереснейшие события в истории перевода происходили в Канаде, где на протяжении долгого времени французский язык соперничал с английским. Подобных примеров фрагментарности истории перевода можно привести немало. Вряд ли целесообразно пренебрегать интересными явлениями в истории переводческой мысли, возникавшими в те или иные периоды, в тех или иных странах и связанными, как правило, с именами отдельных личностей, чья переводческая деятельность повлияла на развитие мировой культуры.
Что же касается теории перевода, то она, имея тот же объект наблюдения, что и лингвистика, т.е. речевую деятельность, возникает в недрах лингвистики и следует за ней, принимая ее методы и ассимилируя ее идеи. Поэтому история науки о переводе, а не переводческой критики, начинается тогда же, когда и история языкознания.