Ищите Леонида Литвиненко в его стихах

Давно известно, что личность поэта отража­ется в его стихах, как в зеркале. Мало того, часто и внешность поэта соответствует его поэзии. До­статочно вспомнить златовласого «королевича» Есенина, монументального «командора» Маяков­ского или изысканную Ахматову, словно несущую в себе черты романтизма начала века. И все-таки ищите поэта в его стихах.

Даже те, кто не знает Леонида Литвиненко (а таких, наверное, немного среди читателей нашей газеты), познакомившись с его поэтическим сбор­ником «Порыв», увидят перед собой человека, чье мышление отличается ясностью и образностью, в натуре которого органично сочетается высокая гражданственность и тонкий лиризм, эмоцио­нальность и сдержанность, мягкость и непреклон­ность. Даже в самом названии сборника воплоти­лась одна из черт его характера – порывистость, а значит, неуспокоенность и вечное стремление вперед.

В сборнике представлены избранные произве­дения, написанные за тридцать лет творческой де­ятельности, в них Л.Литвиненко предстает как зре­лый талантливый поэт с широким творческим диапазоном: в его стихах грозные аккорды войны и патетика подвига, холодное молчание космоса и цветомузыка странствий. Трагический накал «Пискаревки», «Девочки с корзиной цветов» со­седствует с акварельной прозрачностью «Осени», «Ночи», со щемящей грустью «Лебединой пес­ни». Героями его произведений стали А.Пушкин, В. Маяковский,А. Чехов, В.Ленин и Г.Уэллс, Д. Бруно, летчик Шестаков, гроссмейстер А. Алехин, отец Че Гевары.

Л. Литвиненко начал писать еще в школе. Будучи де­вятиклассником, пришел в Бендерское литобъединение, которым руководил Василий Худяков, широко известный в Молдавии поэт, прозаик, сценарист. Именно ему принес юный стихотворец свои первые поэтические опыты. Вскоре стихотво­рение «Родина» было опубликовано в городской газете «Победа». «Худяков мой наставник. Чело­век, которого я любил и люблю», – говорит Л. Литвиненко. С этого времени судьба связала их на долгие годы. Будущий поэт стал посещать литобъединение, выступать на поэтических вечерах. Он, кстати, проявил себя как талантливый декла­матор, а способность к декламации не слишком часто встречается у профессиональных поэтов. Конечно, помимо природного дара, здесь сказа­лось и увлечение сценой: на протяжении несколь­ких лет Л. Литвиненко был активным участником постановок городского народного театра.

После окончания школы он служил в армии, а затем поступил в Кишиневский университет на филологический факультет. Это было в начале шестидесятых, во времена поэтического бума, собиравшего многотысячные аудитории в Лужниках и Политехническом. А. Вознесенский пи­сал тогда: «... Мы тянемся к стихам, как к травам от цинги». Да, все наше общество в те годы было подобно человеку, выздоравливающему от тяжелой болезни, страстно тянущемуся в завтра, живуще­му надеждой. Свежий ветер перемен прокатился по всем городам и весям страны. В Кишиневе тог­да активно действовало литобъединение при газете «Молодежь Молдавии», которое возглавил извест­ный впоследствии советский поэт К. Ковальджи, Л.Литвиненко входил в это ЛИТО. Он регулярно печатался в «Молодежке», в других рес­публиканских газетах и журналах, его произведения были представлены в трех коллективных сборни­ках. Но особенно гордится он стихотворением «Разговор со звездами», напечатанном в «Комсомольской правде» в рамках конкурса, кото­рый вел Я. Смеляков. Эти стихи вошли в поэ­тический сборник «Горсть огней», изданный в Мос­кве, их читали по Всесоюзному радио.

После окончания университета Л.Литвиненко возвращается в родной город. Он никогда не меч­тал о столицах, напротив, хотел как можно больше сделать для Бендер. Я знаю, что кто-то небрежно бросит: провинция! Но у нашего города много истинных патриотов, и поэт Л. Литвиненко один из них. Однажды он сказал:

 

Я третью поэму про город пишу,

Так пишут, наверное, только любимым.

 

Им действительно создано три поэмы о Бендерах: «Встреча с веками» – об истории города, «Пятый океан» – об уроженце Бендер летчике Шестакове и «Дыхание времени» – о дне се­годняшнем. Написаны песни о городе на музыку московского и местных композиторов, в газетах опубликовано немало публицистики.

На протяжении двадцати лет, с незначитель­ными перерывами, Л. Литвиненко руководит старейшим в республике литобъединением «Гори­зонт». Он гордится поэтами Людмилой Привало­вой, Надеждой Оторубчак, Людмилой Денисовой, Борисом Сраговичем, выросшими и сформировавшимися в стенах литобъединения. Много лет он вел городскую литературную гостиную, выступал с литературоведческими лекциями. Но, говоря о творчестве поэта, нельзя не вспомнить о том, что он учитель русского языка и литературы, а это профессия тоже творческая, если подходить к ней как долж­но. Литвиненко – учитель высшей категории. Он ведет уроки в теоретическом лицее не менее вдох­новенно, чем пишет и читает стихи.

Более полутысячи стихов хранит его память. Он считает, что, читая их наизусть, убеждает учеников в необходимости заучивания, без которого нет настоящего знания литературы. Многие его же сами преподают русский язык и литературу в нашем городе, с боль­шой теплотой говорит он о Валентине Климовой, Людмиле Исаевой, Валентине Гавриленко.

Отдав немало сил на благо родного города, Л. Литвиненко также много сделал для пропаганды русского языка и русской культуры за ру­бежом. В Чехии, Словакии, Польше он вел курсы для учителей русского языка этих стран. На Ку­бе преподавал на подготовительном факультете при Гаванском университете и в Военной акаде­мии. Он официально был участником 11 Меж­дународного фестиваля молодежи и студентов в Гаване в 1978 году. Там ему довелось выступать со своими стихами вместе с Р.Рождест­венским, Ф. Чуевым. Естественно, зарубежные поездки дали ему много ярких впечатлений и переживаний, что на­шло отражение в цикле стихотворений о загра­нице, среди которых «У Дрезденской галереи», «Бригантина», «Море шептало ласково...» Цикл завершает «Ностальгия».

«За границей я чувствовал себя гражданином великой страны, чем всегда гордился», – говорит Л. Литвиненко. Да, «гражданин», «Родина», «интернационализм» для него не просто слова, он доказал это не только своей поэзией, но и жизнью. Когда пришел на нашу землю су­ровый час испытаний, поэт четко заявил о своей гражданской позиции в стихах «Мой русский» и «На том стою». В период становления Приднес­тровья он много выступал на митингах и в печа­ти, навлекая на себя устные и письменные угрозы народнофронтовцев, а однажды его мужественная позиция чуть не стоила ему жизни. Об этом он рассказал в своей статье «Один день и вся жизнь», опубликованной в «Новом времени» в годовщину кровавых событий в Бендерах.

Леонид Литвиненко не очень охотно рассказывает о се­бе, не так-то просто оказалось разговорить поэта. «Люблю жизнь, люблю людей, у меня много дру­зей, конечно, есть и враги, как же без них. По на­туре сангвиник», — говорит он в заключение на­шей беседы.

А я добавлю: остальное ищите в его стихах.

Сергей Ратмиров

                                          Разговор о поэте-священнике

      Тяжело думать, что рядом с нами нет отца Владимира, удивительного человека, священника, мыслителя, богослова, философа, поэта, художника и музыканта. И самое поразительное, что батюшка был органичен во всех вышеназванных ипостасях. Его человеческая сущность сливалась с каждым его увлечением, творчески преображаясь, воссоздавая реальность, в которой хотелось быть, а не существовать. Его бытие не было соткано из противоречий, он прекрасно знал Истину и вел своих духовных чад за собой, предлагая мир, насыщенный красотой, которая обязательно должна совершить в человеке нравственный переворот. Как любому творческому человеку ему было трудно. Порой, больно было наблюдать, как мысли и слова батюшки не пробивали каменную стену равнодушия, серости и пошлости, пытавшиеся противостать Красоте и Истине.
      В памяти оживают уникальные проповеди отца Владимира. Ясно, кратко, лаконично! Выбирал проблему, определял центр тяжести и наносил удар по греху, сидящему в человеческом естестве. Как истинный хирург, он наносил удар скальпелем. Было больно! Но уже через мгновение боль отступала, и наступало неожиданное освобождение. Возвращались смыслы, которые, казалось, уже безвозвратно потеряны. Вдруг приходило осознание своей нужности и полезности, окружающим тебя людям.
     Можно сказать, что духовное служение, которое проводил батюшка, заставляло взглянуть на себя не просто со стороны, но изнутри. Это была борьба за «внутреннего человека», завещанная Святыми Отцами. Отец Владимир хотел спасения для всего мира, чтобы каждый пришел к Христу и принял Его великую правду. Однако батюшка не делал резких движений, не налагал на пришедших к нему прихожан «неудобоносимые бремена», старался вникнуть в проблему каждого человека, прописывал те духовные лекарства, которые воистину могли совершить исцеление. Он чутко улавливал души заблудших, выводя их на прямую дорогу Света и Любви.
     Вспоминая батюшку, конечно же, невозможно забыть его уроки. Он не только был прекрасным психологом, но и замечательным педагогом. Здесь его человеческий дар раскрывался во всей полноте. Студенты факультета искусств до сих пор вспоминают удивительные прозрения, посещающие их, после собеседований с учителем. Отец Владимир был не только зодчим человеческих душ, но и великолепным архитектором. Множество православных храмов в Приднестровье построено по его проектам. Вычерчивалась линия соприкосновения человека с Богом, и это соприкосновение становилось реальностью каждого человека, входящего в храм Божий. Но даже и тот, кто проходил мимо храма, не заходя в него, ощущал периферийность своего движения и невольно тянулся с течением времени к центру тяжести, который венчал православный купол и крест.
Этот крест батюшка нес и как руководитель православного движения педагогов Приднестровья. Потребность в объединении назрела давно. Но не было лидера, способного сделать шаг, в результате которого последуют шаги тех, кто считает себя православными педагогами. Отец Владимир мягко и последовательно, с учительной силой Церкви, направлял педагогический корабль к верной гавани. О, как сегодня будет не хватать дорогого батюшки, его мудрого молчания и неожиданно высказанного слова, выполненного стилистически безупречно. И умолкали споры, приходило понимание Сути.
Иногда, казалось, что батюшка спешил жить, спешил все успеть. Зная отца Владимира много лет, могу утверждать, что это не так. Собственно, он сам сказал в своем стихотворении «Всему свое время»:

Все равно ты всего не успеешь!
Каждый ценный вопрос
Обязательно должен созреть:
Коль житьем не дорос
Не стремись, как святой умереть!
Из твоих хрупких жил
Пауки не плели паутину.
Ты страниц роковых
Не прошел, не провел, не прочел!
Ты почти, что не жил!
Головою, не бросившись в тину,
Этих лет боевых
Не лишившись, ты не приобрел!

Средь полуденных бед
Остаешься, как прежде, беспечен.
Время быстро идет,
Пожелтело на нивах жнивье…
И шепчу я в ответ
На вопрос, что не мною отмечен:
«Всему время свое,
Всему время свое,
Всему время свое!»

     Батюшка ушел. Это горько! Но так судил Бог. А пути Господни, как известно, неисповедимы. Путь отца Владимира рядом с Христом. Его жизнь дает право так утверждать. Поэты приходят, чтобы зажечь уже погасшие светильники. Но они не просто их зажигают, но сами начинают гореть божественным огнем. Не могу не вспомнить, как великолепно батюшка исполнял Владимира Высоцкого. Их многое роднило. До сих пор перед глазами несутся привередливые кони, которых так хочется остановить. Отец Владимир не копировал Высоцкого, он исполнял его с присущей только ему интонацией. Это было оригинальное прочтение, потому что песня проживалась. Не было надрыва Высоцкого, но… размышление о судьбе человеческой. И верил заново услышанной песне, которую, казалось, изучил вдоль и поперек.
         Батюшка верил, что творчество дает способность человеку взлететь. В этом полете силы тьмы кромешной «накладывают сеть / И бьют ногами…», но в этом огненном полете совершается преображение человеческого естества. В этом, видимо, кроется многогранность бытия отца Владимира.
    Последний год он уже болел. Но как стойко переносил испытания, ниспосланные ему. За несколько дней перед своей трагической операцией он делал выставку своих художественных работ. Было видно, как он устал физически. Наверно, он уже подозревал, что, возможно, это его последняя выставка, но, сколько теплоты и света давал он пришедшим на выставку людям. Таким вот горящим и добрым останется в памяти отец Владимир.
Вспоминаю нашу последнюю с ним встречу. Больничная палата. Предрождество Христово. Тихо струится надежда, что смерть будет побеждена, и жизнь восторжествует. Не хотелось верить в уход дорогого батюшки. Он казался нелепым, не имеющим к нему отношение. Мы пытались шутить, подбодрить, строили планы, советовали друг другу, как ему помочь. А он, видимо, уже был готов к встрече с Богом. И для него эта встреча означала встречу с Вечностью. Она не была нелепостью. Он знал, что смерти нет. И не мы его утешали, а он нас. И тогда рождаются строки:

     Глаза в глаза. Я вижу радость бытия!
     Восторг и святость обнимает суть Вселенной
    Я вновь пою твои бессмертные века,
    И жизнь теперь уже не кажется мгновенной!

    Пусть же путь его будет благословен в Господе Нашем Иисусе Христе, Которому слава во веки.

 

Аннв Козырина

Благоприятие свободы

(Библейские мотивы в поэзии Сергея Ратмирова)

О том, что есть свобода, размышляет любой человек, будь то философ, поэт или любитель кухонных диспутов. Мы впервые задумываемся о свободе в детстве, в пубертатном возрасте она кажется отсутствием сторонних запретов и независимостью, затем узнаём слова, обычно приписываемые М. Бакунину: «Свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого». Кто-то принимает «золотое правило нравственности», стремясь научиться не делать другим того, чего не хотели бы себе. «Люби и делай, что хочешь», – читаем у Блаженного Августина. И выходит, свобода – вовсе не отвлеченное понятие, а конкретное свойство души любящего человека.

Тема свободы, как и тема любви, являются ключевыми в литературе каждой эпохи и культуры. Эти высшие ценности рассмотрены детально, под всеми мыслимыми углами. И всё же человечество продолжает писать о них, порой внося новые оттенки смысла в покрытые пылью веков идеи.

В этой статье мы надеемся показать читателю результат творческого осмысления понятий свободы и любви в поэзии нашего современника, Сергея Ратмирова. Следует отметить, что его стихотворения удивительно образны, это достигается множеством приёмов, например, таких как метафора, эпитет, аллюзия (чаще всего к Библии), несколько случаев употребления которых мы здесь проанализируем.

Прежде всего, разберём отношение писателя к поэзии, стихам вообще. Разумеется, нет случайных или неважных слов. Слово – Логос – священно, бесценно и многозначно. В моменты вдохновения поэт должен отложить, отмести всё земное, чтобы услышать горнее, вечное:

Его строка рождается над Бездной,

И в этом вижу смысл Бытия,

Когда, соприкоснувшись крестно,

Стихи вплетаются в Слова.

Суета и неискренность попросту неприемлемы, когда с писателем говорит Небо, открывая свои тайны.

 

 Отточенность стиха рождает неизбежность

 Прикосновения к небесным тайнам,

И наступает чудотворная неспешность,

 В которой мир как будто идеален.

 

Если представить поэта как сложный прибор, настроенный на приём-передачу данных, то ради достижения достоверности и точности информации, устройство не должно создавать помех. Таким образом, недостаточно только работы над произведением, необходима также работа над собой. Избавляясь от пороков – «помех», стихотворец делает сразу три вещи: очищает себя, повышает уровень поэзии, улучшает мир, по известному выражению преподобного Серафима Саровского: «Стяжи дух мирен, и тогда тысячи вокруг тебя спасутся».

Поэзия С.Ратмирова глубоко религиозна, через понятные, яркие и запоминающиеся образы автор говорит с читателем о сложных духовных вещах. К примеру, возьмём стихотворение «В заклубившем морозном дыму»:

 

В заклубившем морозном дыму

В дом-убежище русской Свободы,

Я пришёл, затепливши свечу,

Собирая прошедшие годы.

 

Этот Храм бесконечно люблю,

В Нём горят невечерние звёзды,

 

Моя Русь обернулась в ладью,

Закружив парусами дорогу.

 

И несясь в ураганном ветру,

Сотрясая предвечные мачты,

Вновь, как встарь, мы молитву вершим,

Затянувши канаты покрепче.

 

В заклубившем морозном дыму

В то убежище тайной свободы

Мы по-русски приходим к любви,

Обнимая иконные своды.

 

Здесь находим целый ряд метафор, обозначающих Русь: убежище Свободы, Храм, ладья. С. Ратмиров убеждён, что Русь немыслима вне Православия, принятого в Х веке от Византии. Как писал один из ранних отцов Церкви, святитель Анастасий Синаит: «Православие – это истинное представление о Боге и творении». Итак, Русь, сохранившая не только букву, но и дух Святого Учения, сравнивается с Храмом, в котором «горят невечерние звёзды», немеркнущие, негасимые. Можно предположить, что под ними писатель разумел святых праведников, исповедников, мучеников, своей жизнью показывающих образец истинной веры и любви. Лирический герой стихотворения заходит в этот Храм, «затепливши свечу» – символ жертвы и молитвенного горения души – и «Собирая прошедшие годы», т.е. припоминая прошлое, должно быть, для совершения таинства покаяния и исповеди.За завязкой следует развитие сюжета:

 

«Моя Русь обернулась в ладью, / Закружив парусами дорогу…»

 

Среди классических архитектурных форм, таких как круг, прямоугольник, крест, звезда, могущих являть собой основание храма, древнейшая – корабль или ладья, выражающая ту мысль, что Церковь, подобно кораблю, спасает верующих от гибельных волн житейского плавания и ведёт их к Царствию Божию, благодаря невидимому Кормчему – Богу.

Точка крайнего напряжения, кульминация стихотворения:

«И несясь в ураганном ветру, / Сотрясая предвечные мачты…»

 

По нашему мнению, автор использовал великолепную метафору, наделив её несколькими уровнями смысла: ладья, попавшая в бурю; Церковь, терзаемая противоречиями и ересями; Россия в условиях очередного смутного времени. Взгляните, как расставлены приоритеты экипажа в деле спасения судна. Вначале - главное, описанное полным двусоставным распространённым предложением:

«Вновь, как встарь, мы молитву вершим…»

Не пройдём мимо умелого употребления устаревшей лексики – сочетание «встарь» и «вершим» как нельзя более подходит для краткого, но ёмкого напоминания, что в истории Церкви и государства такое бедствие уже было, и не раз, и неоднократно спасались указанным в стихотворении способом.

Затем следует действие, заключённое в деепричастный оборот, подчинённый выше разобранному предложению:

«Затянувши канаты покрепче…»

Таким образом, первична пламенная соборная молитва, и лишь после неё могут иметь силу земные старания терпящих крушение.

А сейчас внимательно взглянем ещё раз на строки:

«И несясь в ураганном ветру, / Сотрясая предвечные мачты, / Вновь, как встарь, мы молитву вершим…»

Что даёт это местоимение «мы»? Мы несёмся в ураганном ветру, МЫ сотрясаем предвечные мачты. Выходит, что не «вихри враждебные» угрожают нам гибелью, а мы сами раскачиваем лодку. В бедах, как Церкви, так и России, по мнению поэта, винить прежде всего стоит не внешние силы, проблемы нужно искать внутри. А поскольку обе «ладьи» – это в первую очередь их экипаж, с метаниями и несовершенствами каждого из него, то и исправление должно начинать каждому с себя, при этом во главе угла полагая веру.

Начальная и последняя строфы содержат повторы, причём первые строки повторены точно, а вторые варьируются, сравним:

«В заклубившем морозном дыму/ В дом-убежище русской Свободы…» и «В заклубившем морозном дыму / В то убежище тайной свободы…»

Путём сложения получаем, что свобода – русская и тайная, однако мы поговорим об этом немного позже. Хотелось бы вначале проанализировать первую строку. Думается, что «заклубивший дым», предельно ограничивающий видимость, скрывает от лирического героя (равно как и от собирательного образа его товарищей и соотечественников) духовный путь, коим нужно бы идти. Вызывает сомнение, что слово «морозный» наделено только буквальным значением – чересчур просто для С.Ратмирова, искусно зашифровывающего в свои стихи высокие идеи. Поразмыслив, обнаруживаем здесь отсыл к Евангелию от Матфея: «…и, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» [Мф.24:12], где Господь предсказывает признаки конца мира.

 Подытожим: умножение беззакония в России привело к охлаждению любви и слабовидению дороги. Строка одна и та же в начале и в конце, дабы подчеркнуть, что ситуация не нова, но время от времени повторяется. Потеря нравственного стержня влечёт за собой порабощение страстям. Тогда, ужаснувшись тотального развращения, человек вспоминает о последнем убежище истины, чистоты и свободы от греха – о Храме. Душа, нашедшая дорогу к Храму, обретает свободу, но тайную, ибо человек продолжает жить в мире гражданских законов и негласных правил, кажущихся ограничением его воли.

«Мы по-русски приходим к любви…»

Так и вертится на языке вопрос: почему по-русски?! Да потому что «гром не грянет, мужик не перекрестится». Русский народ весьма самокритичен, эта пословица точно отражает национальную черту.

«Обнимая иконные своды».

А какой православный храм без икон? Снова наблюдаем двойственность толкования в словосочетании «иконные своды»: своды храма в архитектурном значении, расписанные иконами, и тогда «иконные» – это эпитет; Небесный свод с Первообразом икон, и в таком случае «иконные своды» – это метафора.

Желая припасть к Творцу, душа очищается и постепенно приходит к пониманию, что Бог есть Любовь. Любовь освобождает. В Любви и есть Свобода. Такова главная идея стихотворения. Нужно сказать, что эта мысль особенно важна для С.Ратмирова, её можно проследить и в других его поэтических и прозаических произведениях, наиболее развёрнуто она изложена в монументальной работе «Исповедь русского путника. Опыт историко-философского и богословского исследования», где читаем следующее утверждение: «Происходила встреча с Простой Полнотой. Здесь не было умствования и борьбы страстей и самолюбий. В Боге – Любовь и Свобода».

С. Ратмиров повествует нам в своих стихотворениях о предназначении поэта, о пути Руси, что же он говорит о задаче человека? Мы падаем – нам помогают встать, мы терпим скорбь – нам подают утешение. Зачем все эти сложности, если Всемогущий Бог мог бы сделать всех людей святыми и счастливыми? Но тогда Он лишил бы нас изначально нам присущей свободы воли. Задача человека состоит в том, чтобы осознать свою свободу, принять её. Понимание и принятие свободы оставляет рабство греху в прошлом. По-прежнему существует возможность выбора между добром и злом, однако захочет ли любящий и свободный человек творить зло?

Мы разберём ещё одно стихотворение, вплотную подводящее читателя к ответу на вопрос, что есть свобода.

Шёл навстречу восходящему Солнцу,

Просил у Зари Сокровище Света,

В котором вижу смысл и путь Бытия.

Это вечное, творящее Слово,

Сжигаясь в пепле, рождает Свободу,

Ветром тихим, Святую неся Любовь.

В Тебе, Незабвенном, творим Обитель,

Ты есмь вековечный и верный Приют,

К Тебе склоняюсь былинкой вечерней,

Чтоб снова молить и запеть Твою Песнь!

В Книге пророка Малахии Солнцем правды назван Христос: «А для вас, благоговеющие пред именем Моим, взойдёт Солнце правды…» [Мал.4:2]. «Заря» и «Сокровище Света» здесь также означают Бога. Итого три имени-метафоры, указывающие на Его троичность.

«В котором вижу смысл и путь Бытия»

Открываем Евангелие от Иоанна, глава 14, стих 6: «Иисус сказал ему: Я есмь путь и истина и жизнь…» [Ин.14:6]. Итак, персонаж произведения стремится к Богу, ибо в Нём смысл жизни.

«Это вечное, творящее Слово…»

Не спешим закрывать от Иоанна святое благовествование, пролистываем его до первой главы, первый стих которой гласит: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» [Ин.1:1]. Объяснив выбор определения «вечное» в отношении к безначальному Слову, обратимся ко второму эпитету – «творящее». Его первоисточник находим в стихе 3 той же главы: «Всё чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть» [Ин.1:3]. Кстати, вполне вероятно, что поэт отсылает читателя к ветхозаветной Книге Бытия, к первой её главе: «В начале сотворил Бог небо и землю» [Быт.1:1], а далее: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет» [Быт.1:3]. Сказал же – значит произнёс Слово.

       «Сжигаясь в пепле, рождает Свободу…»

Согласно легендам, сгорает и возрождается из пепла птица феникс, в древнехристианской символике она означает воскресение. Апостол Павел пишет, что «Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода» [2Кор.3:17], также приведём и другие слова: «Итак стойте в свободе, которую даровал нам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства» [Гал.5:1].

«Ветром тихим, Святую неся Любовь»

В этом месте угадываем аллюзию к стихам из 3 Книги Царств: «¹¹И сказал: выйди и стань на горе пред лицем Господним, и вот, Господь пройдёт, и большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом, но не в ветре Господь; после ветра землетрясение, но не в землетрясении Господь; после землетрясения огонь, но не в огне Господь; после огня веяние тихого ветра, [и там Господь]» [3Цар.19:11-12]. Словам «Святую неся Любовь» читаем подтверждение в Первом послании Иоанна: «…Бог есть любовь» [1Ин.4:8].

«В Тебе, Незабвенном, творим Обитель…»

Вообще-то в оригинале наоборот, Бог творит обитель в человеке, см.: «Иисус сказал ему в ответ: кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое; и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему и обитель у него сотворим» [Ин.14:23]. По-видимому, автор имеет в виду, что любовь взаимна, потому, раз Бог творит в нас обитель, то и мы сотворим в Нём.

«Ты есмь вековечный и верный Приют…»

В Библии, в Ветхом ли, в Новом ли Завете, когда Бог говорит о Себе, употребляется устаревшая форма глагола – «есмь», различая человеческое и Божественное даже на уровне языковых средств.

«К Тебе склоняюсь былинкой вечерней…»

Это живописное сравнение хочется разобрать пословно: «склоняюсь» – смиренно преклоняюсь пред Тобой; «былинка» – стебель травы, нечто малозначащее и недолговечное, «которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь» [Мф.6:30]; «вечерняя» – жизненный путь клонится к закату.

«Чтоб снова молить и запеть Твою Песнь!»

Молитва, т.е. со-беседование с Богом, является важной частью христианской жизни: в самом деле, разве можно не жаждать общения с Тем, Кого любишь и Кто любит тебя. И человек во всём стремится подражать Богу, петь Его Песнь – а это Любовь. Любя Своё творение, Господь пришёл спасти его, освободить из духовного рабства, как Он Сам указал, читая в синагоге стихи пророка Исайи [Ис.61:1-3]: «Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим, и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедывать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедывать лето Господне благоприятное» [Лк.4:18-1ерг9]. Блаженный Феофилакт Болгарский так толкует этот фрагмент: ««Дух Господень помазал Меня», то есть посвятил Меня, поставил Меня на благовествование «нищим», то есть язычникам, которые, не имея ни закона, ни пророков, действительно были в большой нищете. «Сокрушенные сердцем» были, быть может, израильтяне, у которых сердце сначала было велико и высоко и было домом Божиим, а впоследствии, когда они стали служить идолам и грешить разным образом, сердце их сокрушилось и расстроилось, став вместо дома Божия вертепом разбойников. Итак, Господь пришёл, чтобы и их исцелить, и дать «пленным освобождение» и «слепым прозрение», язычникам и израильтянам. Ибо обе сии части были и пленными у сатаны, и слепыми. Можно разуметь это и о мёртвых. Ибо и они, быв пленными, и сокрушёнными, через Воскресение освободились из-под власти ада. – Проповедал «лето Господне благоприятное». Что же это за лето благоприятное? Быть может, и будущий век, о котором Господь проповедал, говоря: <…> «наступает время, когда мертвые оживут» [Ин.5:25]. Но приятное лето есть и время пришествия Господа во плоти. О нём Павел говорит: «теперь время благоприятное, теперь день спасения» [2Кор.6:2]. Прочитав это, Он сказал: «Ныне исполнилось писание сие, слышанное вами», очевидно, указывая в Себе слушателям Того, о Котором это писано

К чему же сведём размышление о поэзии С. Ратмирова? Яркие и живые образы, которые он использует, своей необычностью привлекают внимание читателя, заставляя задуматься о вложенном в них смысле, рассмотреть несколько уровней или вариантов толкования. Библейские аллюзии, благодаря неточному цитированию, воспринимаются иначе: вне привычных формулировок, застывших бесполезными и безгласными монолитами в глубинах памяти, где-то между латинскими пословицами и законами Ньютона, – они вдруг открываются во всей полноте, вечное неожиданно звучит по-новому.

В заключение осталось кратко сформулировать главную мысль о свободе и любви. Памятуя дорогую цену, которой мы куплены [1Кор.7:23] – «Какая цена может быть больше, чем Творцу за Своё творение, Свою собственную кровь пролить?» (по слову Блаженного Иеронима Стридонского) – поэт Сергей Ратмиров призывает выйти из гибельного плена, оставить рабство плоти, страстям и грехам. Он проповедует творение блага и принятие свободы. Благоприятие свободы.

Сергей Ратмиров

                           «Гамма чувств так многогранна...»

Читая стихи Николая Антонова, действительно оказываешься в «Беседке нашего двора». Можно с уверенностью констатировать, что в литературе появилось новое оригинальное имя, произошло рождение поэта. Это рождение происходило му­чительно и долго. Уже много лет Н, Антонов создает своё поэтическое лицо, творя собствен­ный миф из своей жизни и творчества, прекрасно понимая, что главное «Не отступаться от лица, / Но быть живым, живым и только, / Живым и только до конца». Эти слова Б.Л. Пастернака как нельзя лучше подходят к жизнеутверждающему творчеству поэ­та Н.Антонова. «Живая жизнь», говоря словами В. Вересаева, буквально бьёт ключом на стра­ницах стихотворного сборника «Беседки нашего двора». Позади большая и такая малая жизнь, в которой «не сыскать того края милее, где живёт моя мать». Как трогательны слова, под которыми, думаю, подпишется каждый любя­щий сын и дочь. И как печально осознавать, что мать уже отошла в вечность. И становится больно, но эту боль помогает преодолеть творчество и па­мять, в коих происходит рождение никогда не уми­рающего образа.

В стихах Н.Антонова оживотворяются образы родного села Суклеи, живописно расположенного на берегу извилистого Днестра. В каждой строке неподдельная любовь к местам своего детства, к своей малой родине, «Того дома, где рос / Босо­ногим мальчишкой, / Где учился не слишком, / А влюблялся всерьёз». Поэт любит свой дом, любит Храм, созывающий односельчан на братский пир и потому «Пусть с Волгой не сравнится милый Днестр...», но он никогда не покинет свой край. Это его Приднестровье, в котором нет напыщен­ной лозунговости, а есть тихая и нежная любовь средь «моря виноградных лоз», словно подтверж­дая старую истину, что, живя на такой земле, невоз­можно не творить, не размышлять о сути Бытия, как это делали наши великие классики А. Пушкин, И. Крянгэ, М.Эминеску и многие другие.

Художник философствует «Под сольный выход саксофона», признаваясь своей музе в страстной любви, ища у неё вдохновения, не забывая, что для истинного поэта «Закрыт <...> путь проверенных орбит» (М.Волошин), и его «грёз, и дум, и чувств разливы / Не удержать». Вчитываясь в стихи Н. Анто­нова, невольно хочется воскликнуть его словами, что «соткан сборник стихов / По велению девствен­ной лиры, / И художник-поэт средь волхвов / Обла­чается Музой в порфиру». Облачается, чтобы рас­сказать о любви к жене, к детям, слегка полукавить о прежней холостяцкой жизни, запечатлеть друзей, неожиданно заставить читателя с уважением отнестись к непростой службе таможенника.

Безусловно, перед нами состоявшийся и зре­лый поэт, предлагающий присесть вместе с ним в «Беседке нашего двора» и запомнить «лишь те стихи, / Что пригодятся в жизни». Решать чита­телю и вечности, заложником которой пытается быть русский поэт Приднестровья Николай Ан­тонов.

Сергей Ратмиров

                                     Все в память вплетено…

                                    (О Людмиле Кудрявцевой)

                                                        Один лишь дух, коснувшись глины,

                                                        Творит из нее Человека.

                                                                           Антуан де Сент-Экзюпери

Истинная литература всегда представляет собой поиск пути, попытку осознания своей личности в том историческом отрезке времени, который отпущен нам Богом. Этот исторический отрезок, в котором жила и живет русская поэтесса Людмила Кудрявцева, необычайно насыщен многочисленными событиями местного и мирового масштаба. Она родилась во времена, когда искренне верили, что строят лучшую и счастливую жизнь. Достаточно прокрутить улыбающуюся кинохронику тридцатых годов. Сколько искренних надежд, которые разбила страшная война, принесшая неисчислимые страдания, боль от невосполнимых потерь, до сих пор бессонные ночи, искривленный позвоночник и мозолистые руки. Но это была Отечественная война, закалившая поколение тридцатых, научившая их преодолевать самые, казалось бы, непреодолимые трудности.

Это поколение строило мир, в котором будет обязательно роскошнейшая поэзия, мир, где красота, ставшая синонимом искусства, не только спасет, но и преобразит человека, прошедшие такие ужасные испытания. Они верили в планету людей, прекрасно показанную знаменитым французским летчиком и философом Антуаном де Сент-Экзюпери. На этой планете из чудотворной глины была вылеплена Л.Кудрявцева, из детства вдохнувшая поэтического воздуха. И поэтому она пишет, ибо не может не писать. Ее письмо фундаментально, готовится уже не один год. Можно сказать, словами Вячеслава Иванова, что «в камне немело» ее художественное слово, чтобы воскреснуть для нас, показать движение, которое, по словам Шарля Бодлера, «не смещает линий».

Л. Кудрявцева выстраивает свою линию, пунктиром проходя по эпохам и судьбам, прекрасно помня знаменитое изречение Гераклита, что «путь познания лежит через имена». Ее имя запечатлело женские стихи, отношение к которым в мире поэзии всегда было неоднозначным. Для нее они – «особые стихи», поющие «женскими сердцами» и превращающие жизнь, по мысли французского музыковеда и педагога Ф. Дельсарте, в «действие чувствующих сил существа». В этом действии происходит творение искусства, которое, по словам того же Ф. Дельсарте, является «воплощением идеала и преображением вещества». Эти вещества – «стихи – бездонные лагуны…», приводящие нас, читателей, к пониманию красоты. Красота для поэта – в радости общения с другими поэтами, которых принято сегодня называть классиками. Поэтому так часто она обращается то к А. Пушкину, то к М..Лермонтову, то к близкой ей по духу М. Цветаевой. В них она ищет собеседников, понимающих ее романтическое тяготение к свободе, любовь к ставшей родной молдавской земле:

На вольной молдавской земле родилась

В волнующей драме Земфира,

Романтикой Долны отозвалась

Певца вдохновенная лира

«Романтикой Долны отозвалась»

На этой земле происходит сущностное воплощение и понимание красоты. Л. Кудрявцева видит ее, как сказал знаменитый французский поэт Баресс, «в простом лице своей родной земли».

И уже не страшно воспетое Ф.Ницше одиночество, ставшее, по слову М. Цветаевой, «верховным часом». В этом «верховном часе» происходит встреча с Неведомым и Непостижимым, делающим невозможное возможным, творящим мифологическую реальность:

 

Великий час – час постиженья:

Песчинка – ты и Он – одно!

Пусть жизнь – лишь вечности мгновенье…

Но как пленительно оно!

                                  «Бывает час»

Вечность, переходящая в мгновенье, и мгновенье, переходящее в вечность, возвращает нас в пленительное прошлое русского символизма, «покрытого душой» (М.Волошин), в его лирико-психологическую ипостасийность, творящую особую мифопоэтическую личность. Эта личность реальна, как реальны ее страдания и переживания за близких и родных. Достаточно обратить внимание на смиренное, молитвенное обращение рабы Божьей Людмилы к Пресвятой Богородице:

Богородица-Матушка, сбереги мою дочь,

Приукрой омофором нетленным,

И в минуты страданий приди ей помочь –

Умоляю душою смиренной.

Поэт возрождает утерянный жанр поэтической молитвы, заставляя задуматься над философскими вопросами Бытия. Видимо, так понимает она назначение поэзии. Не ее право давать готовые ответы, она наталкивает сознание, пытается разбудить совесть (кстати, одна ее прозаическая вещица так и названа), напомнить о важном, без которого человек не может называться человеком:

Я венок из стихов для сонета сплету.

Ветерок, подхвати мой сонет на лету!

Не могу я цветы положить на гранит –

Там, где папа давно одиноко лежит

                                                          «Ностальгия»

Поэт вспоминает свою далекую, но так любимую Россию. Любя Приднестровье, не отделяет себя от Отчего дома, в котором произошло рождение не только человека, но и поэта. Там фантастическая правда, комбинированная воспоминаниями:

Девушка видна через окно.

Милая, обычная девушка,

Будто бы картины полотно.

Потянулась к яблоне-подружке

В этот миг – изящество само.

И легли штрихом в тетрадку тонким:

Рамочка – открытое окно…

Силуэт молоденькой девчонки…

Отчий дом… Все в память вплетено.

Этот мир существует реально, хотя, кажется, он исчез и уже никогда не вернется. Когда-то Реми де Гурмон сказал: «Невероятность и непоследовательность – это отличительные свойства правды…» И эта правда живет в поэзии Л. Кудрявцевой, запечатлевая тех, кого уже нет рядом с нами:

Думы, вдохновеньем озаряя,

След свой оставляют, умирая.

Тянется колечками дымок,

Подарив кому-то огонек

                                        «Свечка»

           

Юрий Бень                             

                        О Елене Чудной

Стакан его невелик, но он пьет из своего стакана.

Французская пословица

 

Автор, пишущий о дебютной книжке молодого поэта, невольно сталкивается с проблемой: как бы не подрезать едва прорастающие крылья. Ведь выглядит естественным, что она не может быть лишена недостатков. Мне здесь несколько проще, так как я знаю, как долго и мучительно Елена Чудная шла к этому дебюту. Не может не радовать такая требовательность молодого поэта к себе. Я сознательно избегаю слова «поэтесса», которое так ненавидела великая Анна Ахматова. 

В своем небольшом по объему сборнике (отсюда, а отнюдь не по мере дарования, эпиграф предисловия), автор прибегает к датировке стихотворений, и здесь очевидна автопсихологическая (это важнейшая характеристика лирики) эволюция творчества. Лирическая героиня Е. Чудной постепенно как бы прорастает душевными корнями сквозь не самый благожелательный окружающий мир. Поиск его гармонизации и не может реализовываться иначе, чем в схеме: я – они - мы. Это замечательно.

Обращает на себя внимание принципиальная литературность поэзии Е. Чудной, что предусмотрено не только ее филологическим образованием, но и естественным желанием молодого автора манифестировать свои художественные приоритеты. Они выглядят достаточно широкими – от мистического романтизма А.Блока до иронического примитивизма Н. Олейникова. Тонкое понимание генерального в творчестве великих поэтов явно присутствует. Яркое свидетельство тому – многократное использование в стихотворении «К.Д. Бальмонту» местоимения «я».

Было бы странно, если бы в «женских стихах» (выражение В. Ходасевича) исповедальность ограничивалась только поэтическими именами И. Бунина, М. Цветаевой и др. Поэтому часть стихотворений посвящена «другим близким»: родным («Маме», «Подруге»), известному приднестровскому художнику («Л. Глущенко»), праздникам («На Пасху»), природе («Дерево»), родине («Памяти Бендерской трагедии»). Поражает идейно-тематическое разнообразие этого небольшого сборника: поэт и поэзия, гражданская, пейзажная и любовная лирика, религиозные стихи. В жанровом отношении можно выделить работу автора в непростом жанре послания, в котором избегается манерность и дурной пафос, что всегда непросто. Понимание автора, что работа в области стихотворной формы и делает поэта поэтом, ясно видно из пронзительного стихотворения о трагедии в Бендерах, которое написано в фольклорном жанре плача. Вероятно, этого недостаточно, но это ведь дебютный сборник!

На мой взгляд, в сборнике присутствует самое главное для молодого поэта – стремление самоидентификации себя как творца в этом мире, со своим особенным поэтическим взглядом на его многообразие. Не случайно сборник начинается декларативным стихотворением «Кто я? Что я?». Не случайно в нем присутствуют реминисценции из знаменитого рассказа И. Бунина. «Легкое дыхание» поэта Е.Чудной присуще всем стихотворениям сборника. Остается пожелать, чтобы в дальнейшем она успешно хранила его от всевозможных сквозняков.

Что еще? Фамилия – Чудная (как ни удивительно, но это не псевдоним), стихи – чудные. Надо писать и не надо пугаться черного монаха.

Валентина Юзифович