Методологические подходы к решению актуальных социальных проблем

Гурский Н. М.

г. Томск

В условиях нарастающей сложности сосуществования различных слоев российского общества я нахожу возможным говорить о необходимости восстановления идеологического основания, могущего обеспечить согласие в условиях разногласия. Идеологию нахожу как систему взглядов на мир, человека и его судьбу в будущем. Нет идеологии там где идеалы подменены мнениями, прагматическим расчетом или религиозными догмами. Этого не достаточно для реалистического взгляда на будущее. В направлении к будущему фактически реальное обращается в идеальное. При дефиците идеального актуальные социальные проблемы как бы разрешаются, но порождают, при этом, еще более сложные проблемы. Каким способом решать эти проблемы, не создавая предпосылок для их усложнения? Необходимо ясное и недвусмысленное концептуальнее основание, идеальный методологический подход, способный радикально разрешать назревающие проблемы. Идеальное как реальность будущего я не противопоставляю материальному, но полагаю формальным основанием материального.

Тут видятся два подхода. Первый, экспертно-консенсусный, когда методологическое основание вполне доступно для отдельного сословия, но не вполне доступно остальному населению (народу). Отсюда проистекает власть (светская или духовная) над сознанием людей особого экспертного сообщества посвященных. В этом варианте также есть свои принципиальные различия – за идеологию отвечать могут священники, государственные деятели, администрация, либо интеллигенция. В лучшем виде первый вариант можно представить через особую роль интеллигенции, как сословия ответственного за формулировку идеалов. Принято считать интеллигенцию ответственной за идеологию, но учитывая то обстоятельство, что понятие интеллигенции в России весьма расплывчато, видимо нет резона делать ставку на него. Если нет ведущего сословия, если авторитет церковных персон весьма двусмыслен, если не видно на горизонте харизматических вождей, что же нам остается? В тишине своего сердца возродить свой идеал и проартикулировать его в публичном пространстве. Второй вариант исключает в принципе власть консенсусного сообщества посвященных. Основная трудность здесь - сформулировать идеологическое основание, в котором нет посредников-экспертов, но нет и популистского упрощения. Над ним то и работают ведущие политологи и философы мира, такие как Ф. Анкерсмит, Ж. Рансьер, Х. Гумбрехт, А. Данто, К. Касториадис и др.

Чтобы избегнуть соблазна привычных обобщений, вовлекающих в якобы понимание сути дела, проведу одно принципиальное методологическое различие между рассуждениями индукции и умозаключениями дедукции, с одной стороны, а с другой - аналогиями абдукции. Абдукция с латинского переводится как "отведение". Так мы отведем вопрос о мире с наезженной колеи на новую дорогу. Абдукция это не умозаключающее рассуждение, как в случае с индукцией и дедукцией. Размышляют здесь от частного к частному, без всякой генерализации (обобщения) целого. Целое остается как бы предвосхищаемым и уточняется через взаимодействие частей. Абдукция обращается к фактам, но не для того, чтобы их сравнивать и обобщать, а для того, чтобы на их основе сформулировать новую гипотезу. Ч. С. Пирс[1] считал, что только абдукция есть единственный метод получения нового знания. Вместо дедуктивного метода я вижу актуальным использование мереологического подхода, где вместо "общего" выступает "целое", а вместо "единичного" - особенности "частного". Гипотетичность абдукции на поверку есть более строгий вид формализации данных. И условие обновления данных. Если индукция это выведение, дедукция наведение, то абдукция отведение. При взгляде на целомудренные вещи отводят взгляд. Как то бывает в случае зарождающейся любви.

Итак, что же мы находим, отведя взгляд от общепонятного? Находим две принципиально разные модели понимания: в одной - исторически оправданной - общее включает в себя единичные факты, в другой - предвосхищением будущего - реализуются только отношения между частными фактами, каждый из которых является именно "фактом", то есть вполне конкретной, сделанной, завершенной вещью, и оттого, вещью выпавшей из любых классификаций. Такие вещи эстетичны по определению. Их эстетика знаменует реверс от этических отношений на основе содержательных умозаключений кантовского морального императива к политике целого, которое хоть и состоит из частей, но не включает их в себя, не образует класс целого. Целостные части в принципе не являются единичными и обобщаемыми, но особенными и автономными. У Юркевича: “С точки зрения мереологии, невозможность общих объектов означает онтологическое отрицание абстрагированной общности, которая заменяется понятием коллективной целостности. У. Куайн назвал такие целостности «конкретной кучей». Коллективные целостности отличаются от физических объектов и тем, что если в действительности такое количество объектов должно быть совместным, то как мыслительный предмет коллективная целостность может быть представлена несовместными, но однотипными индивидами. Например, представители одной национальности могут проживать на разных территориях, но мыслиться как коллективная целостность. Таким образом, мереология базируется на объёмах конкретных совокупностей” [2].

Здесь то и наступает шок для бюрократического сознания привыкшего к разного рода классификациям. Привычная инертная социализация, словно Титаник сталкивается с айсбергом абдукции и неизбежно тонет, но, при этом, всплывает Атлантида иного рода общностей (коллективности). Там где возникают автономные зоны эстетической политики целого. Они то и есть места разрыва системы полицейской социализации. Это места политического, противостоящего социальному и социального, создающего красоту на основе энергии разрыва. Мы видим необходимость сделать акцент на этих местах, как местах создания реальных и вполне конкретных малых коллективов, как альтернатив обществу глобальных смыслов. Так формируется социальность иного рода, - того, где "род" не является понятием класса, но корневым и исключительным понятием отдельного индивида. Без всякого "человеческого рода". Как то понимали древние эллины и забыли наши современники.

При обилии разговоров об информационных технологиях, коммуникации, почти не затрагивается мировозренческая основа общения людей. Можно даже заметить, что весьма коммуникативные люди вообще не общаются друг с другом. Это не парадокс. Различим общение (отсюда и общество) и коммуникацию. Коммуницируют внутри общепонятного, общаются – исключая себя из него. Предметы того и другого разные, - в первом случае мы основное внимание направляем на индивидуальную сущность сторон, учитывая особое пониманию мира каждой, во втором случае мы рассуждаем на разные темы, исходя из якобы "общепонятного". Общепонятное и есть препятствие для общения, но оно может быть весьма успешным в коммуникации. Коммуницируют и животные. Коммуникация  это исключительно информационный процесс социализации, тогда как основа общения - политическая. Индивиды в общении предельно разделены. Такая разделенность - начало политического.

Общепонятное исторически складывалось в опыте вполне надежной индукции и дедуктивных обобщений, но абдукция с ее особым вниманием к аналогиям оставалась скрытым ресурсом. Возьмем такое простое понятие как "жизнь". От имени "жизни" выступает огромное количество философских, педагогических, психологических, экологических дискурсов. Коммуницируя, мы весьма быстро соглашаемся с тем, что мы живые, но в действительном общении невозможно постулировать общее основание. Если я сознаю себя живым (человеком, русским, мужчиной), то у меня прерогатива выражения себя как единственно живого существа. В этом случае, я делегат жизни по существу ее. Только редуцируя принцип аналогии до логики общего основания, мы получаем возможность вполне убедительно коммуницировать, якобы понимая друг друга. В коммуникации отображена диалектика субъект-объектных отношений. Коммуникация однонаправленый процесс. В общении же объектное индивидуализирует субъекта и делает его способным к межличностным отношениям равных. Но это равенство не логически тождественных себе единичных субъектов, но равенство индивидуализированных (особенных) частей целого, весьма специфичных объектов. В общении партнеры равноценны как активные участники целОсообразного общения. Если коммуникация монологична, то общение есть действительный диалог. Поскольку в диалоге каждый выражен по существу дела, отсутствует фактическое "на самом деле", к которому обычно прибегают при коммуникации. Чем менее кто-то уверен в своей индивидуальной правде, тем чаще он аппелирует к "на самом деле". Даже выражение "у каждого своя правда" в коммуникационном поле понимается иначе, чем в политике общения. В последнем случае правда исключительно единственна (целостна) и выражает целомудрие особенного индивида, его экзистенциальную утвердительность. В общении коммуникация составляет только его социологический уровень, когда отношения субординации значимы в зависимости от информационной маркировки участников общения. При доминировании диалога необходимо отстраниться от информационных ярлыков, сознавая их коммуникативную условность. Как это ни странно звучит, но для формирования общества нового образца, необходимо отказаться от доминации общепонятного. А это вопрос радикального обновления языка. Самое малое – необходим толковый словарь базовых аналогий, например, “добра-блага”, “правды-истины”, “воли-свободы” “жизни-мышления”, “субъкта-индивида”, “света-звука” подменяемых в обычном языке на логические дихотомии “добра-зла”, “истины-лжи”, “свободы-подчиненности”, “жизни-смерти”, “субъкта-объекта”, “света-тьмы”. Такая двузначная логика с ее законом общего основания гипостазирует общепонятный социум разнообразных коммуникаций, но не способных к диалогу людей. Новый язык не отменяет логику, но указывает ей собственное место – ум отдельного индивида, а не всеобщие законы верификации.

Использованная литература:

1. Пирс Ч. Начала прагматизма / Перевод с английского В. В.Кирющенко, М. В. Колопотина, послесловие Сухачева В. Ю. — СПб.: Лаборатория метафизических исследований философского факультета СПбГУ; Алетейя, 2000. — 318 с.

2. Юркевич О. М. Логіка визначень в контексті мереології понять // Вчені записки Таврійського національного університету ім. В. І. Вернадського. Серія: Філософія. Культурологія. Політологія. Соціологія. – 2011. – Т. 24 (63). – No3-4. – С. 418-425.


[1]  Пирс Ч. Начала прагматизма / Перевод с английского В. В.Кирющенко, М. В. Колопотина, послесловие Сухачева В. Ю. — СПб.: Лаборатория метафизических исследований философского факультета СПбГУ; Алетейя, 2000. – с. 302-310

[2] Юркевич О. М. Логіка визначень в контексті мереології понять // Вчені записки Таврійського національного університету ім. В. І. Вернадського. Серія: Філософія. Культурологія. Політологія. Соціологія. – 2011. – Т. 24 (63). – No3-4. – С. 418-425.