Текст как факт речевого акта

Текст как факт речевого акта системен. Он представляет собой некое завершенное сообщение, обладающее своим содержанием, организованное по абстрактной модели одной из существующих в литературном языке форм сообщений (функционального стиля, его разновидностей и жанров) и характеризуемое своими дистинктивными признаками.

Содержание применительно к тексту приобретает свое термино­логическое употребление, отличное от понятий «смысл» и «значение». Содержание как термин грамматики текста будем относить лишь к информации, заключенной в тексте в целом; смысл - к мысли, сообщению, заключенным в предложении или в сверхфразовом единстве; значение - к морфемам, словам, словосочетаниям, синтаксическим конструкциям.

Смысл относится к законченному отрезку речи, выражающему определенное суждение, ситуационно ориентированное. В этой связи нужно высказать несколько соображений по поводу терминов, предложенных В. А. Звегинцевым: псевдосмысл и псевдопредложение [Звегинцев, 1976]. Автор этой работы не признает за самостоятельным предложением смысла, если оно не соотнесено с текстом. Более того, такое предложение рассматривается как лишенное своего непосредственного назначения: оно лишь строительный материал языка.

Трудно согласиться с тем, что изолированное предложение лишено смысла. Термин «псевдосмысл» нисколько не меняет основной мысли автора. Фактически такое понимание существа предложения родственно давно известным концепциям, отрицающим объективное значение слова: значение в их понимании есть лишь употребление.

Для более эксплицитного описания особенностей текста и его категорий необходимо уточнить понятие предикации в применении к тексту. Предикация - это транспонирование фактов языка в факты речи. Так надо понимать эту сложную логико-синтаксическую категорию. Вне предикации нет акта речи, есть лишь номинация определенных явлений, событий, действий.

О категориях текста.

Рассматривая категории текста как категории грамматические, приходится, однако, признать, что не все они присущи любому тексту и не всегда осознаются как наличествующие даже там, где они обязательны. Так, например, модальность текста в произведениях Хемингуэя едва ли не сведена к нулю, хотя, с нашей точки зрения, всякая эмотивная проза не свободна от субъективно-модального параметра. Требуется значительная доля осведомленности читателя в средствах художественной изобразительности, чтобы увидеть в прозе Хемингуэя субъективно-оценочные характеристики персонажей, выявляющие отношение автора к этим персонажам, событиям, действиям и пр. Другие категории текста, как ретроспекция/проспекция, подтекст, являются факультативными и свойственны лишь определенным типам текста.

Для распознания той или иной категории в тексте нужно остановиться на одной психолингвистической проблеме, без решения которой многие понятия теории текста не получат достаточно аргументированного освещения. Это восприятие текста, которое тесно переплетается с общей теорией коммуникации. Многие привыкли читать письменный текст с целью схватить содержание. Иными словами, читатель старается уловить смысл сказанного в отдельных частях текста и из этих смыслов улавливает общее содержание текста, но и это требует от него накопленного опыта, который подсказывает ему основную идею произведения, его содержательно-концептуальную информацию.

Многие тексты, и в особенности тексты художественные - повести, рассказы, романы, пьесы, фольклорные произведения, оказывают воздействие на чувства читателя и возбуждают реакцию эстетического порядка. Текст может вызвать образы - зрительные, слуховые, тактильные, вкусовые. Эти образы оказываются не безразличными к самому содержанию литературно-художественных произведений. Но такие образы зачастую не осознаются как несущие какую-то дополнительную информацию. Они остаются как бы «побочным» продуктом процесса чтения.

Стоит обратить внимание на интересную статью В. Асмуса «Чтение как труд и творчество». Она имеет непосредственное отношение к общей проблематике лингвистики текста, поскольку в ней делается упор на программирование, т. е. на заранее предопределенное стремление автора произведения не только сообщить свое понимание явлений и фактов объективной действительности, но и оказать давление на читателя, навязать ему свое понимание этих явлений и фактов. «Предуказания направления этой работы, - пишет В. Асмус, - данные автором в самом произведении, может быть - повторим это - неотразимо повелительным. Но никакая повелительность этих предуказаний не может освободить читателя от работы, которую он должен проделать сам. Только в процессе его собственного творческого труда и только в меру качества этого труда читатель может расслышать властный голос автора, предуказывающий направление самой работы» [В. Асмус, 44].

Неоднократно приводимое в научной литературе уподобление чтения произведения диалогу между автором и читателем заставляет нас рассматривать саму проблему текста с двух сторон - со стороны запрограммированного сообщения, в самом широком смысле слова, и со стороны возможных толкований информации, заложенной в этом сообщении. Отсюда - необходимость более тщательного исследования материальных средств сообщения, таящих в себе, как известно, огромные потенциальные возможности семантических приращений.