IX. Возвращение Улалы

Лев Нума был голоден. Целых три дня и три ночи он провел на охоте, но добыча как назло убегала от него, поэтому хищник сделался нервным и раздражительным. Вдруг он пригнулся к земле. Поднятые уши, дрожащие ноздри, медленно шевелящийся кончик хвоста — все указывало на то, что Нума учуял чье-то присутствие.

Все три дня пути Зейд непрестанно думал об Атейе и благодарил судьбу, до сих пор благоволившую к нему. Его лошадь неторопливо шагала по лесной тропе, и Зейд не погонял животное, ибо дорога предстояла долгая.

А между тем в нескольких шагах от него в засаде притаился лев.

Однако приближение человека почуял не один Нума, а и другое существо, схоронившееся в укрытии, но об этом Нума не знал.

Лошадь неспешно двигалась по тропе и прошла бы в метре от Нумы, но лев не стал дожидаться и бросился навстречу со страшным рычанием. Лошадь в ужасе вздыбилась, скинув Зейда, и понеслась прочь, оставив хозяина на звериной тропе. Человек увидел перед собой рычащую звериную морду с оскаленными клыками, а в следующий миг с не меньшим ужасом — обнаженного гиганта, спрыгнувшего с дерева на спину кошки. Бронзовая рука обхватила шею хищника и рывком швырнула на землю. Разъяренный Нума стал кататься по траве, тщетно пытаясь вырваться из тисков гиганта. Взмахнув свободной рукой, человек вонзил в тело хищника нож, потом еще и еще. Раненый лев взревел от боли. В ответ раздалось свирепое рычание, от которого у Зейда в жилах застыла кровь, ибо бедуин понял, что оно исходит из горла человека-зверя.

Наконец Нума затих. Гигант поднялся с видом победителя, поставил ногу на труп поверженного льва и, воздев лицо к небу, издал жуткий победный клич обезьяны-самца.

Узнав своего спасителя, Зейд снова пришел в ужас. Человек-обезьяна повернулся к нему.

— Ты из лагеря Ибн Яда, — сказал Тарзан.

— Я всего лишь простой человек, — сказал Зейд, — и следовал за шейхом, но ничего плохого не совершал. Шейх джунглей не должен гневаться на Зейда из-за того, что он ходит по твоей земле. Пощади мою бедную жизнь, умоляю тебя, и аллах благословит тебя.

— Я вовсе не намерен покарать тебя, бедуин, — ответил Тарзан. — Это Ибн Яд виноват в том зле, что он творит на моей территории, больше никто. И далеко путь держишь?

— Далеко, да будет благословен аллах! Дотуда еще много дней пути.

— Где твои спутники? — поинтересовался человек-обезьяна.

— Со мной никого нет.

— Ты один?

— Да, во имя аллаха! Тарзан нахмурился.

— Берегись, бедуин, если ты вздумал обмануть Тарзана, — сказал он жестким голосом.

— Ради аллаха! Я правду говорю! Один я.

И Зейд поведал Тарзану свою историю. Тарзан призадумался.

— Любовь Атейи велика, — заговорил он наконец, — как и ее доверие к тебе. Я тебе верю и помогу. Одному тебе идти нельзя. Я доведу тебя до ближайшей деревни, там вождь даст вооруженного проводника, и тот доставит тебя в следующую деревню. Таким образом от деревни к деревне тебя проведут до Судана.

— Аллах да будет твоим защитником! — воскликнул благодарный Зейд.

Затем Тарзан повел его в ближайшую деревню, что находилась в двух дневных переходах к югу. По дороге речь снова зашла об Ибн Яде.

— Скажи мне, что побудило Ибн Яда явиться сюда? — спросил Тарзан. — Он ведь пришел не только за слоновой костью. Или я ошибаюсь?

— О, аллах, не ошибаешься, шейх Тарзан, — признался Зейд. — Ибн Яд ищет сокровище, а не слоновую кость.

— Сокровище? Какое сокровище?

— В районе Эль-Хабата находится город сокровищ Ниммр, — пояснил Зейд. — Ибн Яду рассказал об этом сахарский мудрец. Сокровища Ниммра столь велики, что и тысяча верблюдов не сможет увезти даже и десятой их части. Оно состоит из золота, драгоценностей и… женщины.

— Женщины?

— Да, женщины такой потрясающей красоты, что она одна способна сделать Ибн Яда несметно богатым. Ты, конечно слыхал о Ниммре?

— Галла что-то говорили о нем, — сказал Тарзан. — Но мне всегда казалось, что это не более чем очередная их легенда. И Ибн Яд пустился в долгий опасный путь, положившись лишь на слово мудреца?

— Что может быть вернее слов сахарского мудреца? Тарзан из племени обезьян пожал плечами. Из разговора с Зейдом человек-обезьяна также узнал, что в лагерь Ибн Яда забрел некто белый, но из описания бедуина так и не понял, о ком идет речь — о Блейке или о Стимболе.

* * *

Между тем как Тарзан с Зейдом двигались на юг, а Ибн Яд медленно следовал на север к Эль-Хабату, Фахд сговорился не только со Стимболом, но и с Толлогом.

Раб-галла Фекхуан терпеливо выжидал своего освобождения от рабства.

— Ты родом из этих мест, верный Фекхуан, — заговорила с ним как-то Атейя. — Как ты считаешь, удастся ли Зейду добраться до Эль-Гуада?

— О, аллах, нет! — ответил негр. — Я уверен, что его давно нет в живых.

У девушки вырвалось глухое рыдание.

— Фекхуан плачет вместе с тобой, Атейя, — продолжал негр, — потому что Зейд благородный человек. Напрасно аллах не пощадил твоего возлюбленного и не покарал виновного.

— О чем ты, Фекхуан? — забеспокоилась Атейя. — Тебе известно, кто стрелял в моего отца? Скажи, кто это был.

— Как стреляли, я не видел, — ответил негр, — но видел кое-что незадолго до выстрела.

— Да? Что именно?

— Видел, как Фахд украдкой вошел в палатку Зейда и вышел с его аркебузой. Это я видел.

— Так я и знала! — вскричала девушка.

— Но Ибн Яд не поверит, если ты скажешь ему об этом.

— Знаю, но зато теперь мне известна правда. И я найду способ пролить кровь Фахда за кровь Зейда! — с горечью произнесла Атейя.

В течение многих дней шел Ибн Яд вдоль гор, за которыми, по его подсчетам, располагался легендарный город Ниммр, но, сколько бы ни искал, никак не мог обнаружить ни прохода между скалами, ни тропинки, которая привела бы в долину.

— Туземцы наверняка глядят сейчас на нас и потешаются! — вырвалось как-то у раздраженного шейха.

— Они смелые воины, — напомнил ему Толлог, — а мы проникли в глубь их владений. Если их разозлить, то они нападут на нас, и тогда нам несдобровать.

— Мы — бедуины! — высокомерно возразил Ибн Яд. — У нас карабины. Что нам их копья и примитивные стрелы? К тому же мы постараемся избежать схватки. Прежде всего попытаемся завоевать их доверие. Прикинемся друзьями, задурим им головы, и они непременно выдадут нам тайну сокровищ.

Шейх обратился к могучему негру.

— Фекхуан! Ты говорил, что отчетливо помнишь свое детство, которое провел в отцовском доме, и что не раз слышал местные предания о Ниммре. Поэтому ступай и разыщи своих людей. Подружись с ними и скажи, что великий шейх Ибн Яд идет как друг с подарками для вождя. Пусти слух, что он хочет посетить город Ниммр и щедро вознаградит того, кто вызовется провести его туда.

— Как прикажешь, — ответил Фекхуан, затрепетав при мысли о долгожданной свободе. — Когда я должен идти?

— Вечером соберешься, а пойдешь на рассвете, — распорядился шейх.

Итак, утром следующего дня раб-галла Фекхуан покинул лагерь Ибн Яда, шейха клана Эль-Гуад, и отправился на поиски деревни своих соплеменников.

Около полудня он вышел на дорогу, имевшую вид проселочной, и медленно двинулся по ней на запад, размышляя о том, как рассеять подозрения местных жителей, вызванное его внезапным появлением. Впрочем, он прекрасно знал, что шансов добраться туда у него почти не было.

Вдруг откуда ни возьмись перед ним возникли трое могучих воинов галла. Фекхуан с улыбкой развел руки, показывая, что не имеет враждебных намерений.

— Что ты делаешь в стране галла? — спросил воин.

— Ищу дом своего отца, — ответил Фекхуан.

— Дом твоего отца? Как бы не так! — сердито сказал воин. — Ты разбойник и грабитель.

— Нет, — сказал Фекхуан. — Я из галла.

— Если бы ты был галла, то говорил бы на нашем языке без ошибок.

— Это оттого, что меня похитили ребенком, и я прожил среди бедуинов, общаясь только на их языке.

— Как тебя зовут?

— Бедуины называют Фекхуаном, но мое настоящее имя Улала.

— Как, по-твоему, он говорит правду? — обратился негр к своему товарищу. — В детстве у меня был брат, которого звали Улала.

— А где он сейчас? — спросил другой воин.

— Не знаю. Может, его сожрал Симба, или же похитили люди пустыни. Кто знает.

— Допустим, он не лжет, — сказал другой воин. — Может, он и есть твой брат? Спроси у него, как зовут его отца.

Тот спросил.

— Налини, — ответил Фекхуан. При этом имени воины галла вздрогнули от изумления. Затем первый воин снова обратился к Фекхуану.

— А брат у тебя был? — спросил он.

— Да, — ответил Фекхуан.

— Как его имя?

— Табо, — ответил Фекхуан, не колеблясь ни секунды.

Воин подскочил к Фекхуану с радостными криками.

— Улала! Брат! Я — Табо! Помнишь меня, Улала?

— Табо! — воскликнул Фекхуан. — Нет, ни за что не узнал бы тебя. Когда меня похитили, ты был младенцем, а сейчас здоровенный воин. Что с отцом и матерью? Они живы?

— Живы. У них все хорошо, Улала, — ответил Табо. — Сегодня они в деревне вождя. Там большое собрание, поскольку в наших краях объявились люди пустыни. Ты пришел с ними?

— Да, я их раб, — ответил Фекхуан. — О них-то я и собирался поговорить с вождем.

Оживленно беседуя, Улала и Табо направились к деревне, а двое воинов побежали вперед сообщить родителям Улалы, что их без вести пропавший сын наконец-то вернулся.

На краю деревни Фекхуана встречала большая толпа. В первом ряду стояли отец и мать. После приветствий и после того, как каждый из присутствующих собственноручно потрогал воскресшего, Табо повел Фекхуана к вождю Батандо.

— Зачем явились люди пустыни? — спросил вождь. — За новыми рабами?

— Люди пустыни всегда найдут себе рабов, но Ибн Яд пришел не за ними, а за сокровищем.

— Э? За каким сокровищем?

— Шейх прослышал о городе сокровищ Ниммр, — ответил Фекхуан. — Он ищет дорогу туда и прислал меня за проводником, чтобы тот провел его в город. Он посулил подарки и богатое вознаграждение, если отыщет сокровище Ниммра.

— Он не обманет? — спросил Батандо.

— Обещаниям жителей пустыни верить не следует.

— А он не станет искать богатства и рабов на земле галла, если не найдет сокровищ Ниммра? — спросил Батандо. — А то мы живо спровадим его назад.

И Батандо лукаво сощурил глаза.

X. СЭР ДЖЕЙМС

По пути в деревню, где человек-обезьяна собирался нанять проводника для бедуина, у путников было достаточно времени поговорить о многих вещах. Доверившись Тарзану, Зейд решил открыться ему до конца.

— Всемогущий шейх джунглей, — начал Зейд. — Атейю, девушку, которую я люблю, домогается Фахд. Она находится в постоянной опасности. У меня пока не хватает духа вернуться в лагерь Ибн Яда, но позже, когда его гнев поутихнет, я собираюсь предстать перед ним и убедить в своей невиновности.

— А до тех пор? — спросил Тарзан. — Что думаешь делать?

— Мне хотелось бы остаться в деревне и дождаться Ибн Яда, который будет идти этим маршрутом в Эль-Гуад. Это единственный шанс еще раз повидаться с Атейей.

— Ты прав, — проговорил Тарзан. — Можешь оставаться в деревне в течение шести месяцев.

— Да благословит тебя аллах! — воскликнул Зейд.

Придя в деревню, Тарзан попросил вождя приютить Зейда до появления Ибн Яда.

Затем человек-обезьяна покинул деревню и направился на север, так как беспокоился о белом человеке, попавшем к арабам. Тарзану не верилось, что это мог быть Стимбол, ибо он спровадил пожилого американца на восточное побережье, а шейх шел в ином направлении. Вероятнее всего, речь шла о молодом Блейке. Так или иначе, человек-обезьяна не мог допустить, чтобы белый оставался в плену у бедуинов.

Поскольку же, со слов Зейда, пленника без выкупа не отпустят, то Тарзан не особенно спешил. Он повстречал обезьян племени То-ята и провел с ними на охоте два дня. Потом побродил по джунглям, встретил Нуму, разлегшегося на только что задранной им добыче, и подразнил его, затем покачался на хоботе слона Тантора. На третий или четвертый день Тарзан повстречал большую стаю чрезвычайно взволнованных обезьян, которые при виде человека-обезьяны принялись пронзительно верещать.

— Привет, ману! — крикнул он. — Я Тарзан из племени обезьян. Что стряслось?

— Гомангани с гремящими палками! — выкрикнула обезьянка.

— Где? — спросил Тарзан.

— Там! — крикнули они хором, указывая на северо-восток.

— В скольких днях пути?

— Близко, — ответили обезьяны.

— Тармангани тоже с ними?

— Нет, одни гомангани. Своими палками они убивают маленьких ману и едят, гадкие гомангани!

— Тарзан поговорит с ними, — пообещал человек-обезьяна.

— Они убьют Тарзана своими гремящими палками и съедят, — предостерегла его старая обезьяна.

Тарзан усмехнулся и, перепрыгивая с ветки на ветку, исчез среди деревьев, следуя в указанном ману направлении. Вскоре он почуял запах негров и, двинувшись по их следу, через некоторое время услышал человеческие голоса.

Стараясь не производить шума, Тарзан проследовал вперед по верхушкам деревьев, пока не оказался на краю лагеря. Он сразу узнал экспедицию Блейка и спрыгнул на землю на глазах у потрясенных туземцев.

— Где ваш начальник? — спросил Тарзан. Подошел здоровенный негр.

— Я начальник.

— Хозяин где?

— Ушел. Много дней тому назад.

— Куда?

— Никто не знает. Он отправился на охоту с провожатым. Началась сильная гроза, и ни один из них не вернулся. Мы искали, но не нашли. С тех пор ждем их здесь, как договаривались. Провизии осталось только до следующей луны. Мы решили вернуться домой.

— Вы все правильно сделали, — одобрил их действия Тарзан. — А люди пустыни вам случайно не встречались?

— Нет, — ответил глава. — Зато мы видели вторую половину экспедиции.

— Где?

Негр махнул рукой.

— Можете возвращаться домой, — сказал Тарзан. — Но прежде пусть один из вас отправится домой к Тарзану со следующим посланием: «Тарзан ждет сто вазири на севере, в стране галла».

— Будет сделано, великий бвана, — сказал вожак.

* * *

В замке короля Гобреда Джеймсу Хантеру Блейку разъяснили его обязанности в качестве рыцаря Ниммра. Взяв американца под свое покровительство, сэр Ричард принялся посвящать его в местные обычаи и правила этикета.

Государь Гобред с самого начала определил полное невежество Блейка в элементарнейших рыцарских правилах и отнесся к нему с явным скептицизмом, а сэр Ма-луд — с откровенной враждебностью. Однако поскольку сэр Ричард пользовался всеобщей симпатией, ему всегда удавалось настоять на своем, как и в случае с Блейком. Кроме того, следует отметить, что и сама принцесса Гвинальда оказала благоприятное воздействие на своего отца, который считал ее величайшим из всех своих сокровищ. Захватывающая, полная приключений история прибытия красивого рыцаря-чужестранца в затерянный город Ниммр не могла не всколыхнуть в душе девушки интереса и любопытства к Блейку.

Пока готовилась одежда для американца, сэр Ричард предоставил в распоряжение Блейка собственный гардероб, но уже спустя неделю сэр Джеймс оделся во все новое, получил собственное оружие и обзавелся конем, как и подобает рыцарю Ниммра. Когда же он предложил сэру Ричарду деньги в оплату за услуги, то оказалось, что деньги в Ниммре не в ходу. Монеты, привезенные предками рыцарей более семи веков тому назад, практически не использовались по назначению — оплата основывалась на взаимных услугах.

Рыцари служили королю, а король содержал их. Они охраняли трудовой люд и ремесленников, а в обмен за это получали то, в чем нуждались. Нередко драгоценности и драгоценные металлы шли в обмен на имущество или налоги, но в принципе любая сделка основывалась на обмене, ибо отсутствовала мера стоимости.

Плодородная долина давала обильную пищу для всех горожан. Рабы обрабатывали землю, свободный люд занимался ремеслами, оружейным делом и скотоводством. Рыцари защищали Ниммр от врагов, состязались на турнирах и выезжали на охоту в долину и окружающие горы.

Прошло несколько дней, и Блейк почувствовал, что неплохо усваивает рыцарские навыки, чем был обязан умелому руководству со стороны сэра Ричарда.

В студенчестве Блейк слыл искусным фехтовальщиком, но сейчас у него возникли немалые трудности в обращении с мечом и щитом, поскольку рыцари Ниммра пользовались мечом лишь для нанесения рубящего удара, к колющему же прибегали лишь в самом конце поединка. А щит и вовсе только мешал ему. Поэтому Блейк решил воспользоваться своим мастерством фехтовальщика, а именно: неумение обращаться с щитом он постарается компенсировать нанесением колющих ударов, от которых рыцари просто-напросто не умели защищаться.

Копье давалось Блейку гораздо легче, ибо искусство владения этим видом оружия в немалой степени зависело от умения ездить верхом. Блейк же был прекрасным наездником, о чем свидетельствовала его репутация непревзойденного игрока в поло.

Рыцари Ниммра совершенствовали свое мастерство на большой площадке между внешней и внутренней стенами города. Там, перед деревянной трибуной, происходили еженедельные рыцарские турниры, а крупные состязания проводились на поле за городской стеной.

На утренних тренировках присутствовало много дам и рыцарей. Эти часы придавали смысл их жизни, будоражили кровь и расцвечивали красками монотонность бытия. Люди расхаживали взад-вперед, перебрасываясь шутками, заключали между собой пари, и тому, кого выбивали из седла, приходилось несладко. Недаром рыцари боялись насмешек пуще самой смерти.

На официальных турнирах, проводившихся каждую неделю, публика вела себя сдержанно и достойно, но во время тренировок шутки отпускались весьма и весьма соленые.

Блейк тоже упражнялся на глазах у публики, а так как представлял собой диковинку, то собирал большое число зрителей, вызывая, в зависимости от успехов, то бурю аплодисментов, то град насмешек. Аплодисменты доставались ему от друзей сэра Ричарда, а насмешки — от сторонников сэра Малуда.

Частенько появлялся здесь и сам король Гобред, Гвинальда же не пропускала ни единой тренировки.

Обучение юношей, которые состояли оруженосцами при рыцарях и которым еще лишь предстояло посвящение в блистательное рыцарское сословие, происходило в самые ранние утренние часы. Блейк же участвовал в тренировочных состязаниях совместно с рыцарями, в ходе которых проявил незаурядные способности в верховой езде, и ему аплодировал даже сам король Гобред.

— Невероятно! — вырвалось однажды у Гобреда. — Всадник и лошадь словно единое целое.

— Он лишь чудом избежал падения, — скривился сэр Малуд.

— Возможно, — произнес король, — и все-таки в седле он хорош.

— Это пока он без копья и шита, — заявил Малуд. — А с щитом он чрезвычайно неуклюж. Видимо, больше привык иметь дело с разделочной доской.

Реплика Малуда вызвала всеобщий смех, однако принцесса Гвинальда даже не улыбнулась, что не прошло незамеченным для Малуда, который часто поглядывал на нее.

— И ты продолжаешь верить, что этот мужлан станет рыцарем, принцесса Гвинальда? — спросил он.

— Разве я что-нибудь сказала?

— Но ты не рассмеялась, — упрекнул ее Малуд.

— Он — чужестранец, его родина далеко, поэтому высмеивать его невежливо и не по-рыцарски, — ответила она. — Вот почему я не засмеялась.

Появившись после тренировки в саду, Блейк оказался в свите Малуда и тут же включился в общий разговор. Малуда и его друзей он никогда не сторонился, а их издевки и саркастические выпады сносил с равнодушным видом. Сам Малуд приписывал подобное поведение американца его тупоумию и невежеству, тогда как манеры Блейка вызывали восхищение у большой части рыцарей, считавших, что Малуд бесится из-за сознания собственной неполноценности.

Большинство обитателей мрачного замка в Ниммре относилось к новоприбывшему с симпатией. Чужестранец привнес в их существование ощущение свежести и новизны, столь непривычное для Ниммра с его устоявшимся за семь с половиной веков укладом жизни. От него они почерпнули новые слова, выражения и идеи, воспринятые многими с энтузиазмом. Если бы не откровенная враждебность влиятельного сэра Малуда, то Блейка приняли бы с распростертыми объятиями. Отношение Малуда к пришельцу было мгновенно подхвачено его угодливой свитой, которая смеялась, когда смеялся Малуд, и хмурилась, когда это делал он — известно ведь, что первые на свете подхалимы появились именно при королевском дворе.

При виде принцессы Гвинальды Блейк выступил вперед и низко поклонился.

— Сегодня ты прекрасно проявил себя, — ласково сказала принцесса. — Твоя верховая езда доставила мне огромное удовольствие.

— А еще лучше, если мы увидели бы его с блюдом мяса, — со злобой процедил Малуд и, услышав взрыв смеха, продолжил: — Разве нет? Дайте ему разделочную доску и нож для жаркого, и он почувствует себя в своей тарелке.

— Что касается сервировки еды, то, кажется, сэра Малуда это волнует гораздо больше, нежели дела, достойные рыцаря, — парировал Блейк. — Кстати, знает ли кто-нибудь из вас, что нужно для того, чтобы правильно разделать свинью?

— Нет, славный рыцарь, — ответила Гвинальда, — не знаем. Может, скажете сами?

— Вот именно. Кому же еще знать об этом, если не ему! — хохотнул сэр Малуд.

— Верно заметил, старина, я действительно это знаю.

— И что же нужно для разделки свиной туши? — спросил Малуд, оглядываясь по сторонам и подмигивая присутствующим.

— Во-первых, разделочная доска, во-вторых, острый нож, и, в-третьих, вы сами, сэр Малуд, — ответил Блейк.

Прошло несколько секунд, прежде чем оскорбительный намек дошел до сознания толпы. Первой весело рассмеялась принцесса Гвинальда, за ней остальные, а кое-кому даже пришлось объяснять смысл прозвучавшей колкости.

Рассмеялись однако не все, в частности, сам Малуд. Как только он уловил смысл сказанного, то сначала побагровел, затем сделался мертвенно-бледным, ибо самолюбивый сэр Малуд не выносил ничьих насмешек.

— Что?! — вскричал он. — Оскорблять Малуда? Да как ты смеешь? Ты, плебей! Только твоей кровью я смогу смыть обиду!

— Можете сделать это пивом, старина! — произнес Блейк. — Хоть залейтесь!

— Не понимаю я твоих глупых слов, — рассвирепел Малуд, — но знай, что если завтра ты не встретишься со мной в честном поединке, то я заставлю тебя бегать по всей долине Святых Могил, подгоняя ударами палки.

— Превосходно! — резко сказал Блейк. — Завтра утром в южной части долины.

— Оружие на твое усмотрение, милорд, — бросил Малуд.

— Не называйте меня милордом, мне это не нравится, — невозмутимо сказал посерьезневший Блейк. — А заодно выслушайте, что я вам скажу, хотя вряд ли это придется вам по душе, Малуд. Вы — единственный во всем Ниммре, кто отнесся ко мне с неприязнью и не дает мне возможности показать, чего я стою. Напрасно вы считаете себя великим рыцарем, для этого вы слишком неумны, трусливы и неблагородны. По меркам моей страны, вам никогда не стать тем, кого мы называем истинным джентльменом. У вас всего-то и есть что лошади да вооруженные люди, без которых вы не пользовались бы благосклонностью принцессы, а без ее покровительства не имели бы друзей. Вы не обладаете ни одним из качеств сэра Ричарда, поистине великого и благородного рыцаря, являющегося воплощением всех рыцарских добродетелей. Вы даже меня боитесь и совершенно справедливо — завтра в долине я задам вам жару, так и знайте! Я выбираю щит и меч.

Толпа, видя гнев Малуда, потихоньку отошла от Блейка, и, закончив свою речь, он увидел, что остался в одиночестве. Тут к американцу, отделившись от свиты Малуда, подошла улыбающаяся Гвинальда.

— Сэр Джеймс, ты погорячился. — И принцесса залилась веселым смехом. — Пойдем погуляем в саду, благородный рыцарь.

Девушка взяла Блейка за руку и увела от людей.

— Ты удивительная! — только и нашелся сказать Блейк.

— Неужели ты и вправду так считаешь? — спросила она. — Я привыкла к тому, что мужчины лицемерят со мной. Правду чаще говорят рабам, нежели королям.

— Надеюсь, мое поведение красноречивее любых слов, — взволнованно произнес Блейк.

Девушка непроизвольно положила свою ладонь на его РУКУ.

— Я увела тебя, сэр Джеймс, чтобы поговорить наедине, — сообщила Гвинальда.

— Мне не обязательно знать мотивы твоего поступка, достаточно того, что их знаешь ты, — с улыбкой проговорил Блейк.

— Ты чужой среди нас и многого не знаешь. В рыцарском искусстве ты неопытен, кое-кто даже сомневается в том, что ты рыцарь. И все же ты человек отважный либо же очень простодушный — ведь ты сам выбрал оружие в поединке с сэром Малудом: щит и меч, тогда как он прекрасно ими владеет, а ты нет. Мне кажется, ты идешь на верную смерть, поэтому и решила поговорить с глазу на глаз.

— Что ты мне посоветуешь? — спросил американец.

— Ты достаточно хорошо владеешь копьем, — сказала девушка. — Еще не поздно выбрать другое оружие. Прошу тебя, сделай это.

— Ты за меня беспокоишься? — спросил Блейк. — Ну скажи, для этого много слов не надо.

Девушка на мгновение потупилась, затем гордо вскинула голову. Глаза ее засверкали.

— Я дочь короля Ниммра, — заявила она, — и беспокоюсь за всех его подданных, включая самых бедных.

«В следующий раз будешь поосторожнее, сэр Джеймс», — подумал Блейк, но ничего не сказал и лишь улыбнулся в ответ.

Гвинальда гневно топнула ногой.

— У тебя нахальная улыбка, милорд! — сказала она с негодованием. — Мне это не нравится. Кроме того, ты слишком дерзок с дочерью короля.

— Я только спросил, боишься ли ты, что меня убьют. Вот и все.

— А я ответила. И это вызвало у тебя улыбку?

— Я улыбнулся потому, что прочел ответ в твоих глазах прежде, чем его произнесли твои губы, и понял, что глаза твои сказали правду.

Принцесса снова возмущенно топнула ногой.

— Невоспитанный хам! — воскликнула она, вздернула подбородок, отвернулась и пошла прочь.

XI. ЗАВТРА ТЫ УМРЕШЬ!

Вечером того же дня деревня вождя Батандо вовсю праздновала возвращение Улалы.

По случаю торжества были забиты козы и зарезано множество кур, праздничный стол ломился от фруктов и хлеба из маниоки, рекой лилось пиво. До самого утра играла музыка. Люди веселились и танцевали до упаду, и лишь в полдень следующего дня Фекхуану удалось наконец поговорить о важных делах с вождем Батандо.

Старый вождь лежал в тени перед своей хижиной, страдая от последствий ночной оргии.

— Мне нужно поговорить с тобой о людях пустыни, — начал Фекхуан.

Батандо буркнул что-то вроде того, что у него раскалывается голова.

— Вчера ты сказал, что поведешь их к входу в запретную долину, — продолжал Фекхуан. — Выходит, ты не намерен с ними бороться?

— Если приведем их к входу в долину, то уже не будет нужды бороться с ними, — ответил, морщась, Батандо.

— Ты говоришь загадками, — сказал Фекхуан.

— Послушай, Улала, — начал старый вождь. — В детстве тебя похитили и разлучили с родиной. В том возрасте ты многого не знал, а если что и знал, то забыл. В запретную долину попасть не трудно. Всем галла известно, что туда ведут два пути. Первый — через горы на севере, второй — через туннель в скале на юге. Больше ходов нет, их знает любой галла, как знает и то, что из запретной долины нет выхода.

— Что за нелепица, Батандо! — воскликнул Фекхуан. — Если есть два входа, то, значит, существует и два выхода.

— Как раз выхода-то и нет, — стоял на своем вождь. — Так оно было на памяти многих поколений. Те, кто попадал в запретную долину, назад уже не возвращался.

— Что за люди живут в долине? — спросил Фекхуан.

— Этого не знает никто. Видеть их никому не доводилось. Одни говорят, что долину населяют духи умерших, другие утверждают, что там обитают леопарды, но толком никто не знает. Так что, Улала, ступай и доложи главарю людей пустыни, что мы проведем его к входу в долину. Скажешь ему, что мы придем через три дня. Тем временем я созову воинов из всех селений, потому что не доверяю людям пустыни. Поведем их по нашей земле. Объясни это их главарю, а также скажи, что взамен он должен будет освободить всех имеющихся у него рабов галла прежде, чем войдет в долину.

— Ибн Яд не пойдет на это, — возразил Фекхуан.

— Пойдет и на большее, как только увидит вокруг себя воинов галла, — изрек Батандо.

Вернувшись к арабам, Фекхуан передал им условия Батандо.

Сперва Ибн Яд не захотел отпустить рабов, но когда Фекхуан разъяснил ему, что Батандо проведет его в долину только при этом условии, то выразил согласие.

Про себя же шейх подумал, что как-нибудь исхитрится не сдержать своего обещания.

Между тем как Ибн Яд маялся в ожидании, а Батандо собирал воинов, Тарзан из племени обезьян вышел на след бедуинов.

* * *

За грубым столом на простых скамейках друг против друга сидели двое. Помещение освещалось тусклой масляной лампой с хлопковым фитилем, отбрасывающей причудливые тени на шероховатые каменные стены и выложенный плитами пол.

Проникавший через узкое незастекленное окно ночной воздух колебал пламя лампы.

Перед мужчинами на столе лежала шахматная доска с вырезанными из дерева фигурами.

— Твой ход, Ричард, — произнес игрок. — Опять ты отвлекся. В чем дело?

— Думаю о завтрашнем дне, Джеймс, и сердце мое сжимается от тревоги.

— Поясни, — попросил Блейк.

— Конечно, Малуд — не самый опасный дуэлянт Ниммра, однако…

И сэр Ричард пресекся.

— Однако я — самый неопытный, — со смехом закончил Блейк.

Сэр Ричард поднял глаза и улыбнулся.

— Ты склонен шутить даже перед лицом смерти, — сказал он. — Вы все такие в той необыкновенной стране, о которой ты так часто рассказываешь?

— Тебе ходить, Ричард, — снова напомнил Блейк.

— Только не держи меч за щитом, Джеймс, — предостерег Ричард. — Не спускай с противника глаз, пока не решишь, куда ударить. И не забывай про щит. Им ты всегда сможешь парировать удар, потому что Малуд несколько медлителен, а взгляд его всегда выдает, куда именно он ударит мечом. Я это хорошо знаю, поскольку не раз бился с ним.

— И остался в живых.

— О, мы только немного упражнялись, но завтра будет иначе. Малуд намерен драться до победного конца и кровью смыть нанесенную тобой обиду.

— Он собирается убить меня из-за такой мелочи? — спросил Блейк. — Ну и обидчив же он!

— Если бы только из-за этого, то он довольствовался бы малой кровью. Дело совсем в другом.

— В другом? Но ведь я с ним разговаривал всего несколько раз.

— Он ревнует.

— Ревнует?

— Он хочет жениться на принцессе Гвинальде, а ты не сводишь с нее глаз.

— Глупости! — воскликнул Блейк, но тут же покраснел.

— Вовсе нет. И не один он это заметил, — продолжал Ричард.

— Ты спятил, — резко запротестовал Блейк.

— Все мужчины поглядывают на принцессу. Еще бы, такая красавица. Но…

— И Малуд собрался всех их убить? — поинтересовался американец.

— Нет, потому что принцесса смотрит на них иначе, чем на тебя.

Блейк засмеялся, откидываясь назад.

— Мне не вполне понятен твой смех, Джеймс, но есть вещи, в которых меня не обманешь. Когда ты упражняешься на поле, принцесса только тебя и выискивает глазами, а ты, когда глядишь на нее… Ты когда-нибудь видел собаку, с обожанием глядящую на своего хозяина?

— Расскажи это кому-нибудь другому! — выпалил американец.

— Вот почему Малуд с радостью убрал бы тебя да и меня впридачу, потому что я в курсе дела. Оттого я и невесел, ибо желаю тебе только добра, друг мой.

Блейк поднялся, подошел к собеседнику и положил ему руку на плечо.

— Ты добрый малый, Ричард, но постарайся понять: я пока еще жив. Я знаю, что кажусь неумехой в обращении с мечом, но за последние дни я многому научился. Завтра увидишь, какой сюрприз я преподнесу сэру Малуду!

— Твоя отвага и решимость делают тебе честь, Джеймс, но даже упражняйся ты всю жизнь, сэра Малуда тебе не одолеть.

— Король Гобред согласен на брак Малуда с его дочерью? — спросил вдруг Блейк.

— Почему бы нет? Малуд — человек влиятельный. У него огромный замок, множество лошадей и прислуги, не менее сотни вооруженных людей, а также дюжина рыцарей.

— Многие ли рыцари имеют замки и свиту? — поинтересовался Блейк.

— Двадцать человек, — ответил Ричард.

— И как близко от замка Гобреда они живут?

— В радиусе трех миль.

— Кто еще живет в этой большой долине?

— Слышал о Богуне? — вопросом на вопрос ответил Ричард.

— Слышал и довольно часто. А что?

— Он именует себя королем, но мы его таковым не признаем. Он живет со своими сторонниками в другом конце долины. Мы с ними враждуем.

— Я много слышал о большом турнире, к которому готовятся сейчас рыцари, и мне показалось, что в нем как будто примет участие и Богун со своими рыцарями. Это так?

— Верно. С незапамятных времен раз в году между Передними и Задними объявляется перемирие на три дня, начиная с первого воскресенья поста, во время которого и проводится большой турнир. Один год состязания устраиваются на равнине перед Ниммром, а в другой — перед городом Сеполькро.

— Передние и Задние? Что за чертовщина? — спросил Блейк.

— В общем, это длинная история. Весной 1191 года Ричард Первый отплыл с острова Сицилии и направился к Акри, где должен был соединиться с французским королем Филиппом-Августом и отбить Святую Землю у сарацинов. Однако в пути Ричард задержался ради захвата Кипра, и когда войско направилось в Акри, на борту кораблей оказалось много красавиц киприоток, тайно вывезенных влюбленными рыцарями. Затем два судна потерпели кораблекрушение возле африканского побережья. Одним командовал рыцарь по имени Богун, а другим Гобред. Оба экипажа двинулись дальше на поиски Иерусалима и набрели на эту долину. Сторонники Богуна объявили, что обнаружили долину Святых Могил и что крестовый поход закончен. Они перевесили кресты с груди на спину в знак окончания похода и возвращения домой. Но Гобред считал иначе. По его мнению, долина эта вовсе не была долиной Святых Могил, а, значит, крестовый поход не был завершен. Поэтому он и его соратники оставили кресты на груди и выстроили город, а также замок-крепость у входа в долину с тем, чтобы воспрепятствовать возвращению Богуна и его людей в Англию до выполнения ими своей миссии. Тогда Богун обосновался в другом конце долины, где также возвел город и замок. И вот уже более семи веков потомки Гобреда, чтобы не запятнать честь рыцарства, препятствуют потомкам Богуна вернуться в Англию. Сподвижники Гобреда продолжают носить крест на груди, и потому их называют «Передними», сторонники же Богуна носят его на спине, отсюда и название «Задние».

— И вы намерены выступить в поход за освобождение Святой Земли? — спросил Блейк.

— Да, — отозвался Ричард, — а Задние хотели бы вернуться в Англию, но их надежды напрасны. Мы находимся в окружении крупных сил сарацинов, и нас слишком мало, чтобы победить их. По этим причинам мы и решили оставаться здесь. Как ты считаешь, это благоразумно?

— Ну, было бы весьма неожиданно, если вы заявились бы вдруг в Иерусалим или в Лондон, — проговорил Блейк. — Иначе говоря, Ричард, вам бы лучше оставаться здесь. Видишь ли, за семь с половиной веков в мире произошло много разных событий. Люди стали другими. Ты, кажется, не учитываешь этого. Допустим, ты нападешь на Иерусалим, так ведь сегодня никто, даже сарацины, не поймут причины.

— Ты рассуждаешь мудро, Джеймс, — сказал Ричард. — Кроме того, здесь наша родина и нам тут хорошо. Собеседники замолчали, погрузившись в раздумья. Первым тишину нарушил Блейк.

— Меня заинтересовал большой турнир. Скоро он начнется?

— Очень скоро, а в чем дело?

— Мне бы хотелось принять в нем участие. Я уже неплохо владею копьем.

Сэр Ричард скорбно посмотрел на него и покачал головой.

— Завтра ты умрешь, — с трудом выговорил он.

— Черт побери! Нельзя ли повеселее?

— Я говорю то, что у меня на душе, мой добрый друг, — ответил Ричард. — Как бы я ни сожалел, но чему быть, того не миновать. Единственное, что утешает меня, так это то, что ты держишься мужественно и встретишь свою кончину, как подобает доблестному рыцарю — не запятнав своей чести. Для принцессы Гвинальды мысль эта послужит большим утешением.

— Думаешь? — спросил Блейк.

— Конечно.

— А если я не погибну, она рассердится?

— Рассердится? Что-то я не понимаю.

— Ну, тогда огорчится? — уточнил Блейк.

— Не смей так говорить, — произнес Ричард. — И все же ни одна женщина не желает гибели своему жениху. Если тебя не убьют, то убьешь ты.

— Он что, ее жених? — спросил Блейк.

— Да, хотя официально о помолвке объявлено не было.

— Пойду прилягу, — оборвал беседу Блейк. — Раз уж мне суждено завтра погибнуть, то хоть высплюсь перед смертью.

Однако когда он растянулся на грубом шерстяном одеяле, сон как рукой сняло. В голову американца лезли тревожные мысли. С одной стороны, его беспокоила предстоящая дуэль с рыцарем из средневековья, но не только это. Больше всего его взволновало и разозлило известие о предстоящем браке между сэром Малудом и принцессой Гвинальдой.

Блейк корил себя за то, что проявил непростительную слабость, влюбившись в юную принцессу из средневековья, которая, судя по всему, ни во что его не ставила. Как теперь ему поступить с Малудом? Если он убьет рыцаря, то сделает несчастной Гвинальду, а если не убьет… Что тогда?

Сэр Джеймс терялся в догадках.

XII. В ПАЛАТКЕ ЗЕЙДА

Прождав три дня, но так и не дождавшись обещанных Батандо проводников, Ибн Ян вторично послал Фекхуана к старому вождю с наказом поторапливаться. Нетерпеливость шейха объяснялась страхом перед Тарзаном из племени обезьян, который в любую минуту мог нагрянуть, помешать задуманному и покарать за непослушание.

Шейх Ибн Яд находился за пределами территории Тарзана и меньше всего желал нарушить границу его владений во избежание возмездия. В душе он надеялся на то, что Тарзан ожидает его возвращения в джунгли, чего Ибн Яд делать не собирался.

Шейх сидел в тени шатра в обществе своего брата Толлога, Фахда, Стимбола и еще нескольких арабов. Разговор шел о неудаче с проводниками Батандо и о возможном предательстве, ибо бедуины подозревали, что старый вождь собирает против них силы. И хотя Фекхуан заверял шейха в том, что Батандо не выступит против арабов, если те поведут себя честно, Ибн Яд не верил ему.

Атейя молча хлопотала по хозяйству. Девушка замкнулась в себе, перестала петь и улыбаться, переживая за своего любимого. Она слышала разговор мужчин, но не вслушивалась. Изредка девушка бросала взгляд на отцовский шатер, и всякий раз при виде Фахда глаза ее загорались ненавистью.

Вдруг со стороны шатра донесся взволнованный возглас. Обернувшись, Атейя увидела, что Фахд подался вперед с вытаращенными от изумления глазами.

— Ради аллаха, Ибн Яд! — крикнул Фахд. — Гляди! Атейя вместе со всеми посмотрела в указанном направлении и, как и другие, не смогла сдержать возгласа удивления.

По лагерю, направляясь к шатру шейха, размашистыми шагами шел бронзовотелый гигант, вооруженный копьем, стрелами и ножом. На спине он нес овальный щит, а через плечо у него была перекинута смотанная веревка, изготовленная ручным способом из длинных травянистых волокон.

— Тарзан из племени обезьян! — воскликнул Ибн Яд. — Аллах, пошли на него проклятье!

— Наверняка он явился с вооруженными неграми, которых оставил в лесу, — прошептал Толлог. — Иначе он не осмелился бы явиться в лагерь бедуинов.

При виде приближающегося Тарзана Ибн Яду сделалось дурно, и он почувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Человек-обезьяна остановился перед собравшимися и взгляд его уперся в Стимбола.

— Где Блейк? — спросил он американца.

— Тебе лучше знать, — буркнул Стимбол.

— Вы с ним виделись после того, как расстались?

— Нет.

— Точно?

— Точнее не бывает.

Тарзан повернулся к Ибн Яду.

— Ты солгал мне. Никакой ты не торговец, а грабитель. Явился сюда, чтобы похитить из Ниммра сокровища и женщину.

— Это ложь! — выкрикнул Ибн Яд. — Любой тебе это подтвердит. Меня оклеветали.

— Не думаю, — сказал Тарзан. — Человек он честный.

— И кто он? — спросил Ибн Яд.

— Его зовут Зейд.

Заслышав родное имя, Атейя вся напряглась.

— Он сказал еще кое-что, и я ему верю, — продолжал Тарзан.

— Что же, христианин?

— Сказал, что кто-то выкрал у него оружие и попытался убить тебя, а вину свалил на него.

— Он солгал! Все, что ты говоришь, неправда! — закричал Фахд.

Ибн Яд наморщил лоб, мгновенно соображая, затем по-лисьи улыбнулся.

— Ну, конечно! Бедняга считал, что говорит правду, — изрек шейх. — Именно так он и полагал убить меня. А причина тому — его больной рассудок. Я давно знал об этом, но не предполагал, что этот человек опасен. Он обманул тебя, Тарзан из племени обезьян. Это могут подтвердить все, включая христианина, которого я спас. Спроси у моих людей, и тебе скажут, что я послушно выполняю все твои условия.

— И поэтому ты держал меня в плену и подослал ночью своего брата, чтобы тот меня убил? — спросил Тарзан.

— Ты несправедлив ко мне. Я послал брата развязать веревки и отпустить тебя на волю, но ты напал на него. Потом появился слон и унес тебя.

— А что имел в виду твой брат, когда занес нож с криком: «Умри, неверный!»? — спросил Тарзан. — Где тут логика?

— Это была только шутка, — оправдывался Толлог.

— Я вернулся не для того, чтобы шутить, — сказал Тарзан. — Скоро прибудут мои вазири. У вас будет надежный эскорт отсюда до пустыни.

— Именно это нам и нужно, — быстро отреагировал шейх. — Спроси у христианина, он подтвердит, что мы сбились с пути. Проводники придут как нельзя кстати. Здесь мы в окружении воинов галла. Вождь Батандо вот уже несколько дней собирает силы, и мы опасаемся нападения. Не так ли, христианин? — обратился шейх к Стимболу.

— Ага, — поддакнул Стимбол.

— Вы отсюда уйдете, — сказал Тарзан. — Завтра же. А я останусь проконтролировать за вами. Переночую в палатке. И чтобы без глупостей!

— Все будет в порядке, — заверил его Ибн Яд. Повернувшись к жилищу женщин, он позвал:

— Хирфа! Атейя! Поставьте палатку Зейда для шейха джунглей.

Женщины поспешили выполнить приказ шейха и установили черную палатку Зейда рядом с шатром Ибн Яда. Хирфа вскоре вернулась к своим домашним делам, оставив девушку натягивать боковые полотнища.

Едва Хирфа отошла, как Атейя бросилась к Тарзану.

— О, христианин, — зашептала она. — Ты видел моего Зейда? Он жив?

— Я привел его в деревню, где о нем позаботятся. Он жив-здоров и надеется на скорую встречу.

* * *

Вечером того же дня Фекхуан, проходя мимо палатки шейха, обратил внимание на шепчущихся между собой Ибн Яда и Толлога и, зная их коварство, невольно задался мыслью, не замышляют ли они очередную подлость.

За палаткой гарема на циновке свернулась калачиком Атейя. Девушка не спала, а вслушивалась в еле слышный разговор отца с дядей.

— Его нужно убрать, — сказал Ибн Яд.

— А как же вазири? Что мы скажем, если они не застанут Тарзана? К тому же они не поверят ни единому нашему слову. Что тут начнется! Они никого не пощадят! Это ужасные люди!

— О, аллах! — воскликнул Ибн Яд. — Но если они останутся в живых, мы погибли. Нужно действовать, иначе мы рискуем вернуться назад ни с чем.

— Если ты считаешь, что я опять ввяжусь в это дело, то ошибаешься, брат, — сказал Толлог. — Я уже раз наказался.

— Речь не о тебе. Кого бы подговорить? Нужен человек, который желал бы его смерти, — рассуждал вслух Ибн Яд.

— Знаю! Христианина уберет другой христианин. Он смертельно ненавидит человека-обезьяну, — с жаром выпалил Толлог.

Ибн Яд захлопал в ладоши.

— Дельная мысль, брат!

— Однако часть вины ложится на нас, — проговорил Толлог.

— Какая разница, лишь бы поскорее от него избавиться. А что если завтра прибудет Батандо с проводниками? Тогда шейх джунглей сразу поймет, что мы его провели, и нам придется худо. Нет, нужно покончить с ним нынче же ночью.

— Согласен. Но как? — спросил Толлог.

— Есть у меня один план. Слушай внимательно, брат! Ибн Яд, довольный собой, потер руки, чего не делал никогда.

— Всем известно, что Стимбол ненавидит шейха джунглей, — проговорил Ибн Яд. — Он не раз заявлял об этом во всеуслышанье.

— Значит, все-таки Стимбол?

— Он самый.

— Нужно сделать так, чтобы люди не стали говорить, что Стимбол убил его по приказу шейха, — сказал Толлог.

— А я и не собираюсь отдавать приказа. Я только намекну Стимболу, а когда это произойдет, разыграю негодование и, чтобы доказать искренность своих чувств, велю казнить убийцу. Таким образом мы избавимся от обоих неверных псов и в то же время перехитрим вазири, которые увидят, что мы скорбим по поводу гибели их хозяина ничуть не меньше, чем они сами.

— Хвала аллаху за то, что он ниспослал мне такого мудрого брата! — воодушевился Толлог.

— А теперь ступай и немедленно пришли ко мне Стимбола, — распорядился Ибн Яд. — Сам же придешь потом, после того, как я поговорю с ним, и он уйдет исполнять то, что от него требуется.

Атейя задрожала всем телом и, едва Толлог ушел, поднялась с циновки и исчезла во мраке ночи.

Разбудив Стимбола, Толлог сообщил, что его срочно вызывает к себе шейх по делу чрезвычайной важности. Американец бесшумно выскользнул из палатки.

— Садись, христианин, — сказал Ибн Яд при виде Стимбола.

— Какого дьявола тебе от меня надо в столь поздний час?

— У меня был разговор с Тарзаном из племени обезьян, — проговорил Ибн Яд, — и поскольку ты мне друг, а он — нет, то я послал за тобой, чтобы сообщить о его намерении относительно тебя. Он спутал все мои планы и требует, чтобы я убирался домой, но это не идет ни в какое сравнение с тем, что он собирается сделать с тобой.

— Что он, черт побери, задумал? — заволновался Стимбол. — Никакого от него покоя.

— Он утверждает, что ты убил своего товарища Блейка, — пояснил шейх, — а потому завтра он убьет тебя.

— Что?! Убьет? — воскликнул Стимбол. — Но за что? Он не имеет права! Никого я не убивал!

— И тем не менее он это сделает, — твердо сказал Ибн Яд. — Он всесилен! Никто не смеет ему возражать. Завтра он убьет тебя!

— Но ты не допустишь этого, Ибн Яд! Ведь не допустишь?

Стимбола затрясло от страха. Ибн Яд развел руками.

— Что я могу? — промолвил он.

— Придумай что-нибудь! — взмолился Стимбол.

— Ничто не может ему помешать, разве только ты сам, — прошептал шейх.

— Что ты имеешь в виду?

— Он спит в соседней палатке. А у тебя имеется острый нож.

— Но я в жизни никого не убивал, — шепотом сказал Стимбол.

— Решай сам. Но если ты не убьешь его сейчас, то завтра он убьет тебя.

— О, Боже!

Стимбол схватился за голову.

— Уже поздно. Пора спать, — заявил Ибн Яд. — Я тебя предупредил. Поступай, как знаешь.

Шейх встал и направился в сторону гарема.

Дрожащий Стимбол нетвердой походкой вышел в ночь.

Поколебавшись с секунду, он крадучись двинулся к палатке, где спал Тарзан.

К той же палатке, опередив Стимбола, устремилась Атейя, решившая предупредить человека, спасшего его возлюбленного. До цели ей оставалось совсем немного, как вдруг чья-то рука зажала ей рот, а другая схватила за талию.

— Куда? — прошептал ей на ухо знакомый голос, и, не дожидаясь ответа, Толлог сам ответил за девушку: — Хочешь предупредить христианина, так как он помог твоему избраннику! Возвращайся в шатер своего отца. Если он прознает об этом, то убьет тебя. Иди!

Толлог развернул девушку и подтолкнул ее в обратном направлении.

Переведя дух, Толлог торжествующе улыбнулся и стал благодарить аллаха за то, что вовремя успел перехватить девушку, которая едва не сорвала их планы.

Но уже в следующий миг чья-то рука обхватила его сзади за шею и потащила в темноту.

Между тем Уилбер Стимбол, сжимая в кулаке нож, пробирался к палатке своей жертвы. Американца бил крупный озноб, его тело покрылось холодной, липкой испариной.

Стимбол, человек вспыльчивый, жестокий и подлый, все же не был убийцей. Все его естество бунтовало против того, что он собирался сделать. Убивать он не хотел, но, будучи загнанным в угол, сознавал неотвратимость этого шага.

Перед входом в палатку человека-обезьяны он замер, собираясь с духом, и уже через несколько секунд полностью преобразился. Теперь это был человек железной воли, суровый и беспощадный.

Приподняв полог, Стимбол проник внутрь и пополз к спящему.

XIII. ЩИТ И МЕЧ

Как только лучи солнца осветили башни королевского замка, юноша вскочил с постели, протер глаза и растолкал спавшего рядом товарища, своего ровесника.

— Вставай, Эдвард! Эй, соня! — крикнул он. Эдвард зашевелился.

— А? — произнес он спросонья и широко зевнул.

— Ну ты даешь, старина! — воскликнул Майкл. — Ты что, забыл? Сегодня твой господин встречается со смертью.

Эдвард рывком сел, окончательно проснувшись.

— Вранье! — решительно возразил он, сердито засверкав глазами. — Да он одним махом разрубит сэра Малуда пополам. Нет рыцаря сильнее сэра Джеймса. Или ты имеешь что-то против друга сэра Ричарда? А ведь сэр Ричард так благосклонен к нам с тобой. Майкл хлопнул товарища по плечу.

— Что ты! Я ведь только пошутил, Эдвард. И все равно мне не по себе. По правде говоря, я боюсь…

— Боишься? Но чего? — спросил Эдвард.

— Боюсь, что сэр Джеймс не настолько владеет мечом и щитом, чтобы победить сэра Малуда. Будь он даже в десять крат сильнее, какая от этого польза, если он не сумеет применить свою силу.

— Посмотрим, — не сдавался Эдвард.

— Приятно слышать, что у сэра Джеймса такой верный оруженосец, — послышалось от двери.

Юноши обернулись. На пороге стоял сэр Ричард.

— И дай Бог, чтобы все его друзья желали бы ему сегодня удачи с такой же искренностью! — подытожил сэр Ричард.

Повернувшись уходить, он добавил: — А теперь вставай и займись делом. Приготовь кольчугу хозяина и сбрую. Сэр Джеймс должен выехать на поле как подобает доблестному рыцарю Ниммра.

К одиннадцати часам утра место поединка представляло собой красочное зрелище. Ярко светило солнце, отражаясь на доспехах и вооружении рыцарей. В его лучах живописно пестрели праздничные наряды женщин, собравшихся на трибуне.

На противоположных концах поля стояло по палатке, разукрашенной вымпелами, лентами и гербами владельца. Золотисто-зеленая принадлежала сэру Малуду, серебристо-голубая — сэру Джеймсу.

Перед каждой из палаток стояли двое вооруженных людей в новых доспехах; конюх держал за уздцы брыкающегося коня с богатой сбруей, а оруженосец занимался последними приготовлениями к поединку.

Вышедший на поле трубач застыл словно изваяние, ожидая сигнала для возвещения начала боя.

В серебристо-голубой палатке сэр Ричард давал последние наставления Блейку, нервничая при этом за двоих.

Доспехи американца состояли из кольчуги, из нее же был сделан шлем, а также подшлемник. Шлем был дополнительно покрыт мехом леопарда для смягчения ударов по голове.

На груди у Блейка был пришит большой красный крест, с плеча свисали голубая и серебряная ленты.

Рядом на стойке висело его оружие: щит и меч.

Трибуна была переполнена. Наконец Гобред взглянул на солнце и отдал распоряжение стоявшему рядом рыцарю. Тот скомандовал трубачу, и тотчас же поле огласилось высокими чистыми звуками трубы.

Моментально возле палаток все пришло в движение, трибуна оживилась. Зрители вытягивали шеи, стараясь не упустить ничего из происходящего.

Подсаживая Блейка в седло, Эдвард обхватил его ногу руками и, когда Блейк уселся верхом, что было непросто из-за тяжелых доспехов, сказал:

— Я молился за тебя, сэр Джеймс. Ты победишь, я в тебя верю.

Голос юноши прерывался от волнения, в глазах стояли слезы.

— Ты славный парень, Эдди, — сказал Блейк. — Тебе не придется меня стыдиться, обещаю тебе это!

— Ах, сэр Джеймс, разве ж я об этом? Даже мертвый ты останешься для меня идеалом рыцаря. Лучше тебя никого нет и быть не может, — сказал Эдвард убежденно, вручая ему круглый щит.

Вскоре подали знак, чтобы участники приготовились. С другого конца поля раздался звук трубы, и сэр Малуд выехал вперед в сопровождении рыцаря. Трубач Блейка также возвестил о выходе своего хозяина, и американец, сопровождаемый сэром Ричардом, двинулся к трибуне.

Под гром аплодисментов соперники поехали навстречу друг другу, пока не встретились перед ложей короля Гобреда.

Стоя лицом к королю, каждый из четверых рыцарей поднес к губам рукоятку меча, целуя ее в знак приветствия. Затем Гобред напутствовал соперников на честный поединок, а также напомнил им правила встречи. Слушая короля, Блейк не сводил глаз с Гвинальды.

Юная принцесса сидела неподвижно, глядя прямо перед собой.

«Она так бледна», — отметил про себя встревожившийся Блейк.

«Как она прекрасна», — промелькнуло у него в голове в следующую же секунду. И хотя принцесса не удостаивала его взглядом, Блейк не отчаивался, ибо Гвинальда игнорировала также и Малуда.

Снова зазвучала труба, и четверо рыцарей медленно разъехались по своим концам поля в ожидании сигнала к битве. Тем временем Блейк освободил руку от кожаных ремней и отбросил щит в сторону.

Эдвард ужаснулся.

— Милорд! — закричал он. — Что ты делаешь? Не могу поверить своим глазам. В своем ли ты уме? Ты же выбросил щит!

Подобрав щит с земли, Эдвард всучил его Блейку, продолжая теряться в догадках относительно в высшей мере необъяснимого поведения сэра Джеймса. И тут Эдварда осенило: его господин, видимо, решил отказаться от поединка, в результате чего победа переходит к сэру Малуду, а сэр Джеймс становится посмешищем всего Ниммра.

Эдвард бросился к сэру Ричарду, который стоял поодаль и ничего не видел.

— Сэр Ричард! — сказал он срывающимся голосом. — Он выбросил щит! Наверное, заболел, иначе ни за что не отказался бы от поединка.

Ричард помчался к Блейку.

— Эй, ты! Рехнулся, что ли? — обрушился он на американца. — Ты не смеешь отказаться от схватки, не позорь хотя бы своих друзей!

— Откуда ты взял, что я собираюсь отказываться? Разве я покинул поле?

— А твоя выходка со щитом? Раздались призывные звуки трубы. Сэр Малуд по сигналу своего трубача пришпорил коня и рванул вперед.

— Труби! — крикнул Блейк своему трубачу.

— Возьми щит! — гаркнул сэр Ричард.

— Эта штуковина только мне мешает, — крикнул Блейк, срываясь с места в карьер.

Сэр Малуд то и дело поглядывал на трибуну, улыбаясь многозначительной улыбкой. Блейк же глядел только на своего противника.

Всадники перешли на галоп.

Малуд нещадно пришпоривал свою лошадь, и американец понял, что тот полон решимости одержать верх в первом же столкновении или, по крайней мере, выбить Блейка из равновесия и тут же нанести сильнейший удар.

Малуд взялся правой рукой за меч. Блейк внутренне напрягся. Оставшись без щита, он стал легко уязвимым.

Рыцари сошлись, оказавшись друг к другу левым боком. Стремительно поднявшись на стременах, Малуд взмахнул мечом, описал им круг и обрушил страшной силы удар на голову Блейка.

В этот миг на трибуне заметили, что американец без шита.

— Щит! Сэр Джеймс без щита! Он потерял щит! — послышались возгласы.

Тут же из королевской ложи раздался пронзительный женский вскрик, но Блейку не удалось разглядеть, кто это был.

Сойдясь с противником, Блейк внезапно остановил коня, толкнув плечом Малуда, и одновременно навалился на него всей своей тяжестью. Привставший на стременах Малуд прикрылся щитом, однако, не имея возможности управлять лошадью, потерял равновесие. Меч в его руке дрогнул, отклонился от мишени и слабо царапнул Блейка по плечу.

Благодаря свободной левой руке, Блейк получил абсолютное преимущество в управлении конем. Резко развернув лошадь, он нанес удар сзади. Острие меча успело вонзиться в левое плечо Малуда прежде, чем его конь шарахнулся в сторону.

На трибуне раздался шум одобрения. Поединок явно удался.

Пришпорив коня, рыцарь Малуда подъехал к ложе Гобреда и заявил протест.

— Сэр Джеймс вышел без щита! — вскрикнул он. — Это нечестно!

— Сэр Джеймс ничего от этого не выигрывает, скорее наоборот, — ответил Гобред.

— Мы не желаем никакого преимущества над ним, — настаивал рыцарь Малуда сэр Джаред, уклоняясь от возражений.

— Что все это значит? — обратился Гобред к подоспевшему сэру Ричарду. — Наверное, сэр Джеймс перед выходом обнаружил неисправность щита?

— Нет, просто выбросил, — ответил Ричард. — Сказал, что «эта штуковина» только мешает ему. Но если сэр Джаред считает, что встреча ведется не на равных, то почему бы сэру Малуду не поступить точно так же?

— Это было бы справедливо, — с улыбкой изрек Гобред.

Тем временем соперники уже возобновили поединок. На спине Малуда расплылось пятно крови, просочившейся на доспехи и упряжь коня. Малуд больше не улыбался и не поглядывал на трибуну. Сверкая от ярости глазами, он ринулся на Блейка, который, по глубокому убеждению Малуда, одержал верх по чистой случайности.

Не будучи обремененным щитом, Блейк ловко управлял во всем послушным ему конем. Со времени своего прибытия в Ниммр он ежедневно упражнялся в верховой езде, в результате Блейк и его четвероногий друг превосходно понимали друг друга.

Сэр Малуд с досадой увидел, что его меч опять не достиг цели. В тот же миг он почувствовал болезненный укол в бок — меч сэра Джеймса непостижимым образом проник под щит и нанес ему колющий удар. Рана была неглубокая, однако вновь потекла кровь.

Взбешенный Малуд замахнулся мечом, но Блейк вовремя осадил коня назад и, улучив момент, ударил Малуда по шлему.

Полуоглушенный и озверевший от ярости Малуд сделал круг и понесся на полном скаку на обидчика, намереваясь сбросить его на землю и растоптать собственным конем.

Всадники съехались перед ложей Гобреда.

В воздухе засверкали мечи, и вдруг, к неописуемому удивлению всех и особенно самого Малуда, меч последнего выскользнул из его руки и упал на землю. Малуд оказался целиком во власти противника. Натянув поводья, он остался сидеть в седле, высоко подняв голову. Малуд ждал решения своей участи. Как и Блейк, он знал, что, по правилам поединка, победитель имеет право прикончить побежденного, однако пощады просить не собирался, впрочем никто и не ожидал этого от гордого и высокомерного Малуда, меньше всех сам Блейк.

Сэр Малуд, восседавший на лошади с видом горделивого высокомерия, ожидал последнего удара со стороны Блейка. На трибуне воцарилась полнейшая тишина, было отчетливо слышно, как лошадь Малуда кусает удила.

Блейк повернулся к сэру Джареду.

— Позови оруженосца, рыцарь, — сказал он. — Пусть подаст меч сэру Малуду.

Трибуна разразилась аплодисментами, но американец повернулся к публике спиной и встал рядом с Ричардом, ожидая, когда противник снова окажется при оружии.

— Ну как, дружище, продолжаешь настаивать на щите?

Ричард засмеялся.

— Тебе просто везет, Джеймс, — ответил он, — но более сильный противник давно уже пронзил бы тебя насквозь.

Получив меч, сэр Малуд подъехал к Блейку и низко поклонился.

— Я выражаю свое уважение благородному и великодушному рыцарю, — произнес он с ледяной вежливостью. Блейк поклонился.

— Вы готовы, мессир? Малуд ответил утвердительно.

— Тогда к бою! — коротко бросил американец.

Несколько секунд противники примерялись друг к другу, выискивая благоприятную позицию. Затем Блейк сделал ложный выпад. Малуд загородил лицо щитом, однако удара не последовало, и он опустил щит. Именно этого Блейк и ждал. В тот же миг меч американца со всей тяжестью обрушился на шлем противника. Малуд закачался, завалился на бок и рухнул на землю.

Блейк спешился и подошел к противнику, распростертому перед ложей Гобреда. Поставил ногу на грудь побежденного, приставил острие меча к его горлу.

Публика подалась вперед, предвкушая финальный удар, но Блейк застыл в неподвижности. Подняв взгляд на Гобреда, американец произнес:

— Перед тобой лежит храбрый рыцарь, к которому у меня нет никаких претензий. Я намерен оставить ему жизнь ради тебя, Гобред, чтобы он продолжал служить тебе и тем, кто его любит.

С этими словами Блейк выразительно взглянул на принцессу Гвинальду, затем отвернулся и, не обращая внимания на аплодисменты, вернулся в свою палатку.

Эдвард и Майкл не находили себе места от радости, как и все те, кто ждал его возле палатки. Блейка встретили счастливыми улыбками и бурными поздравлениями. Всего несколько минут назад эти люди испытывали стыд от того, что принадлежат к побежденной стороне, сейчас же их распирала гордость за Блейка, величайшего, по их мнению, героя Ниммра.

Сняв с себя доспехи, Блейк пошел прямо к себе вместе с сэром Ричардом.

Когда они остались одни, Ричард положил ему руку на плечо.

— Ты поступил благородно, по-рыцарски, друг мой, — сказал он, — но не знаю, разумно ли.

— Почему? Неужели ты полагаешь, что я могу прикончить лежачего?

Ричард удрученно покачал головой.

— А он бы тебя не пощадил!

— Ну, не знаю. В моей стране не принято добивать побежденного.

— Если бы вы с ним повздорили из-за пустяка, то я еще понял бы твое великодушие, но ведь Малуд ревнует, и после сегодняшнего ревность его не уменьшится. Ты мог бы избавиться от сильного, опасного врага, воспользовавшись законным правом последнего удара. Отныне же ты заимел куда более страшного врага, ибо к ревности его прибавилась ненависть. Он не простит тебе проявленного благородства, не говоря уже о победе. Ты как будто потешался над ним, Джеймс, а этого Малуд не прощает. Поверь мне.

В тот же вечер в замке Гобреда состоялось большое празднество, в котором приняли участие по меньшей мере триста дам и рыцарей. Любая беседа так или иначе вращалась вокруг утреннего поединка. На Блейка градом сыпались комплименты и вопросы. Казалось просто невероятным, что человек, не имея щита, смог победить соперника с полным вооружением.

Когда гости расселись по местам, Гобред поднял кубок. В наступившей тишине присутствующие повернулись к нему и последовали его примеру.

— За нашего великого предка! — провозгласил Гобред. — За славного Ричарда Английского!

— За него! — послышалось со всех сторон.

Все выпили за Ричарда Львиное Сердце, скончавшегося семьсот двадцать восемь лет тому назад.

Затем гости осушили кубки за здоровье Гобреда, его супруги Бринильды и принцессы Гвинальды, и всякий раз шум перекрывался басом сэра Ричарда, гордого тем, что выучил новое слово «чин-чин».

Через некоторое время Гобред снова поднялся и произнес следующий тост:

— За достойного рыцаря, проявившего мужество и благородство на поле боя! За сэра Джеймса, рыцаря ордена Тамплиеров, а отныне рыцаря Ниммра!

Даже имя Ричарда Английского не вызвало той бури восторга, что последовала за тостом за сэра Джеймса. Глаза Блейка устремились на Гвинальду, сидевшую в другом конце зала. Принцесса, подняв бокал, чокалась с соседями по столу, но глядела при этом на Блейка. К сожалению, на таком расстоянии да еще при тусклом освещении он не сумел определить, что выражает взгляд девушки — благосклонность или ненависть.

Когда шум немного поутих, и гости вновь заняли свои места, встал Блейк.

— Король Гобред! Дамы и рыцари Ниммра! Я тоже хочу произнести тост. За сэра Малуда!

На мгновение все удивились и умолкли, затем встали и выпили за отсутствовавшего рыцаря.

— Странный ты человек, сэр Джеймс, — сказал Гобред. — Выражаешься не всегда понятно