Реванш конструктивизма

– Многое ли зависело лично от Никиты Хрущева, от его вкусов, от его, как было принято говорить, «волюнтаристских» решений?

– Роль главы государства в таком масштабном деле всегда велика, ее нельзя недооценивать. Но важнее объективные задачи, которые стояли перед страной после войны. Можно было выбрать другой проект, другую технологическую цепочку, можно было отдать предпочтение немного большему разнообразию архитектурного решения. Но суть от этого не менялась: любое руководство стремилось бы к максимальной дешевизне и технологической простоте. К принципиально более сложным решениям наша экономика просто была не готова, она бы их не выдержала.

Главный вопрос в другом – каким должен был стать следующий шаг и как скоро его следовало сделать. Первые разработки пятиэтажек эксплуатировались долго, слишком долго, с весьма незначительными вариациями. Только в 1962 году архитекторам с боями удалось получить разрешение на такую дерзость, как увеличение этажности типовой застройки с пяти до девяти этажей…

При этом если в Москве стали появляться принципиально другие типы сборных домов уже в 1960-е, то по стране давно устаревшие пятиэтажки возводились даже в 1980-е годы.

Однако у этого потока индустриальных новостроек было и эстетическое измерение. Вся мировая архитектура до сих пор во многом держится на развитии идей советского конструктивизма – таких его классиков, как Константин Мельников и Иван Леонидов. Хрущевская архитектурная революция в значительной мере стала реваншем конструктивизма, который до этого на два десятилетия был исключен из обихода.

Разумеется, при реализации идеи оказались упрощены до предела, и по большому счету ни одного интересного архитектурного ансамбля на основе типового строительства создано не было. Монотонность все равно бросалась в глаза, даже когда типов зданий стало больше.

Сколько было типов пятиэтажек? Десяток. А сколько домов? Десятки тысяч. Выглядят такие районы однообразно. Сочетать большую индустрию с творчеством в полной мере пока никому не удавалось. Но сохранившиеся ансамбли представляют исторический интерес. И если некоторые из них сохранят в неприкосновенности как заповедники – это будет полезное дело. Технологически это были интересные разработки, перечеркивать их нельзя.

– Можно ли говорить, что Хрущев навязывал свои вкусы архитекторам?

– Парадокс, но, пожалуй, самые сложные и утонченные проекты архитекторам удавалось реализовывать как раз при диктатуре. А хрущевское время – это все-таки «оттепель». Думаю, у самого Хрущева не было особых эстетических пристрастий. Он был в этом смысле простоват.

Если судить по его высказываниям о живописи, Никита Сергеевич вряд ли являлся ценителем конструктивизма. Но, обладая политическим чутьем, он понимал, что в общественном сознании определенные архитектурные стили ассоциируются с эпохой Сталина, и пытался поддерживать то, что кардинально отличалось от решений сталинского времени. Так, по сложной цепочке, упрощенный конструктивизм и стал господствующим. Более того, началась борьба с архитектурой предшествующего периода. Зодчих обвиняли в украшательстве, гигантомании, даже в растратах…

Особенно драматичной была история с архитектором Леонидом Михайловичем Поляковым и его гостиницей «Ленинградская», что на Комсомольской площади в Москве. Хрущев в своем выступлении поделился архитектурными наблюдениями: «Вот шпиль построили, он похож теперь на церковь. Так? Силуэт такой, товарищи. Возьмите с Кунцево посмотрите его. Вам нравится силуэт церкви? Я как-то, знаете, не хочу спорить с вашим вкусом. Но для жилья это не нужно. Ведь и Бог-то в церкви не живет, он для определенных целей пользуется этой церковью».

Спорить с главой государства, конечно, не решались. Политические клише перенесли на оценку архитектуры. Получилось несправедливо, ведь столь важный объект делался, разумеется, по госзаказу. Но в 1955 году вышло постановление ЦК КПСС и Совмина СССР «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве», в котором главный удар был направлен как раз против авторов «Ленинградской». «Крупные излишества были допущены при проектировании и строительстве высотных зданий, – говорилось в постановлении. – Так, например, на строительство гостиницы «Ленинградская» на 354 номера на Каланчевской площади в г. Москве затрачено столько же средств, сколько понадобилось бы на строительство экономично запроектированной гостиницы на 1000 номеров».

Возможно, по смете так оно и было бы. Но кроме типового строительства городу необходимы и уникальные объекты. Сейчас «Ленинградская», в оформлении которой принимал участие мой дед, заслуженно считается образцом ренессанса старшего поколения советских архитекторов – мастеров с дореволюционным прошлым, которые умели вести за собой, умели создавать новое…

В итоге последовало решение: «Лишить архитекторов Полякова и Борецкого звания лауреата Сталинской премии… Обязать Мосгорисполком освободить от должности руководителя Архитектурной мастерской института «Моспроект» т. Полякова за допущенные излишества и расточительства государственных средств при проектировании и строительстве и за неправильное руководство проектными организациями».

Считалось, что такие «пережитки прошлого» мешают массовому жилищному строительству. Уникальных, по-настоящему творческих проектов стало мало, за каждый из них (будь то гостиница или крупный универмаг) архитекторам приходилось вести борьбу не на жизнь, а на смерть.

Гостиница «Ленинградская»

РЕНОВАЦИЯ ПЕРЕЗРЕЛА

– Тысячи пятиэтажек в современных городах России – это действительно болезненная проблема и градостроительная ошибка?

– Жилищный вопрос в 1950-е годы стоял так остро, что массовые пятиэтажки при их дешевизне, наверное, были единственным выходом из положения. Чтобы судить об этом, важно прочувствовать дух времени. Нам сегодня довольно сложно понять и оценить всю актуальность тех проектов – и экономическую, и бытовую. Потому что с позиций сегодняшнего дня, конечно, хрущевки давно устарели и обветшали.

Правда, в те же годы строили и кирпичные пятиэтажки – их, безусловно, было гораздо меньше, чем панельных. Вот им еще стоять и стоять! Там и квартиры более светлые, и аура иная. Их, как правило, строили по заказу больших уважаемых предприятий. А панельные «коробки» не рассчитаны «на века»…

Важно понимать, что та ступень индустриализации строительства, те решения мыслились как временные. Надо было постоянно делать шаги на ступеньку выше, и замена обветшавших пятиэтажек напрашивалась давно. Но в нужное время не хватило экономического замаха, государству было не до этого. В определенном смысле проведение реновации перезрело, давно нужно было начать переселение людей в более комфортное жилье.

– О каком периоде вы говорите?

– О 1980–1990-х годах: уже тогда это было бы своевременное решение. И было чем заменить устаревшие типы домов. На теоретическом уровне хороших предложений хватало. Инженерная мысль работала плодотворно: существовали и конструкторские идеи, и предложения для промышленности, которые можно было относительно быстро и недорого реализовать. И в НИИ, и в советских проектных институтах существовали группы, которые профессионально занимались теоретическим развитием жилищного строительства. Как с точки зрения устройства квартир, так и с точки зрения техники, используемых материалов и конструкций. Не так давно, занимаясь индустриальной темой, я постарался изучить, что было сделано до нас. И понял, что теоретики в 1960–1980-е годы подготовили немало интересных разработок, которые по разным причинам не нашли применения в жизни. А были просто фантастические проекты!

– Например, какие?

– Вот что такое сборное домостроение? Это довольно частый шаг «кубиков», стеночек, подставочек – чтобы было максимально легко монтировать и отгружать. В индустриальном строительстве важно довезти детали дома до места строительства – быстро и в сохранности. Поднять, погрузить и довезти. Транспортабельность – это половина успеха. Оборотная сторона этой технологии состоит в том, что любая перепланировка чревата проблемами. Любую панель тронь – весь дом поползет. Еще одна оборотная сторона медали: в многоэтажном доме из страха перепутать конструкции для верха и для низа все конструкции делались одинаковыми. А это ведет к перерасходу.

Но уже в 1970-е существовали интересные разработки с зонами усиления и с зонами, где можно было варьировать планировку. Случались и более экстравагантные эксперименты. В Ленинграде пробовали ставить дома из карбона, из пластика – на одну-две квартиры. Несколько штук даже построили. Привозили дом, как капсулу на ножках, и устанавливали. Получались фантастические лунные дома.

Потом появилась идея КОПЭ. Расшифровывается аббревиатура так: «компоновочные объемно-планировочные элементы». Это был качественный сдвиг в домостроении. Мой дед, архитектор Александр Рочегов, в конце 1970-х разработал и отчасти внедрил эту систему. Сама идея системы КОПЭ очень интересная. Ведь это не просто «конструктор элементов». По существу, это мощный интеллектуальный прорыв, предполагавший развитие сразу в нескольких плоскостях на много лет вперед. В основе метода – своеобразные жилые «кубики», типовые блоки из нескольких квартир. Их можно было комбинировать в различных сочетаниях, равно как и варьировать этажность. Таким образом, горожане получили бы самое комфортное на тот момент массовое жилье, а города – более разнообразную архитектуру новых районов… Но большинство разработок, к сожалению, так до сих пор и лежит под спудом.

КОМФОРТНАЯ СРЕДА

– Что же возникнет на месте районов пятиэтажной застройки? Чего ждать?

– Многое будет зависеть от состояния экономики. Ведь в любом случае это будет индустриальное решение. Надо отдать должное нашему новому главному архитектору: реновация заводов в Москве – хорошее дело. Но, к сожалению, в условиях, когда ушли титаны и отсутствует надежное среднее звено специалистов, реализовывать такие проекты сложно. Некоторые задумки интересны на бумаге, однако при реализации превращаются в фикцию. Оказывается, создавать индустриальное жилье – непростая задача. Особенно когда прервались традиции. Впрочем, не сомневаюсь, что через несколько лет необходимый опыт будет накоплен. Важно, чтобы экономика оказалась готовой к тем неимоверно масштабным задачам, которые ставит перед государством идея реновации. Здесь много вызовов – избежать слишком сильного уплотнения застройки, сделать так, чтобы от увеличения объемов индустриального строительства не страдало качество. Все это задачи сложные, но выполнимые.

Фото: ТАСС

ПРИ СТРОИТЕЛЬСТВЕ ХРУЩЕВОК СТРЕМИЛИСЬ К МАКСИМАЛЬНОЙ ДЕШЕВИЗНЕ И ТЕХНОЛОГИЧЕСКОЙ ПРОСТОТЕ. БОЛЕЕ СЛОЖНЫЕ РЕШЕНИЯ НАША ЭКОНОМИКА ПРОСТО НЕ ВЫДЕРЖАЛА БЫ

– Город изменится, станет современнее?

– Перемены неизбежны и естественны. Современный подход к проектированию района – не архитектурный в узком смысле. Для урбанистики ХХI века почти все равно – каков сам дом. Главное – среда, которая формируется между домами. Это не сегодня придумано. Еще Ле Корбюзье приподнял дома на ножки и «запустил» ландшафт под здания, соединив архитектуру с тем, что ее окружает.

Это один из новых принципов градостроения. Качество жилья в первую очередь определяет комфортная среда. Уровень социальной коммуникации и активности высок, деятельность человека, как правило, протекает вовне, а не только внутри зданий. То, к чему стремились большевики, мечтавшие о домах-коммунах, получается стихийно. В наше время стоимость квартиры определяется даже не столько метрами, сколько качеством среды. Хорошо, если рядом парк, если есть безопасная территория без машин, если здания экранируют шум магистралей, если дома построены так, что нет сквозняков и между стенами не свищет ветер, если твой дом окружают деревья, которые составляют интересную композицию в любое время года. Если в округе нет луж и грязи, если территория освещена.

При строительстве старых спальных кварталов все это почти не учитывалось. Наши новостройки 1950–1980-х были прежде всего инженерными изделиями. Они (я говорю о большинстве сложившихся в 1950–1960-е спальных районов) с точки зрения современного подхода формировали неудобоваримое пространство для жизни. Тогдашний опыт необходимо учитывать, но наступило время переходить на другой уровень. Если пятиэтажки сменит более качественное жилье и гармоничная, привлекательная городская среда, можно будет считать, что мы перешли на следующую ступень в истории индустриального строительства.

Эстетическое наследие хрущёвской Оттепели вызывает горячие споры. Оно мыслится разрушительным и созидательным одновременно. Солнечные города или — серые коробки? Загоны с низкими потолками или же — гениальное решение квартирного вопроса? Рывок в грядущее — или убийство традиции? Все эти вопросы — неразрешимы. Каждый из постулатов будет верным. Евгений Евтушенко заявил, что «поэт в России — больше, чем поэт». Стиль в России — тоже много больше, чем набор изобразительных приёмов и художественных тактик. Это всегда — утверждение силы. Послевоенный модернизм на Западе был игрой форм, футуристическим воодушевлением, поиском оптимальных конструкций и дешёвых материалов. В Советском Союзе происходили ровно те же процессы, но с одним исключением — то была архитектурная месть Хрущёва. Всем знакомо Постановление № 1871 ЦК КПСС и СМ СССР от 4 ноября 1955 года «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве», после которого с уже возведённых домов принялись убирать «красивости». В прессе бесконечно и на все лады писалось о рациональном удешевлении и — ускорении строительства. Мало кто вслух формулировал идею, что царь Никита объявил войну не пилястрам, фронтонам и балюстрадам, а сталинскому Большому Стилю. И персонально — Сталину. Его достоянию, вкусу, идеалам. Отсюда — массированное проталкивание модернизма в архитектуру и дизайн.

В середине 1960-х на волне этого движения Эльдар Рязанов снял комедию «Дайте жалобную книгу». Там хамство ресторанного персонала, несвежие скатерти и убогое меню являлись итогом «неправильного» интерьера: вазонов, колонн и занавесей из плюша. В том, что ресторан — ужасен, оказались виноваты капители и пышные фикусы. Они зримо воплощали всё то, что называлось дурновкусием и отсталостью. Поэтому здесь - наливают водку, орут и потчуют гадостью. Предпочтения пятидесятилетних людей, по сути - «отцов», это — невразумительный и пыльный отстой! Ату их! Юные энтузиасты с бешеной энергией рушат лепнину и сооружают стильно-молодёжную «стекляшку». В кадре - символическое выкорчёвывание антично-ренессансной, а точнее - сталинской капители. Пыль и прах. Всем по-дикарски весело. Ещё дурнее смотрится твист на фоне развороченного зала. Танцевальная музычка — отрицание дряхлого романса, который вымучивала манерная, пожилая певица в исполнении Рины Зелёной. Эти бодренькие стекляшки уже к началу 1970-х превратились в замызганные «рыгалетто», где хамили ещё, пожалуй, сильнее, чем в мещанских заведениях с расписными плафонами и бархатными занавесками. Сейчас мы глядим на те игрища и побоища с культурологическим интересом, отмечая плюсы и минусы, прорыв и - варварство.

Итак, Государственный музей архитектуры имени А. В. Щусева приглашает на выставку «Пионеры советского модернизма». Даётся полная картина творческих замыслов и — помыслов 1955-1969 годов. Реализованные проекты соседствуют рядом с «бумажной» архитектурой, а узнаваемые места — с редкими фото из архивов. Это захватывающе выглядит на эскизах — мир свежести и чётких линий, но посредственно — в реальной жизни. Почему? Кинотеатры, напоминающие корабли; дома культуры, больше подходящие для Марса, чем для Питера; кафе-минутки и застеклённые универсамы с оформлением из нержавеющей стали несут на себе отпечаток временности. Для Оттепели и ранне-брежневской эпохи была характерна устремлённость в будущее, а потому никто и не собирался возводить на века. Это как раз Grand Maniere товарища Сталина обращался к Вечности. Тут же всё — продуваемое и — на семи ветрах. Вот - фотография станции технического обслуживания автомобилей (СТОА) на Варшавском шоссе. (Москва, 1967–1977. Л. Н. Павлов, Л. Ю. Гончар, Е. С. Копелиович и др). Симпатично и азартно, как и вон тот универмаг с неоновыми буквицами, и кафешка не то в районе Филей, не то в Черёмушках. Грезилось дивное: в солнечную погоду здесь будет много света и динамики, но если эти стёкла пару месяцев не помыть (что особенно было заметно в 1990-х), то футуро-мечты шестидесятников довольно быстро превращаются в помойку. Маломальская обшарпанность создаёт эффект разрухи и мерзости запустения — модернизм, в отличие от классицизма, не предполагает «благородных руин».

Одна из художественных и — бытийных тенденций 1950-1960-х годов — это нарочитый космополитизм, не исключавший патриотического курса. Всё же не надо забывать, что в те годы СССР получил статус космической сверхдержавы, поэтому социальные и творческие эксперименты Советской Власти были интересны вдвойне. На экспозиции представлены проекты павильонов Всемирных Выставок в самых разных городах. На ЭKСПО в Брюсселе 1958 года наш павильон отметили «за новаторство». Это вообще — свойство русской культуры — время от времени становиться флагманом обновления. Вот — эскизы и фотографии того стекло-аллюминиевого дворца (авторы - А. Т. Полянский и др). Полный отказ от исторических аллюзий-иллюзий, использование актуальных наработок, футуро-космизм. Павильон кажется прозрачно-лёгким и почти невесомым. Это — четвёртый сон Веры Павловны: «Громаднейший дом: он покрыт этим чугунно-хрустальным зданием, как футляром; оно образует вокруг него широкие галереи по всем этажам. Какая легкая архитектура... какие маленькие простенки между окнами, а окна огромные, широкие, во всю вышину этажей!» Не менее феерично смотрятся павильоны для ЭKПО в Нью-Йорке-1964 года и в Москве-1967. Kонкурсные проекты — один другого «футуристичнее» и «модерновее». Прекрасен эскиз авторского дуэта - Д. С. Гольдгор и Н. Н. Баранов для Всемирной выставки в Нью-Йорке. Светящийся цилиндр с надписью USSR на фоне ночного неба. А вот — смелые дерзания их коллег и соперников. Та же молодая прыть и острое желание швырнуть очередную капитель «с парохода современности». От созерцания тут быстро устаёшь — надоедает фиксировать кубы, цилиндры и шары, металл и стёкла, тонкие опоры и марсианские купола. Особенность модернизма — это агрессивное уничтожение любой вариативности и даже самой возможности разнообразия.

Говорить о том, что модернисты бежали токмо в Светлое Будущее и отрицали авторитеты, было бы не совсем корректным — в те годы развился непререкаемый культ русского и мирового авангардизма. В моду входили, точней - возвращались Мельников, Ле Kорбюзье и Мис ван дер Роэ. Одним из самых результативных архитекторов Оттепели сделался Леонид Павлов — ученик братьев Весниных и выпускник ВХУТЕМАСа. Он — по меркам весенне-юной эпохи — был весьма немолод и относился к поколению «брюзжащих отцов», но сумел выбиться в лидеры на волне оттепельного рационализма. Из представленных работ едва ли не треть - прожекты Павлова и его группы.

Вместе с тем, центральным экспонатом является Дворец пионеров на Воробьёвых горах (1958-1962 гг.) - грандиозный план, детище молодых — не старше 40 лет — мастеров (В. С. Егерев, В. С. Кубасов, Ф. А. Новиков, Б. В. Палуй, И. А. Покровский, М. Н. Хажакян, инженер Ю. И. Ионов). Перед нами — не только наброски, рисунки и фотодокументы, но и макет Дворца. Откровенно говоря, в детстве этот крутой «монстр модернизма» казался однообразно-безликим, хотя, просторным и комфортным для занятий. Потом, прочитав, что это — уникальное строение конца 1950-х, я уже с интересом фиксировала линии Дворца, но то был исследовательский взгляд, каким смотрим на безобразную вещь, обладающую некоторой художественной ценностью. Из той же дивной серии - ансамбль детского лагеря «Артек» (серия Большой Артек 1960 года, арх. А. Т. Полянский), где мне побывать так и не удалось, однако же, фотографии главного пионерлагеря страны были хорошо известны любому советскому школьнику.

Много внимания уделено эпичному феномену под названием «Черёмушки». Уже на излёте 1960-х понятие «хрущёвка» или - «хрущёба» стало носить уничижительно-презрительный характер, а в тот момент, когда панельные дома-близнецы появлялись на месте пустошей и — заселялись теми, кто полжизни провёл в коммунальных битвах, это казалось раем. Неслучайно картины Юрия Пименова с новостройками, свадьбами и девушками в юбках-колокол, нам и по сию пору видятся лиричными и — радостными. Убожество формы полностью искупалось великим содержанием.

«Мы на край земли придём, / Мы заложим первый дом / И табличку прибьём на сосне», - пелось в знаковой песне, вводились в строй целые кварталы, а Дмитрий Шостакович спешно ваял мажорную оперетту «Москва, Черёмушки». Важным народнохозяйственным свойством хрущёвок была не столько дешевизна, сколько — быстрота возведения. От таблички на сосне до новоселья - с космической скоростью! И опять же никто не рассчитывал, что эти дома — навечно. Им давался честный срок годности — 25 лет. А теперь в Интернете, о коем даже и не мечтали ребятки-шестидесятники, можно отыскать респектабельные сайты, предлагающие «евроремонт в хрущёвке по разумным ценам». На выставке — материалы, связанные с проектированием и строительством Черёмушек, аналогичных районов в Москве и других городах.

Публицисты Пётр Вайль и Александр Генис в своём глубоком, но при том - легкомысленном (!) опусе «60-е. Мир советского человека» писали о тех квартирах, как о символе романтического мировоззрения и — антитезе мещанству: «Особую ненависть романтиков вызывала мягкая мебель: плюшевое кресло, кровать с шарами, тахта «лира». Взамен следовало обставить быт трехногими табуретками-лепестками, легкими торшерами, узкими вдовьими ложами, низкими журнальными столиками. Безразличный алюминий и холодная пластмасса вытеснили теплый плюш. Такая квартира ощущалась привалом в походе за туманами». И они правы, иронизируя! В 1970-х годах начнётся другая эра, и выкинутые на свалку люстры с висюльками да комоды с резьбой, станут восприниматься, как тёплое, милое ретро. Да и вёрткий Рязанов, некогда восторгавшийся кафе-стекляшками в «Дайте жалобную книгу», выдал «Иронию судьбы», где открыто издевался над шеренгой одинаковых домов.

Выставка, призванная расширить наше — часто однобокое - понимание «хруще-футуризма», справляется на пять с плюсом. Разве что от сознания и — углубления в тему, стекляшка не становится краше, да и Никита Сергеевич всё равно является вандалом, ибо заигрывал с модернизмом не из соображений пользы, а из личной мести «красному Бонапарту» и его колоннам.

Хрущёвка

Дома хрущёвской постройки (Хрущёвки)
Пятиэтажная четырёхподъездная панельная хрущёвка серии I-464А в Москве
Местонахождение	СССР
Строительство	1956 — начало 1980-х годов
Использование	Жилой дом
Технические параметры
Количество этажей	5 (в большинстве случаев)
Количество лифтов	Лифты отсутствуют
Архитектор	Госстройпроект Мосгорпроект
Медиафайлы на Викискладе

Дома хрущёвской постройки (разговорное «хрущёвки») — советские типовые панельные или кирпичные жилые дома, обычно 5-этажные, с малогабаритными квартирами.

Названы по фамилии Н. С. Хрущёва, в период правления которого началось их массовое строительство в СССР^[1]^[2] и всей Евразии. Часто «хрущёвками» также называют аналогичные кирпичные дома, строившиеся в то же время, и, более редкие, блочные.

С началом строительства хрущёвок советское домостроение стало преимущественно индустриальным. Хрущёвки в сравнении со сталинками, возводившимися только из кирпича, имели квартиры меньших размеров, архитектура домов была предельно проста и функциональна. В то же время хрущёвки во многом превосходили многоквартирные деревянные двухэтажные дома типовых серий, массово строившиеся в сталинский период^[3] и позволили разрешить острейшую нехватку жилья. На смену хрущёвкам пришли брежневки, вместе с которыми они до сих пор остаются одним из наиболее массовых типов жилья в странах СНГ.

Содержание

· 1История появления и строительства

o 1.1Истоки панельного домостроения СССР

o 1.2Реформа в строительстве

o 1.3Прототипы и первые хрущёвки

o 1.4Массовое строительство

o 1.5Итоги

· 2Характеристики домов

o 2.1Удобства

o 2.2Борьба с архитектурными излишествами

o 2.3«Хрущёвский холодильник»

o 2.4Окно в санузле