Лекция 11. Стабилизация системы международных отношений (конец 60-х – первая половина 70-х гг. ). Хельсинский процесс. 16 страница

«Гуамская доктрина» Р. Никсона. Выражая настроения в пользу передышки, новый президент США Р. Никсон заявил в своей инаугурационной речи в январе 1969 г. об окончании эры конфронтации и начале эры переговоров. Возникла возможность политико-дипломатического компромисса между Москвой и Вашингтоном по поводу сохранения глобальной стабильности на основе признания реалий, сложившихся в мире к концу 60-х годов.

В период с 1969 по 1974 американская дипломатия под руководством государственного секретаря Генри Киссинджера осуществила настоящий поворот. Прежде всего, был придан решительный импульс биполярному диалогу, вырисовывались эпохальные перспективы в случае, если удастся преодолеть инерцию конфронтации двух держав. Установившийся диалог, как тогда казалось, создавал впечатление совпадения позиций в сфере управления мировой политикой.

Однако, по мнению Ди Нольфо, эти соглашения были ни чем иным, как средствами временной стабилизации. С помощью этих средств каждая из сторон стремилась заблокировать действия, которые могла предпринять противная сторона с целью изменить ситуацию в свою пользу. К примеру, Никсон и Киссинджер не побоялись ввести в игру Китай, чтобы переложить на Советский Союз тот груз противоречий, с которыми сталкивалась американская дипломатия. Китай начинал свое восхождение к статусу мировой державы. Таким образом, разрядка превращалась в упорную дипломатическую борьбу. Советский Союз намеревался извлечь из нее решение проблем, связанных с его безопасностью и его влиянием в мире, тогда как в Соединенных Штатах она, по-видимому, истолковывалась как симптом их слабости, по существу, как восстановление утраченных позиций в переходный период[61].

Р. Никсон пришел к власти на волне антивоенных настроений, учитывая которые он обещал избирателям вывести американские войска из Юго-Восточной Азии и прекратить войну. В Вашингтоне считали, что урегулирование во Вьетнаме невозможно без одновременного улучшения отношений США с Москвой и Пекином. Но если с первой сотрудничество налаживалось, то во втором случае имела место неопределенность — между КНР и США не было даже дипломатических отношений. От американского президента требовалось нестандартное решение. Причем ему приходилось проявлять предельную осмотрительность, учитывать возможную реакцию со стороны ДРВ, КНР и СССР, а также следить за реакцией общественного мнения — как внутри страны, так и в государствах-союзниках США.

К политике американского президента присматривались в Пекине. В КНР опасались Советского Союза и недоверчиво относились к ДРВ, которая склонялась к союзу с Москвой и отдалялась от Китая. Улучшение отношений с Вашингтоном было выгодно Китаю, так как оно могло укрепить его позиции в противостоянии с Москвой. Поэтому еще в ноябре 1968 г., сразу после победы Р.Никсона на президентских выборах, МИД Китая выступил с предложением провести переговоры о заключении китайско-американского соглашения о нормализации отношений на принципах мирного сосуществования. Это был сигнал, адресованный новому американскому лидеру, который с 1967 г. был известен своим мнением о необходимости перестроить американскую политику в Азии с учетом «реалий в Китае».

С мая 1969 г. в Париже стали интенсивно проводиться консультации США и ДРВ относительно вывода американских войск. Принципиальное решение о его необходимости в Вашингтоне созрело, но требовалось его политическое и идейное обоснование. 25 июня 1969 г. президент Р. Никсон, выступая перед военнослужащими американской военной базы на острове Гуам, огласил новую доктрину политики США в Азии, в основу которой был положен принцип «вьетнамизации» войны, что подразумевало перенос основного бремени ведения боевых действий с американских экспедиционных войск на части армии правительства Южного Вьетнама. Один из американских критиков «вьетнамизации» войны отмечал, что «это то же самое, что ехать по направлению к пропасти со скоростью не 100, а 60 миль в час: результат все равно будет тем же самым».

«Гуамская доктрина» Р. Никсона означала, что США больше не будут защищать союзные им режимы в Азии силами американской армии. Азиатские союзники отныне должны были защищаться в первую очередь своими собственными силами. Вашингтон гарантировал им «ядерный зонтик» — то есть обеспечивал защиту от вмешательства со стороны враждебных великих держав — и был готов оказывать авиационную и военно-морскую поддержку. Но преодолевать сопротивление местных коммунистов и решать пограничные споры с соседями союзные Соединенным Штатам государства должны были отныне при помощи своих собственных солдат.

Новый подход предусматривал сокращение числа американских баз на иностранной территории. Его предполагалось уменьшить за счет использования подвижных баз — подводных лодок и морской авиации. Во всем, что выходило за рамки безопасности непосредственно Австралии, Новой Зеландии, Японии, Южной Кореи, Тайваня, Таиланда и Филиппин, американская администрация была склонна искать взаимопонимания с Советским Союзом на базе нейтрализации соответствующих стран и районов.

На деле доктрина Р. Никсона вела к увеличению барьера вовлеченности США в азиатские конфликты. Это означало, что существовавшие военные обязательства США в регионе следовало понимать, как если бы они предусматривали возможное вооруженное вмешательство США только в случае нападения со стороны Китая (или СССР — что, по-видимому, было еще менее вероятно). Задачи Вашингтона сузились — вместо противостояния всем коммунистическим странам и движениям в регионе США ограничили себя сдерживанием только двух наиболее сильных держав. «Гуамская доктрина» (или «доктрина вьетнамизации войны») была позитивно воспринята в большинстве стран мира, поскольку она свидетельствовала о серьезности намерений Вашингтона пойти на свертывание участия США в войне. Ситуация в азиатско-тихоокеанском регионе, тем не менее, оставалась тревожной.

«Вьетнамизация» войны на основе «гуамской доктрины» не смогла принести военного успеха Соединенным Штатам. 24 июня 1970 г. Конгресс США отменил «тонкинскую резолюцию» и принял решение рекомендовать президенту отозвать из Вьетнама всех американских военнослужащих до конца 1974 г. Ханой отклонил решение вьетнамской проблемы на американских условиях. Ханой требовал безусловного вывода американских войск, отказываясь давать гарантии безопасности для южновьетнамского правительства. В ответ США приступили к минированию северовьетнамских портов и развернули кампанию бомбардировок ДРВ. Не последнюю роль сыграла позиция советского руководства, обещавшего продолжать военную и экономическую поддержку ДРВ. Не без этой помощи северовьетнамское руководство подготовило наступление в марте 1972 г., в ходе которого выявилась деморализованность правительственных южновьетнамских войск.

Только 27 января 1973 г. в Париже представителями США, ДРВ, Южного Вьетнама и южновьетнамских коммунистов было подписано четырехстороннее соглашение о прекращении войны. США согласились начать вывод войск и завершить его в кратчайшие сроки. ДРВ обязалась воздерживаться от вооруженного вмешательства в южновьетнамские дела, а КНР и СССР обещали сократить помощь ДРВ, чтобы таким образом ограничить ее возможности силой влиять на ситуацию в Южном Вьетнаме. С трудом американской администрации удалось убедить правительство в Сайгоне, которое чувствовало себя брошенным на произвол судьбы, принять такую схему, фактически не получив взамен гарантий от ДРВ и южновьетнамских партизан.

США обязывались вывести войска из Вьетнама, но северо-вьетнамским войскам было разрешено оставаться на территории Южного Вьетнама. Хотя правительство в Сайгоне сохранило власть, одновременно в качестве правительства в южной части страны было признано коммунистическое «временное революционное правительство Республики Южный Вьетнам». К марту 1973 г. американские войска покинули вьетнамскую территорию. Вслед за тем СССР и КНР сократили помощь Вьетнаму: в 1973 г. — вдвое по сравнению с 1972 г., в 1974 г. — на одну треть по сравнению с 1973 г.

В конце 1973 г. по завершению вывода американских войск с вьетнамской территории в Южном Вьетнаме, после безуспешных переговоров между коммунистами и сайгонским правительством об урегулировании взаимных претензий, возобновилась гражданская война. Хотя перевес в вооружениях был на стороне Сайгона, правительство не имело опоры в обществе. Против него выступали не только буддисты, но и католики, бывшие традиционной опорой южновьетнамского правительства. 1 мая 1975 г. Сайгон был взят объединенными силами южновьетнамских и северовьетнамских коммунистов. Власть на юге формально перешла в руки «временного революционного правительства Южного Вьетнама».

«Новая восточная политика» в Европе. В качестве первых шагов европейских стран на пути к разрядке нельзя не отметить значении е восточной дипломатии французского президента Шарля Де Голля. Его визит в Москву в конце июня 1966 г. являлся попыткой начать европейский «диалог» с советским руководством. Во время визита французский президент решительно заявил о своем убеждении, что «холодная война», порождавшая «неустойчивый, обманчивый и бесплодный» мир, уже закончилась, и настало время переосмысления проблем Европы как единого целого, простирающегося «от Атлантики до Урала». Франко-советское сближение середины 60-х годов позволяло рассчитывать на то, что Париж не станет препятствовать компромиссу между западной и восточной частью Европы — такая линия соответствовала бы неоднократным заявлениям Ш. де Голля.

Его соглашение с Аденауэром было направлено на создание в Европе сильного политического субъекта, который не следовал бы пассивно за американской инициативой и обладал бы также самостоятельностью в сфере собственной обороны. Пределы доверия де Голля (а также и Аденауэра) в отношении американского фактора сдерживания стали очевидными во время Кубинского кризиса и во время всех споров вокруг Многосторонних Ядерных Сил (МЯС). Недоверие к американцам и в то же время желание вывести Соединенные Штаты из вьетнамского тупика в направлении решительной политики разрядки, проводимой с вполне обоснованных позиций силы, подталкивали де Голля к сочетанию его национализма с желанием утвердить европейскую систему в качестве потенциально автономного субъекта. Однако отставка Аденауэра в октябре 1963 г. лишила де Голля незаменимого партнера.

Преемник Аденауэра Людвиг Эрхард и министр иностранных дел Герхард Шредер были убежденными атлантистами, которые рассматривали согласие с Соединенными Штатами как абсолютный приоритет германской внешней политики. Поэтому их поддержка политики де Голля была как никогда сдержанной и нашла выражение в открытии торговых представительств в Румынии и Польше в 1963 г., в Венгрии и Болгарии — в 1964 г. Это была политика «малых шагов», которая не противоречила «доктрине Хальштейна» так же, как она не противоречила Рождественскому соглашению 1963 г. о благоприятствовании визитам родственников, проживающих в разных частях Берлина, разделенных стеной.

Настоящие перемены в восточной политике Федеративной Германии произошли в результате изменения ситуации в правительстве. Водоразделом в этом смысле стал 1966 г., поскольку тогда впервые было сформировано правительство «большой коалиции», возглавляемое христианско-демократическим канцлером Куртом Кизингером, а Вилли Брандт, лидер социал-демократов, стал вице-канцлером и министром иностранных дел. Брандт, бывший влиятельный и блестящий бургомистр Берлина, динамичный и активный участник борьбы внутри Социал-демократической партии, вместе с другим авторитетным деятелем Гербертом Венером в 1959 г., благодаря конгрессу в Бад-Годесберге, избавил СДПГ от тисков догматизма и сблизил с западной социал-демократией. Он был одним из наиболее решительных сторонниковнеобходимости изменений в отношении «доктрины Хальштейна» и в подходе ко всем проблемам Восточной Европы. В документе 1964 г., опубликованном во «Франкфурт Альгемайне Цайтунг» в начале 1965 г., Брандт утверждал, что такие изменения соответствовали бы очевидным интересам всей Германии, а следовательно, и всей Европы. Более тесные контакты с Восточной Европой увеличили, пусть и ограниченную, независимость, которой она обладала; можно было действовать с целью укрепления экономических связей и человеческих контактов, не помышляя о разрушении существующих союзов. В момент, когда разрядка меняла всю ситуацию в Европе, настало время, чтобы ее результаты были восприняты также и в Германии.

В. Брандт не демонизировал Советский Союз, но и не идеализировал его. Он считал неизбежным и необходимым иметь с ним дело — говорить, вступать в переговорную торговлю, спорить и договариваться. Это заставляло исходить из реальностей, формально признать которые новый лидер ФРГ считал целесообразным. В.Брандт открыто говорил, что бескомпромиссная политика конфронтации с Москвой не приблизила решение германского вопроса, а только осложнила обстановку в Европе. Он не отказывался от задачи объединить Германию, по возможности, через присоединение ГДР к ФРГ. Но В.Брандт был уверен, что путь к решению этой задачи начинается с примирения с Советским Союзом, устранения препятствий для общеевропейского диалога и включения-погружения обеих частей Германии в единый процесс европейского сотрудничества, который рано или поздно позволит найти взаимоприемлемое решение германской проблемы — возможно, на путях европейской интеграции. В практическую плоскость перемещался вопрос о договорном оформлении отношений ФРГ с СССР и восточными соседями Германии — Польшей и Чехословакией. Эти идеи казались тогда западногерманской общественности очень смелыми, они вызывали в ФРГ острую полемику.

Придя к власти, Брандт способствовал аннулированию de facto «доктрины Хальштейна». В 1967 г. Федеративная Республика установила нормальные дипломатические отношения с Румынией; в 1968 г. — с Югославией. Чехословацкий кризис лета 1968 г. утвердил Брандта в обоснованности его проектов, поскольку единственную альтернативу по отношению к ним представляло пассивное наблюдение за применением «доктрины Брежнева». В сентябре 1969 г. Брандт стал канцлером и возглавил правительство коалиции, в которую входила Свободная демократическая партия. Именно тогда была воплощена в жизнь его «новая восточная политика», которая превратила в общепринятую практику ориентации, проявлявшиеся сначала в отдельных случаях.

Германия оставалась связанной своими обязательствами по отношению к западным союзам, гарантировавшим ей международный статус и безопасность. Однако во избежание ситуации, когда после принятия НАТО в 1967 г. доктрины «гибкого реагирования» Германия с военной точки зрения оказалась на передовых рубежах, необходимо было, чтобы радикально изменить отношения с Восточной Европой, в особенности отношения с Германской Демократической Республикой и Советским Союзом. Мир в Европе зависел от рождения общей заинтересованности в этом мире. Именно такую общую цель ставила перед собой «новая восточная политика». Кроме того, ее важной составляющей было придание Федеративной Республике силы магнита, способного притягивать своим примером других немцев с целью сотрудничества и продемонстрировать, что в новом глобальном климате ФРГ может вести политическую деятельность, менее обусловленную решениями победителей.

Суть «новой восточной политики» состояла, следовательно, не столько в надежде на изменение существующих правил и разграничений, сколько в том, чтобы по-иному действовать в сложившейся ситуации, реалистично оценивая ее и не отказываясь от перспективы благоприятных изменений.

В частности, положение Германии как страны, разделенной на два государства, не означало смириться с ее разделением, а заложить основы для того, чтобы положение всех немцев улучшилось. Признать новые границы с Польшей и Восточной Германией означало открыть новые возможности для торговли и немецкого присутствия в Польше. Иными словами, «новая восточная политика» воспринимала разделение Европы как историческую данность и рассматривала «берлинскую стену» как символ этой чудовищной аномалии, но в будущем стремилась построить мост между двумя частями континента для того, чтобы сделать немецкую ситуацию более приемлемой. Таково было немецкое понимание разрядки. Даже Киссинджер, являвшийся тогда главным внешнеполитическим советником Никсона, признает, что «чем большую наполненность приобретала инициатива Брандта, тем больше Никсон и его сотрудники понимали, что, несмотря на все риски, любая альтернатива «новой восточной политике» будет более опасной».

Брандт ожидал от новой политики, что Федеративная Германия получит большую безопасность в результате снижения напряженности в берлинской ситуации и это приведет к смягчению гуманитарных аспектов положения, созданного Берлинской стеной. С 1964 г. правительство Восточного Берлина разрешило восточным пенсионерам (то есть женщинам старше 60 лет и мужчинам старше 65) проводить у своих родственников в Федеративной Республике не более четырех недель — проблема, гораздо менее значимая по сравнению с крупными политическими проблемами, однако сама по себе отражающая характер той ситуации, в которой оказались люди в результате разделения Германии.

В сентябре 1969 г. Брандт предпринял инициативу с целью положить начало повороту, предложив заключить два договора и ряд политических соглашений, с ним связанных. Договор с СССР должен был иметь общее значение как договор о невмешательстве в дела друг друга и отказе от использования силы в качестве средства разрешения спорных вопросов. Для Польши, в частности, Брандт, не вступая в дискуссию по сложным проблемам, связанным с созданием Федеративной Республики, предлагал статью, относящуюся к взаимному уважению территориальной целостности, которая, фактически предполагала признание линии Одер—Нейсе в качестве западной границы Польши. Кроме того, Брандт предложил Чехословакии заключить торговый договор и выплатить возмещение ущерба жертвам нацистских преследований. Однако, прежде всего, он заявил, что Федеративная Германия готова начать переговоры с Восточным Берлином на основе полного равноправия. Наконец, в подтверждение присоединения немцев к политике разрядки в ноябре 1969 г. Федеративная Республика подписала договор о нераспространении ядерного оружия.

Так, спустя несколько месяцев после чехословацкого кризиса предложения Брандта возобновили, казалось, прерванный диалог и предлагали странам Восточной Европы выход из ситуации, фактически разрушавший жесткую «доктрину Брежнева». Начались интенсивные и трудные переговоры.

Легко заметить, что проекты германского канцлера Вилли Брандта накладывались на другие инициативы европейских политических лидеров, стремившихся к разрядке напряженности в Европе.

В апреле 1969 г. президент Ш. де Голль «неожиданно» ушел в отставку, выразив несогласие с результатами проведенного им референдума о реформе системы административного управления, которые он счел выражением недоверия французов к его личности и политике. Но Жорж Помпиду, избранный следующим президентом Франции, считался приверженцем политики своего предшественника и продолжил его политику в отношении Москвы, хотя изменил ее в отношении Британии и партнеров по западноевропейской интеграции. Французская политика должна была способствовать достижению общеевропейского компромисса.

17 марта 1969 г. на заседании политического консультативного комитета стран-участниц Варшавского договора (ОДВ) в Будапеште социалистические страны выдвинули предложение о проведении Общеевропейского совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Столь масштабные предложения прежде не выдвигались, и идея Общеевропейского совещания произвела впечатление, хотя не выглядела реалистичной. Инициатива советского блока вписывалась в пропагандистское наступление Москвы против США, дискредитированных вьетнамской войной, и чтобы как-то смягчить негативную реакцию на действия ОВД в Чехословакии.

В апреле 1969 г. инициатива ОДВ стала предметом обсуждения на сессии Совета НАТО в Вашингтоне. Западные страны не отвергли ее в принципе, но и не высказались определенно в ее поддержку. Советский Союз проявлял настойчивость. Когда в июне 1969 г. в Москве проходило международное совещание коммунистических и рабочих партий, Л.И. Брежнев неоднократно повторял мысль о необходимости улучшить отношения между Востоком и Западом. В июле 1969 г. идея созыва общеевропейского форума была повторена министром иностранных дел СССР А.А. Громыко.

В популяризации идеи такого совещания проявила большую активность Финляндия, которая находилась в дружественных и экономически выгодных для нее отношениях привилегированного партнерства с Советским Союзом и одновременно была встревожена угрозой напряженности между СССР и Западом, первой жертвой которого, как полагали в Хельсинки, может оказаться сама Финляндия.

5 мая 1969 г. по согласованию с СССР правительство этой страны направило ноты руководителям 32 европейских государств с предложением «добрых услуг» в налаживании механизма многосторонних консультаций по вопросам организации Общеевропейского совещания. К октябрю 1969 г. возникло понимание относительно возможности проведения такого форума в Хельсинки. Страны НАТО относились к идее созыва конференции уже серьезно, но их не устраивало, что две неевропейские страны альянса — США и Канада — могут остаться за рамками переговорного процесса. Это потребовало дополнительных согласований.

Тем временем набирала темп "новая восточная политика". В ноябре 1969 г. кабинет В.Брандта заявил о присоединении ФРГ к Договору о нераспространении ядерного оружия в качестве неядерного государства, тем самым официально отказавшись от претензий на обладание им. Это вызвало вздох облегчения в Москве, поскольку был устранен один из главных источников недоверия СССР к Западной Германии.

11 апреля 1970 г. В.Брандт отправился с официальным визитом в США, где он обсудил с президентом Р.Никсоном программу улучшения отношений ФРГ со странами «социалистического лагеря», прежде всего Советским Союзом, Польшей и Чехословакией. В ее основе была идея признания существующих реальностей, главной из которых было изменение восточных границ Германии и утрата ей территорий Восточной Пруссии, части Померании, Силезии и Судетской области. Американская администрация в целом поддержала «новую восточную политику» при условии, что улучшение отношений с Востоком не подорвет основ сотрудничества ФРГ с НАТО. Но в отличие от Ш. де Голля, В.Брандт был убежденным «атлантистом», и в его планы не входило дистанцирование от США, которое могло поставить ФРГ в опасную зависимость от отношений с СССР.

Хотя в центре переговоров находились отношения с СССР и Польшей, самой трудной была проблема отношений между двумя Германиями. Нормализация отношений с Советским Союзом произошла в результате подписания 12 августа 1970 г. во время визита в Москву Брандта и его министра иностранных дел либерала Вальтера Шееля договора о сотрудничестве и неприменении силы, основанного на признании сложившихся в Европе границ. Согласно Договору Западная Германия официально признала линию по Одеру — Нейсе восточной границей Германии, отказавшись, таким образом, от претензий на бывшие германские территории, перешедшие после Второй мировой войны к СССР и Польше.

Более обязывающим был договор, подписанный 7 декабря 1970 г. в Варшаве с поляками, — более обязывающим в этическом плане, поскольку Брандт захотел придать особую эмоциональность своей миссии мира, с которой он прибыл в Варшаву. Там он посетил гетто и преклонил колени перед памятником жертвам нацистских преследований, позволив себе, возможно, рассчитанный, однако полный невысказанного, но очевидного смысла, жест.

Отношения с Восточной Германией развивались более сложным путем. Обе стороны были связаны юридическими обязательствами. Брандт — немецким «Основным законом», который рассматривал Федеративную Республику как единственное легитимное германское государство. Ульбрихт — решением, принятым в апреле 1967 г. конференцией европейских коммунистических партий, созванной в Карловых Варах для обсуждения проблем европейской безопасности: нормализация отношений между двумя Германиями должна быть осуществлена путем признания Восточной Германии со стороны Федеративной Германии. Обе формулы не препятствовали переговорам, однако затрудняли их результативное завершение. Брандт встретился с восточным премьер-министром Вилли Штофом в Эрфурте на территории ГДР 19 марта1970 г. Прием, оказанный населением города федеральному канцлеру, был настолько восторженным, что вызвал некоторую тревогу у его собеседника. Впрочем, речь шла лишь о том, чтобы растопить лед и решить, когда состоится ответный визит Штофа в Федеративную Республику. В качестве места визита был выбран город Кассель, а визит был назначен на 21 мая.

Обе встречи не привели к конкретным результатам, но продемонстрировали возможность диалога. Для того чтобы он продолжался, необходимо было, однако, устранить главное препятствие — присутствие Ульбрихта в руководстве СЕПГ, Социалистической единой партии Германии. Руководство ГДР относилось к перспективе развития диалога «двух Германий» без энтузиазма. Особенно это было характерно для В.Ульбрихта, который в свои 78 лет оставался руководителем СЕПГ. Ульбрихт был воплощением жесткости и непримиримости; поэтому его пребывание у власти было препятствием для изменений. Под давлением Москвы он вынужден был подать в отставку в мае 1971 г. и был заменен Эрихом Хонеккером, способным проявлять большую гибкость в отношении к требованиям момента. На заднем плане сейчас просматривается ранее не известный аспект ситуации, который стал доступным после воссоединения Германии, — для московского правительства экономические отношения с Федеративной Германией имели структурное значение, что отодвигало на второй план соображения престижа и самостоятельности Восточной Германии. В этом состоял «кошмар» Ульбрихта так же, как и его преемника Эриха Хонеккера. С этого момента число трудностей, с которыми было связано решение Берлинской проблемы, существенно сократилось.

Темп дискуссий по германским проблемам ускорился. 26 марта 1970 г. представители четырех держав (СССР, США, Франции и Великобритании) начали переговоры по берлинскому вопросу, целью которых было выработать взаимоприемлемый международно-политический и правовой статус Западного Берлина. Переговоры шли медленно, но казались обнадеживающими. 26 марта 1970 г. представители четырех держав (СССР, США, Франции и Великобритании) начали переговоры по берлинскому вопросу, целью которых было выработать взаимоприемлемый международно-политический и правовой статус Западного Берлина. Переговоры шли медленно, но казались обнадеживающими.

3 сентября 1971 г. представители четырех оккупирующих держав подписали ряд соглашений, подтверждавших статус Берлина и права каждой из держав, и рассмотрели проблемы населения, связанные с принадлежностью к различной зоне оккупации, а также с правами на посещение районов за пределами Берлинской стены. Западная часть Берлина признавалась отдельной территориальной единицей с особым международным статусом под управлением союзных держав. Было официально установлено, что Западный Берлин не является частью ФРГ и не будет ей управляться. Главным органом управления для Западного Берлина признавался западноберлинский сенат, который должен был сотрудничать с властями трех западных держав. Вместе с тем, соглашение устанавливало ясный порядок поддержания связей между Западный Берлином и Западной Германией и гарантировало надежность сообщения между ними. Стороны согласились воздерживаться от применения силы в районе Западного Берлина, в том числе для изменения существующего вокруг него положения в одностороннем порядке. Иными словами, СССР обязался впредь не вводить ограничение на доступ в Западный Берлин и не изменять статус города посредством присоединения его к территории ГДР или иным путем. В берлинском вопросе, следовательно, тоже был закреплен статус-кво.

Преодоление этих препятствий открыло путь к подписанию 21 декабря 1972 г. договора между двумя Германиями, предусматривавшего «добрососедские отношения на основе равноправия», развитие торговых и культурных отношений, взаимное уважение границ и союзов, которыми были связаны оба сигнатария. Несколько месяцев спустя оба немецких государства были приняты в Организацию Объединенных Наций. Наконец, 29 сентября 1973 г. был подписан германо-чехословацкий договор, признававший Мюнхенское соглашение 1938 г. «ничтожным» и содержавший формулировки относительно сотрудничества и неприменения силы, типичные для подобных соглашений.

Фактически ситуация вокруг Германии была полностью нормализована во всем, что не касалось вопроса об ее объединении. Крупнейший очаг международной напряженности был ликвидирован. Как и Франция, Федеративная Республика после прихода В.Брандта стала поддерживать идею Общеевропейского совещания. За выдающийся вклад в упрочение мира в Европе в 1971 г. В.Брандту была присуждена Нобелевская премия мира.

Э. Ди Нольфо отмечает, что многими консервативными кругами и, в особенности, немецкими христианскими демократами «новая восточная политика» подвергалась острой критике как демонстрация слабости. В действительности, речь шла о том, чтобы понять, будет ли она выстроена в долгосрочном плане на основе адекватного представления о будущем Европы, то есть на основе понимания того, что Европа еще в течение долгого времени будет разделена на два «лагеря» в рамках жестко противостоящих друг другу союзов, организованных на фундаменте совершенно противоположных принципов. В этом смысле, имея в виду длительную перспективу, «новая восточная политика» базировалась на ошибочной предпосылке. Однако она представлялась тактически правильной, поскольку, вовлекая Восточную Европу и СССР в атмосферу диалога, она воспроизводила в Европе то, что сверхдержавы начали осуществлять в глобальном плане в области вооружений. И более того, она создавала условия для того, чтобы страны Восточной Европы чувствовали себя все более связанными с Западом и чтобы он их привлекал все в большей степени. Запад представал уже не как осажденная крепость, а как открытое и доступное место для проживания; и это вынуждало правительства Восточной Европы определенным образом приспосабливаться или же подвергало их риску невыигрышного сравнения.