Гражданское общество у себя дома

Миф о Западе творится на Востоке

Метаисторическая тенденция к агрегированию субъекта. Эволюция и революция

Историческая тенденция к атомизации субъекта

Рудименты прошлых субъектов и эмбрионы будущих в структуре настоящего

Индивид в корпоративном мире

Мир средневековых корпораций

Человеческий род как субъект

Вебер против Дюркгейма

Корпорации в истории и метаистории

10. Гражданское общество: прощание с демократиейhttps://www.corpo.su/node/258

198 1. Вебер против Дюркгейма

Перед нами один из «вечных вопросов», на которые натыкается незрелая мысль, устремленная к загадкам человеческого бытия.

Кто является субъектом социального действия – индивид или общество?

Однако на вопросы типа «первое или второе, а третьего не дано» вы никогда не отыщете корректных ответов. Дело в том, что вопросы эти сами по себе дурацкие. Жизнь вовсе не состоит из пар несовместимых противоположностей, и мы нисколько не обязаны раз и навсегда выбрать одну, навеки уничтожая другую для себя и для всех прочих. И, конечно же, ни Вебер, ни Дюркгейм, которым приписывают две крайние позиции, никогда не утверждали подобной глупости. Может быть предложен ряд моделей, которые заполняют промежуток между этими крайностями.

Я хотел бы перечислить и очень кратко обрисовать несколько типов социальных субъектов, чтобы мы среди них нашли родную корпорацию предпринимателей. Времени решительно нет, а излагать вещи подобного сорта за несколько минут почти невозможно, поэтому вы должны отдавать себе отчет, что это не более чем иллюстрация.

99 2. Человеческий род как субъект

Субъект первого типа – родоплеменной, о котором науке еще не так давно почти ничего не было известно. Учение Юнга об архетипах, труды по социологии примитивных обществ (например, Леви-Стросса), интереснейшие работы по мифологическому сознанию Элиаде и Кемпбелла – все это было опубликовано в основном в ХХ веке и еще не настолько канонизировано, чтобы всерьез повлиять на стереотипы «общественного сознания». Поэтому по инерции вы можете думать, что родоплеменной субъект – что-то жутко примитивное. Это вовсе не так. Родоплеменной уклад – совершенно сказочное общество, в котором общее сознание еще не разделилось на веру, волю и знание. Там никто не молится не потому, что люди примитивны, а потому что духи непосредственно живут среди людей. Каждый человек хотя бы отчасти является колдуном и сам воздействует на природу, людей и духов для получения желаемого результата. При этом самое поразительное то, что первобытные технологии достаточно эффективны. Почти все эти люди с современной точки зрения наделены экстрасенсорными способностями.

В развитых родоплеменных формах можно выискивать какие-то псевдодемократические сходки, на которых племя вроде бы что-то решает, но на самом деле это совсем иная реальность, которую мы не понимаем. Мы описываем ее через понятия, которые ей чужды. Можно усматривать в родоплеменном субъекте корпорации и сословия, но ничего подобного там нет. В лучшем случае это касты, а касты от корпораций отличаются радикально. Одно могу сказать вполне определенно: никакого «индивида» в современном понимании – с паспортом, кредитной карточкой, индивидуальной волей, сознанием, которое позволяет рационально анализировать ситуацию и принимать решения, там найти невозможно.

Один из моих друзей, китаист, не переносит современных китайцев. С его точки зрения, китайцы только имитируют наличие индивидуальности, на деле все они являются размноженным экземпляром одного и того же существа, некими тараканами, абсолютно неотличимыми один от другого. На современный (западный) взгляд, с точки зрения концепции индивидуальности, прав человека и т. д., в родоплеменном субъекте есть нечто ужасное: все люди племени являются обезличенными элементами одного целого, как кегельные шары в романе Саймака «TheyWalkLikeMen» или частицы океана Соляриса.

200 3. Мир средневековых корпораций

Я немного остановлюсь на субъекте второго типа, потому что это наши родные корпорации. Существуют очень яркие, интересные работы о средневековом городе Макса Вебера. Вебер рассматривал весь средневековый город как целостную корпорацию. В средневековом обществе родоплеменные отношения, естественно, сохранялись, но постепенно теряли свое значение. Город манил людей приблудных, маргиналов и бомжей, которые туда стягивались. Это были странники, коробейники, отщепенцы, масса людей без роду-племени. Беглые крестьяне стремились в город, потому что "воздух города делал человека свободным". В городском котле из этого месива вываривалось новое социальное вещество. Но в городе также жили представители древних родов, издавна обитавших в этом месте, сеньоры, которые имели особые права на данный город, аристократы. Родовые связи в городе сохранялись, но на передний план постепенно выходили иные отношения.

Город был поделен на сословия, на цехи, на гильдии. Каждая из них с современной точки зрения была корпорацией, которая объединяла людей по некоторому принципу, чаще всего профессиональному. Например, цех изготовителей перин, покрытых определенным сортом шелка, или цех ремесленников, которые занимались только серебряными изделиями. Цех в средние века – далеко не только производственное объединение. Это был сложнейший социальный организм, как правило, со своим храмом, своим святым, гербом, гимном, с городским кварталом, где жили рядом семьи мастеров. Именно в средневековых корпорациях, кстати, появляется разветвленная система регламентации.

Полноправными членами цеха были только мастера. С ними рядом трудились разнорабочие, ученики, подмастерья, которые не являлись членами корпорации. Мастера участвовали в принятии решений (в нашей современной терминологии). Они имели право вносить изменения в устав, регулярно собирались и принимали судьбоносные решения, которые определяли всю жизнь корпорации, в том числе и ее производство. Одна из основных задача состояла в том, чтобы обеспечить данной корпорации ремесленников монополию на сбыт их продукции в данном городе или в данной местности. Кроме того, они были озабочены тем, чтобы поддерживать высокие стандарты мастерства и качества продукции. Войти в корпорацию было в принципе возможно, но существовали сложные, лишь отчасти рационально описанные правила посвящения в ее члены. Для того чтобы стать мастером, нужно было проработать долгое время учеником, потом подмастерьем, сдать несколько весьма сложных экзаменов, и наконец, изготовить так называемый «шедевр».

Членство в корпорациях было сопряжено со значительными издержками. Регламентация, нацеленная на поддержание высокого стандарта качества, одновременно тормозила все, что превышало уровень этой планки. Например, существовал закон, который регламентировал размер витрины. Каждый мастер имел право рекламировать свою продукцию, но в корпорации действовала жесткое правило: например, мастер мог выставить свои изделия только в одном окне лавки или дома, где он жил. Если витрина занимала два окна, к мастеру применяли санкции, в результате которых он мог быть выброшен из корпорации.

Еще раз повторю: корпорация была образом жизни. Члены корпорации, как правило, жили вместе или поблизости друг от друга, они выступали единым войском во время войны. корпорация как целое защищала их права, при этом сама она была включена в сложнейший мир корпоративных прав, была частью одного из сословий, и в рамках борьбы сословий она сражалась с другими сословиями, но вместе с ними выступала, скажем, против абсолютистской власти или внешнего нашествия.

О корпорациях можно и нужно прочесть целый курс. В конце моей лекции будет ясно, почему это важно сегодня, почему это не просто исторический материал. Забегая вперед, должен сказать, что обновленная корпорация, принципы метакорпоративного действия – парадигма наступающего века.

Важно следующее: в отличие от родоплеменного общества теперь уже не все племя, не весь народ, не все люди, говорящие на одном языке, являются цельным субъектом принятия решений. Средневековый город – сложнейший организм, состоящий из целого ряда сословий, цехов и гильдий, каждая из которых имеет внутреннюю регламентацию, каждая из которых выступает как субъект принятия решений во взаимодействии с другими. Туда можно войти со стороны, и оттуда можно выйти.

Целая эпоха, примерно пять веков европейской истории, проходит под знаком роста, развития, доминирования, упадка и, наконец, распада корпораций. Их распад – это тоже отдельная история. Постепенно в связи с целым рядом серьезных обстоятельств, о которых сейчас нет возможности рассказать, корпорации эволюционировали в направлении этакой номенклатуры позднесоветского образца, которая была заинтересована в том, чтобы замкнуться в рамках узкого круга знакомых и родственников, и никого, кроме них, в корпорацию не пускать. Тем самым был подорван механизм их воспроизводства. Наиболее предприимчивые мастера оставляли корпоративные стены, пускаясь в опасную и волнующую авантюру частного предпринимательства.

201 4. Индивид в корпоративном мире

Предполагается, что субъект третьего типа вам хорошо известен. Назовем его условно «индивидуально-рыночным». Его банальное, карикатурное описание таково: совершенно индивидуальный частный предприниматель, который может сам решать, каким бизнесом заняться и куда вложить свои деньги, который имеет право избирать и быть избранным, учреждать и соучреждать юридические лица. При этом формально он не обязан состоять в каких бы то ни было социальных объединениях (хотя фактически все-таки состоит).

Вот, наконец, мы прошли некоторый путь и поставили на нем три вехи. Наиболее древние субъекты родоплеменного типа в принципе не оставляют личности никакого места в принятии решений. Субъект современного типа, наоборот, являет собой внешне совершенно автономного индивида, который по официальной версии волен самостоятельно решать все, что он хочет, может строить жизнь по собственному усмотрению и отвечать за свои решения.

Посередине же мы находим сословно-корпоративный мир — средневековый город, где каждый гражданин участвует в принятии решений в той мере, в какой является членом корпорации. Для того чтобы жить в городе, чтобы просто проникнуть внутрь его стен, нужно получить разрешение, потому что город защищался от нищих или разбойников. Не будучи членом одной из корпораций, человек не в состоянии найти себе работу, обеспечить сбыт для своих изделий, он не сможет даже купить тот или иной товар, потому что покупка тоже может быть обусловлена членством в определенных корпорациях. Его, в конце концов, просто задержит стража, и очень скоро он окажется за воротами города, его оттуда вышибут.

Это напоминает жизнь советского человека на всем протяжении истории СССР. У колхозников не было паспорта, они никуда не могли уехать, их задерживала милиция. Если человек не работал, его немедленно «выявляли», ловили и осуждали как тунеядца. Вы родились и успели пожить в обществе, где человек, не будучи членом так называемого «трудового коллектива», просто не имел возможности существовать. Он мог какое-то время скитаться и прятаться по подвалам, но все равно неизбежно попадал в поле зрения бдительных дворников, участковых или законопослушных граждан, немедленно вылавливался и либо изгонялся из общества, как бродяга, либо приписывался к тому или иному трудовому коллективу. И будучи к нему приписан, он сразу обретал социальный статус. У него возникало некоторое подобие прав, определенные обязанности, трудовые повинности в виде поездок «на картошку» или на овощную базу, обязательное членство в ДОСААФе, комсомоле, профсоюзах. И кстати, у него появлялся гарантированный прожиточный минимум.

В этом корпоративном мире просто нет места для индивидуальных субъектов, подобно тому, как в диэлектриках нет свободных электронов, поэтому через них ток и не идет. Там все электроны сидят в кристаллической решетке, они вообще являются не свободными, как в металлах, а чьими-то электронами. В этом смысле в современном обществе существует «электронный газ», то есть свободные индивиды, которых достаточно много, на них можно воздействовать электрическим или магнитным полем, то есть экономическим или правовым. Подобное поле активирует правовые нормы или финансовые рычаги, и эти люди начинают двигаться, потому что вы задели их личный, персональный интерес, до него вполне возможно добраться. До личного интереса мастера в средневековой корпорации вы так просто не доберетесь. Скорее всего, вы и до самого мастера не добрались бы, потому что он жил в закрытом квартале.

202 5. Рудименты прошлых субъектов и эмбрионы будущих в структуре настоящего.

Жизнь, разумеется, не так проста. Говоря о принципах многоукладности, я уже упоминал, что в настоящем всегда есть рудименты прошлого и зародыши будущего. Если присмотреться к любому «свободному индивиду», выяснится, что он продолжает исправно функционировать в роли элемента субъектов первого и второго типов. Например, сколь бы независимым ни был бизнесмен на рынке, у него, скорее всего, есть семья и родственники. Семья, естественно, оказывает влияние на принимаемые им решения. Это не рациональное, не экономическое и не регламентационное воздействие. Но если жене вдруг захотелось срочно пристроить ребенка в элитный колледж в Кембридже – это становится важнейшим фактором жизни бизнесмена, из-за этого он способен пуститься в непроизводительные траты, опоздать на деловую встречу или сорвать сделку.

Большинство свободных бизнесменов состоит в каких-то организациях, более того, часть этих организаций по инерции называются корпорациями – corporations, хотя они мало чем похожи на средневековые корпорации. Членство в организациях определяет очень многие обстоятельства жизни. Я просто констатирую, что человек продолжает состоять во множестве социальных структур, только структуры эти видоизменились, размылись, им уже несвойственна прежняя жесткость. Например, бывшие профессиональные цехи превратились в профсоюзы или другие похожие объединения. Купеческие гильдии преобразовались в торгово-промышленные палаты: членство в подобных организациях необязательно, гораздо менее обременительно, однако во многих отношениях полезно.

Точно так же, если всмотреться в образ жизни современных «индивидов», в устройство и функционирование современных социальных институтов, особенно на Западе, мы увидим, что в их структуре, в манере поведения обнаруживаются зародыши некоторых новых типов деятельности, которые уже вполне оформились.

.

Конец корпорации СССР

Однозначно описать или определить характер советского государства довольно трудно. СССР был очень сложным общественным организмом, обладавшим набором самых разных качеств. К примеру, как ответить на вопрос, был ли СССР социалистическим государством или не был? С одной стороны, конечно же, был. С другой - совершенно понятно, что не был.

В данной работе для того, чтобы иметь возможность проследить общие черты советской и российской экономической системы, мы должны иметь возможность поставить их "на одну доску". Мое предположение состоит в том, что концепция СССР как единого экономического организма (т.е. индустриальной корпорации) объясняет значительную часть особенностей Советского Союза как государственного образования и политико-экономической системы. Однако помимо этого концепция Корпорации СССР также объясняет и передовой характер этой системы для начала и середины двадцатого века (концентрация огромных ресурсов, пожизненный найм сотрудников с широкими социальными гарантиями, поощрение особо отличившихся) и истоки проблем, с которыми столкнулась эта структура в конце столетия.

Итак, специфика СССР состояла в том, что политика и экономика не были выделены в обособленные сферы. Номинальными "акционерами" Корпорации СССР выступали все граждане. Впрочем, можно сказать, что они распоряжались только привилегированными акциями - т.е. теми, которые не дают права голоса, хотя задачей пропагандистов (например, фильма Дзиги Вертова "1/6 часть мира") было убедить советских людей в обратном.

Продолжая метафору, можно сказать, что обыкновенные, т.е. голосующие, акции были сосредоточены в руках высшего менеджмента Корпорации - партийно-хозяйственной номенклатуры. Задачей центрального управленческого аппарата Советского Союза была координация работы различных экономических структур в рамках Корпорации СССР, а также урегулирование конфликтов интересов, часто - за счет того самого рабочего класса, диктатурой которого обосновывалось всевластие системы. Предполагалось, что интересы общества совпадали со стратегией экономических агентов, т.е. состояли в поощрении экономического роста. При этом реальных возможностей повлиять на формирование курса власти у граждан СССР было не больше, чем у граждан дореволюционной России.

"Изнутри" Корпорации не бывают "рыночными" или "демократическими", они, как правило, тоталитарны. Права человека не могли восприниматься корпорацией, слившейся с государством, как серьезная проблема - тем более, что благодаря форсированной работе специалистов в области паблик рилейшнз (еще одно новаторство советской системы) в общем и целом ситуацию удавалось держать под контролем. Хотя, разумеется, в советской системе не предусматривалось места для несогласных - как правило, открытый протест и чрезмерная политическая активность жестоко преследовались. Любопытно, что выборы в той или иной форме всегда были частью советской системы, но именно в рамках либерализации внутреннего политического климата в СССР началось их становление как политического института.

Успехи СССР в сфере пропаганды нельзя недооценивать. Имиджмейкерами новой государственно-экономической структуры выступало огромное количество талантливых людей, начиная с Эйзенштейна и Маяковского. Основой советской пропагандистской системы были печать и кинематограф, однако позже значительную роль стало играть радио. Основными характеристиками советской пропаганды была четкая адресная направленность сообщений, структурирование системы СМИ в расчете на гомогенные группы потребителей (впрочем, гомогенизация общества была одной из важнейших задач всего социалистического проекта). Советское государство было главным заказчиком политической рекламы, но его требования к изданиям не слишком отличались от современного рекламодателя - скорее можно сказать, что государство было единственным рекламодателем и могло настаивать на безоговорочном выполнении своих требований. Решающим достоинством, с точки зрения эффективности, советской системы была нераздельность аппарата идеологической пропаганды и власти, а также способность системы демонстрировать значительные успехи в реализации политического проекта, предполагавшего итоговый политический и экономический консенсус (коммунизм), достижимый в реальные сроки. Такие успехи, в сочетании с репрессиями по отношению к политической и экономической оппозиции, позволили Корпорации СССР осуществить беспрецедентную программу экономического развития в сжатые сроки.

Те преимущества советского проекта, которые так отчетливо проявились в ходе модернизации экономики (государственная промышленная политика, мощный пропагандистский аппарат), стали частью мирового опыта и сыграли важную роль в других странах. Однако во второй половине двадцатого века начали сказываться определенные недостатки советской системы управления, которые стали препятствиями на пути дальнейшего развития.

В частности, примат политической догмы оказался в ряде случаев контрпродуктивным: были заморожены важные направления научных исследований. Репрессии привели к подавлению инициативы и т.д.

Возможно, эти недостатки можно было устранить, однако иерархическая структура управленческого аппарата была слишком жесткой, неповоротливой и многоступенчатой для принятия решений со скоростью, которой требовали новые экономические условия. Отставание СССР в области информационных технологий сказывалось как на развитии промышленности, так и на управленческом аппарате: как показывает опыт современных глобальных корпораций, крупные экономические структуры получают дополнительные преимущества в результате использования новых информационных и коммуникационных технологий - однако в Советском Союзе этот козырь практически не был использован.

Советская система была одновременно и передовой - по масштабам, и архаичной - по организации. Именно неспособность СССР адаптироваться к новым экономическим условиям, по мнению Мануэла Кастеллса,2 стала причиной коллапса государства. Здесь сказалось все, включая жесткое сопротивление США и стран Западной Европы советской экономической экспансии (то есть невозможность в полной мере использовать преимущества глобализации), крайняя милитаризация экономики и обособленность научных исследований и производителей, которая привела к тому, что исследования проводились в изоляции, а их результаты не были востребованы реальным сектором. Увеличивающийся спрос на потребительские товары, в том числе продукцию легкой и пищевой промышленности, стал не катализатором экономического развития, а неразрешимой проблемой, породив феномен дефицита и унизительные очереди в магазинах.

Однако при всем при этом нельзя сказать, что советская экономика была "больной" - она представляла собой сложную систему внутрикорпоративных расчетов. Похожие проблемы, включая необходимость реструктуризации систем управления, испытывала во второй половине двадцатого века значительная часть крупных экономических структур во всех странах мира.

Все это позволяет некоторым экспертам находить объяснения поражению СССР в экономическом соревновании с Западом - в корне отличающиеся от ортодоксии рыночного фундаментализма. Например, по мнению эксперта Лейбористской партии Великобритании Джона Росса, советская корпорация была слишком маленькой и децентрализованной для того, чтобы конкурировать с глобальными транснациональными корпорациями конца века. К примеру, чего стоят 300 тыс. автомобилей, выпускаемые в год ВАЗом, по сравнению с 8 миллионами Дженерал моторс?

На это можно было бы возразить, что объем товарооборота глобальных корпораций сравним с советской экономикой. Однако разница между структурой глобальных корпораций и корпорацией СССР состоит прежде всего в том, что инкорпорируются не территории, а отдельные экономические субъекты, что способствует максимальной эффективности глобальных экономических структур. Кроме того, сам сетевой принцип организации крупных экономических структур в корне отличается от жесткой вертикальной системы советских производственных объединений.

Децентрализация в СССР, как это не парадоксально звучит, тоже имела место. Начиная с шестидесятых и позднее некоторые экономические отрасли стали самостоятельными силами в советской экономике и могли оказывать все большее влияние на принятие решений в центральном управленческом аппарате.

Кроме того, концепция социалистического государства, предусматривавшая значительную степень самоуправления трудовых коллективов, делала любое советское предприятие значительно более "мягким" по отношению к наемному персоналу, чем западная система даже в самом либеральном варианте. После нескольких "оттепелей" граждане СССР научились предъявлять серьезные требования к советской системе, которые во многом подпитывались образами "общества всеобщего благосостояния" из-за рубежа, в том числе программами радио "Свобода", "Би-би-си", голливудскими и французскими фильмами, да и просто красивыми вещами и новыми высокотехнологичными продуктами, изобиловавшими на Западе. Особенно подверженной этому воздействию оказалась советская элита, получившая в ходе поездок и командировок возможность сравнить свой уровень жизни с тем, который имели их коллеги на Западе. Начиная с конца семидесятых сформировалась теневая экономика, основной сферой деятельности которой стала "фарцовка" западными товарами, которые для советских потребителей стали знаком образа жизни, недостижимого и оттого особенно желанного.

В тот момент, когда корпорация СССР должна была пройти через сложный процесс реструктуризации экономики и адаптации к процессам глобализации и информатизации, кризис советской системы управления в сочетании с крайней политизацией населения и активной борьбой за власть привел к коллапсу всей экономической системы и формированию второй республики.

Только в 1993 году, будучи уже в отставке, Горбачев смог критически оценить результаты своей экономической политики 1986-1987 гг. и указать на ее главную ошибку: "В экономике, следуя установившимся стереотипам, мы начали с реформы тяжелой промышленности, машиностроения. Правильнее же было начинать с сельского хозяйства, с легкой и пищевой промышленности, то есть с того, что дало бы быструю и наглядную отдачу для людей, укрепило социальную базу перестройки. Словом, в ряде случаев, встав на путь реформ, мы неточно выбрали последовательность мер по их осуществлению..." Политические оппоненты Горбачева в последние годы пребывания его у власти, особенно после крушения перестройки, возложили на Генерального секретаря всю ответственность за "роковые" ошибки начального периода его деятельности. Однако разносторонний анализ истории тех лет показывает, что Горбачев не был единственным автором стратегии "ускорения", как и конкретных реформ, что они пользовались поддержкой как политической и интеллектуальной элиты, так и большинства населения. Есть основания заключить, что предложенный им курс соответствовал ожиданиям общества, его интеллектуальному, политическому уровню и менталитету.

Однако если экс-руководителя СССР можно обвинять в неверном выборе курса лечения для экономики страны, то адепты рыночного фундаментализма заблуждались даже насчет диагноза: больного с параличом они заподозрили в гепатите. Но что самое грустное в этой истории - они же его и "лечили" - пересадкой печени.

Впрочем, непоследовательность, с коротой даже радикальные реформаторы претворяли в жизнь рыночный фундаментализм, настраивают взглянуть по-новому на иллюзии второй республики. Ведь кроме сторонников либерального проекта (условно Гайдар-Ясин) были и другие экономисты, однако никто из них по-настоящему не был востребован новой властью, хотя у многих из них здравого смысла было больше, чем у сторонников трансформационной утопии. Для примера достаточно только упомянуть академиков Л.Абалкина и С.Шаталина, сторонников активной роли государства в экономике и поступательных реформ, хотя при желании можно вспомнить и массу других имен.

В чем же причина такой востребованности либерального проекта? Вот что пишет по этому поводу В.Согрин:

Решительный разрыв радикалов с социалистической идеей был... не результатом глубокой мировооззренческой эволюции, а следствием политических перипетий 1989-1990 гг. Это внезапное обращение в "чистых либералов", усилившее их шансы в борьбе с КПСС, заключало в себе и очевидную опасность, которая могла и должна была проявиться в будущем. Дело в том, что массы россиян, решительно отвернувшиеся в тот период от официальной социалистической идеологии и обнаружившие желание жить "как на Западе", отнюдь не избавились от ментальности, исполненной уравнительных настроений и представлений о социальной справедливости, созвучных не либерализму, а социализму. Решительный поворот радикалов к "чистому либерализму" означал и серьезный отрыв от социально-экономических и социально-культурных реалий России, который рано или поздно должен был дать знать о себе.

Трудно не согласиться с выводами историка, однако это только одна сторона вопроса. Ведь поддержка масс - это еще далеко не все, особенно в СССР. В конце концов, реальные рычаги власти даже в условиях политики демократизации и гласности по-прежнему оставались у партийной номенклатуры. Я далек от того, чтобы умалять значение массовой поддержки новых идей, но прежде, чем мы закроем тему, нам необходимо понять, каким было отношение к "чистому либерализму" в советских элитах.

Ответ на этот вопрос можно найти в проницательном исследовании экономической истории СССР Григория Явлинского.В этой книге Явлинский анализирует экономические реформы, проводившиеся советским правительством. Любопытно, что смысл всех этих реформ сводился к попыткам сделать работу отдельных предприятий более эффективной, для чего на уровень управляющего передавалось все больше и больше экономических свобод, вплоть до принятия закона "О предприятии" правительством Николая Рыжкова. Однако каждая такая попытка в условиях советской экономической системы приводила к росту теневой экономики, которая оставалась для директоров предприятий единственным способом реализации собственных интересов (в противовес государственным). В этом нет ничего удивительного: все мы помним фантастические масштабы воровства в советской экономике и тщетные попытки с ним бороться. От констатации этого факта лишь следует перейти к признанию конфликта между интересами Корпорации СССР, наиболее весомыми представителями которых можно считать высшие слои советской партноменклатуры, ВПК, а также КГБ и армию, и зарождающимися политическими (даже партийными) элитами на всех уровнях, а также управляющими каждого отдельного предприятия. Особенно ярко этот конфликт интересов можно проследить на примере путча августа 1991 года, который не был поддержан не только в обществе и прессе, но и коммунистами и хозяйственниками на местах, которые, по логике антикоммунистов, и должны были служить опорной базой заговорщиков.

Столь удручающая для ГКЧП реакция на его программу социального реванша свидетельствует, на наш взгляд, о высокой степени ожиданий советских правящих элит в отношении рыночных реформ, открытия экономики вовне и децентрализации управления. Слишком далеко зашли процессы модернизации номенклатуры и плюрализации ее интересов, слишком для многих восстановление централизованной авторитарно-партократической пирамиды власти означал конец их надеждам на повышение статуса, на подключение (хотя бы пока и на подчиненных ролях) к мировым рыночным структурам, на самостоятельность в распоряжении местными ресурсами. Более того, объявленная программа реставрации в случае реализации означала бы ускорение процесса "абсолютного и относительного обнищания номенклатуры", концентрируя процесс принятия решений и распоряжения ресурсами в руках узкой группы центровой бюрократии и отсекая таким образом территориальную и производственную номенклатуру от главных источников накопления капитала.

Подобно тому, как Борис Ельцин стал демократом и либералом, сражаясь с КПСС, также и партхозноменклатура заняла свое место в авангарде "рыночных реформ", как только стало ясно, что ее права на приватизацию Корпорации СССР (как на уровне политических и экономических субъектов, так и в масс-медиа) больше некому оспаривать. В конечном счете именно она вместе с адаптировавшимися слоями городского населения (средним классом) стала "социальной базой" либеральной второй республики, которая способствовала легализации ее положения в форме неотчуждаемой частной собственности.

В 1991 году корпорация СССР распалась не только на многочисленные экономические субъекты, но и на территориальные осколки, что привело к краху большей части экономических структур за исключением сырьевых отраслей, спасенных в результате объединенных усилий новых президентов независимых республик, понимавших, что без "трубы" ни одному из них не удастся удержаться у власти дольше месяца.

В результате запуска процесса передела собственности вне правовых рамок вся агрессия нового класса собственников оказалась направленной внутрь. На протяжении девяностых общество занималось самопоеданием. Этот процесс принял характер лавины, сметавшей все на своем пути.

На первый взгляд, учитывая аппетит новых собственников, у нас нет оснований обвинять реальных политических и экономических субъектов в подверженности иллюзиям второй республики. Однако на самом деле у этой социальной группы были свои иллюзии. Хотя они мало похожи на трансформационную утопию, утвердившуюся в массовом сознании, у них есть одна общая черта: безответственность, надежда на "авось".

Пещерный "либерализм" нового класса собственников был вызван не столько верой в "невидимую руку" рынка, сколько, если угодно, его недальновидностью, незрелостью: утрированной эгоистичностью, верой в то, что единственной задачей является захват и удержание собственности во что бы то ни стало, а остальное имеет третьестепенное значение. Все это вылилось в неспособность к координированному развитию, реструктуризации управленческих систем и, в конечном счете, только препятствовало адаптации экономики России к новым условиям.

Подобно тому, как сторонники радикалов расставались с иллюзиями в то время как обесценивались их сбережения, приватизировалась государственная собственность, а по уровню жизни Россия отстала от Мексики и Бразилии, поравнявшись с Перу, "новый класс" стал жертвой бандитизма и заложником политической нестабильности. В результате владеть собственностью оказалось куда опаснее, чем не владеть: во второй республике заказные убийства стали такой же нормой жизни, как угон автомобилей и кражи со взломом, не говоря уже о коррупции и рэкете.

Самым сильным ударом по иллюзиям "нового класса", вероятно, стало сопровождавшееся массовыми волнениями и погромами падение режима генерала Сухарто в Индонезии в 1998 году, совпавшее по времени с "рельсовой войной", развернутой бастующими шахтерами по всей стране, и общим ухудшением экономической ситуации в России. Могильная плита трансформационной утопии (и, вместе с ней, второй республики) захлопнулась 17 августа того же года. Впрочем, мы еще вернемся к современной экономической и политической ситуации в стране. Сейчас же нам следует обратиться непосредственно к центральной теме наших изысканий: средствам массовой информации.

Государственный корпоративизм (фашизм).

Муссолини обещал итальянцам "корпоративное государство" – и Муссолини выполнил свое обещание. Правда, случилось это много позже прихода фашистов к власти. Целых 10 лет фашисты "раскачивались" и кормили всех обещаниями, и только потом перешли к действиям. Основополагающий документ корпоративизма – "Хартия труда" – был опубликован Большим фашистским советом (высшим органом фашистской иерархии) 21 апреля 1927 г. Но Большой фашистский совет законодательной властью формально не обладал, поэтому "Хартия" целых три года была не более чем декларацией. Только в 1930 г. фашисты законодательно закрепили функции и полномочия Национального совета корпораций, но при этом сами корпорации все никак не удавалось создать до 1934 г. Дело было в том, что хотя на словах все были за "корпоративное государство", но в реальности обе задействованные стороны – и предприниматели, и фашистские профсоюзы – создание такого государства саботировали.

Где-то за спинами фашистских политиков маячила, однако, фигура Джованни Джентиле, крупного философа-гегельянца, примкнувшего к фашизму. Джентиле почерпнул у Гегеля, что корпорация-де – это некий интегрирующий и духоподъемный феномен, с которым сливаются воедино "гражданское общество" и государство, и который возвышает материальную (экономическую) деятельность до духовной, придавая этой деятельности "силу и честь". Поскольку итальянские фашисты всегда говорили, что намерены преодолеть "материалистическую ограниченность" социализма и возвыситься до религии и героизма, а также что главным в общественной жизни является Государство, которое и должно охватывать собой всю "народную" (то есть и общественную, и политическую, и экономическую) жизнь, без корпорации, поняли они, не обойтись.

Уже в "Хартии труда" весь первый раздел назывался "Корпоративное государство", и в нем "корпоративное государство" прямо отождествлялось с "фашистским государством", которое было определено как "моральное, политическое и экономическое единство" итальянской нации. Корпорации прямо объявлялись механизмом поддержания этого единства на основе "классового сотрудничества" (сегодня в России это называется "социальным партнерством"). При этом, разумеется, основой экономики было частное предпринимательство. "Корпоративное государство смотрит на частную инициативу в области производства как на наиболее действенное и наиболее полезное для интересов нации орудие", – гласила "Хартия". Однако за государством закреплялись контролирующая и направляющая функции: "Так как частная организация производства является функцией национального значения, то организатор предприятия отвечает перед государством за ход производства". При этом "Хартия", с одной стороны, вроде бы ограничивала чиновничий произвол при контроле за деятельностью частного бизнеса, а с другой – прописывала эти ограничения так общо, что их всегда можно было трактовать в пользу этого самого произвола: "Вмешательство государства в производство может иметь место лишь тогда, когда отсутствует частная инициатива, или когда она является недостаточной, или когда в этом замешаны политические интересы государства. Вмешательство это может принять форму контроля, поощрения или непосредственного управления".

В интересах "социального партнерства" и частные хозяева, и наемные работники провозглашались двумя взаимно необходимыми частями одной экономической машины, призванными обслуживать интересы "нации" и "фашистского государства": "Предприниматель, как и рабочий, рассматривается в качестве трудящегося, призванного обслуживать нацию".

Все это действительно напоминает постоянные заклинания нашей сегодняшней власти о "единстве", о необходимости наемным работникам "преодолеть групповой эгоизм" и о "социальной ответственности бизнеса".

Корпорации в 1934 г. были созданы как структуры, объединяющие всех занятых в той или иной отрасли хозяйства – и предпринимателей, и технических работников, и торговцев, и рабочих. Причем на смену типичного для профсоюзов отраслевого принципа был введен принцип объединения по производимому продукту. Например, зерно: и крестьяне, говорили фашисты, и батраки (сельскохозяйственные рабочие), и владельцы элеваторов, и торговцы зерном, и пекари (опять же и хозяева, и рабочие), и булочники заинтересованы в том, чтобы произвести как можно больше зерна и хлеба и продать его как можно дороже. Поэтому они, как объединенные одним интересом, должны состоять в одной корпорации. Если они поймут с помощью этой корпорации, что их интересы совпадают, они избавятся от "классовых иллюзий", а страна (нация) – от классовой борьбы.

Всего было создано 22 корпорации по следующим направлениям: зерно, садоводство, плодоводство и цветоводство; виноделие и виноградарство; растительные масла; свекла и свекловичный сахар; скотоводство и рыболовство; лес; текстиль; металлургия и механика; швейное дело; бумажная промышленность и печатное дело; строительство; газ, водоснабжение и электроэнергия; химическая промышленность; страховое, банковское и кредитное дело; морской и воздушный транспорт; внутренний транспорт; зрелища; туризм; свободные профессии и искусства.

Создание корпораций вовсе не отменило существования объединений промышленников и торговцев и не упразднило фашистские профсоюзы. Просто в руководстве каждой корпорации теперь было равное число представителей от объединений предпринимателей и фашистских профсоюзов, от фашистских организаций ремесленников, организаций ИТР, кооперативов, а также и по три обязательных представителя от фашистской партии. Причем хотя формально последние представляли именно партию Муссолини, на практике они выступали как представители государства. Это отчасти напоминает действующие сейчас в России трехсторонние комиссии, где представлены профсоюзы, объединения предпринимателей и представители государственной власти.

Официально было объявлено, что корпорации – это "институты самодисциплины" и что поскольку в корпорации объединены практически все взрослые трудоспособные итальянцы (кроме заключенных), следовательно, корпорация является инструментом всеобщего участия в управлении государством и инструментом, осуществляющим социальную справедливость. "В корпоративной системе, – писали фашистские авторы, – классовая борьба, знаменитый "социальный вопрос", который занимал народы и экономистов, меняется сотрудничеством классов, осуществляемым посредством трудовых коллективных договоров, мирным разрешением классовых конфликтов".

В действительности, конечно, все было не так, поскольку в фашистской Италии могли действовать только лояльные режиму предприниматели и профсоюзы, но если лояльные предприниматели обладали все же реальной силой, то профсоюзы представляла исключительно профбюрократия. А профбюрократия состояла либо из чиновников, прямо получавших зарплату от государства и посаженных в профсоюзные кресла государством, либо из хорошо зарекомендовавших себя фашистов-синдикалистов, получавших большие зарплаты от профсоюзов по прямому требованию фашистской партии. Так произошло фактическое сращивание формально независимых друг от друга государства и профсоюзов.

Когда к концу 30-х гг. "корпоративное государство" наконец сложилось, стало ясно, как оно выглядит и функционирует. Синдикалистские иллюзии так и остались иллюзиями. Собственность была провозглашена неприкосновенной. "Институт частной собственности представляет собой самый высший синтез, к которому пришли путем длительной исторической эволюции", – объясняли фашистские экономисты. "Корпоративное государство" было провозглашено "надклассовой силой", но поскольку о классовых интересах предприниматели, соблюдая правила игры, не заикались (это делали только рабочие), "корпоративное государство" стало выступать как сила, прямо заявляющая о своей враждебности классовым интересам социальных низов. "Государство, не занимаясь непосредственно производительной деятельностью, направляет ее и регулирует экономическое развитие нации. Государственная власть приобретает характер государственной диктатуры, противоположно классовой диктатуре, присущей социалистической системе", – писал теоретик "политэкономии корпоративизма" профессор Тозарелли.

Очень быстро тот факт, что "корпоративное государство" выгодно крупнейшим монополиям и выражает их интересы, заметили представители мелкого и среднего бизнеса. В руки корпораций перешло право на разрешение открытия мелких частных предприятий. Сразу после этого открытие таких предприятий стало невероятно сложным и растягивалось на долгие годы: монополии делали все, чтобы помешать появлению потенциальных – пусть и мелких – конкурентов. Французский экономист Розеншток-Фракк, в 30-е гг. изучавший опыт итальянского "корпоративного государства", пришел к выводу, что в Италии сложилась… олигархическая система: "Руководство итальянской экономикой принадлежит олигархии, олигархии крупных предпринимателей и корпораций". Знакомо звучит?

"Корпоративное государство" действительно отличалось от устройства современных ему европейских буржуазных стран. Оно выглядело скорее прообразом того устройства, которое установилось на Западе после Второй мировой войны и было названо советскими авторами "государственно-монополистическим капитализмом". Название было неудачным, поскольку в действительности это был монополистически-государственный капитализм: не государство, а именно монополии стояли на первом месте, а государство выступало как мощный (и корыстный) защитник их интересов. В эпоху неолиберализма такое экономическое устройство стало всеобщей нормой. Одновременно и подчиненная роль государства была признана официально. При этом, разумеется, формальный статус государства как надклассовой силы оспорен не был.

Главой всех корпораций считался лично Муссолини, он занимал пост министра корпораций в итальянском правительстве. Поэтому критика Муссолини рассматривалась как критика "корпоративного государства", а критика "корпоративного государства" – как критика Муссолини. И поскольку "корпоративное государство" означало то же, что и "фашистское государство", критиковать их означало покушаться на безопасность нации, то есть итальянского государства.

Власть олигархии (то есть крупного монополистического капитала, сросшегося с государством), сильное государство, способное "держать в узде" классовые поползновения "низов", профсоюзы как "приводной ремень режима", иллюзии государственного патернализма и отождествление главы государства с родиной – вся эта система неплохо справлялась со своими задачами. Во всяком случае, покончила с итальянским фашизмом не внутренняя оппозиция, а антигитлеровская коалиция – военным путем.

Российские ТНК в международных отношениях.

Транснациональные корпорации - это гигантские финансово-промышленные объединения, национальные или интернациональные по капиталу, построенные по принципу централизованного планирования и управления в мировом масштабе, участвующие в международном разделении труда и использующие преимущества от интернационализации хозяйственной жизни для максимизации прибыли.

Крупнейшие транснациональные компании представляют собой гигантские образования, их богатства превосходят богатства многих стран. «Из сотни крупнейших экономических единиц мира сегодня половину составляют государства, другую половину - транснациональные корпорации. Масштаб деятельности этих компаний потрясающий».

В список крупнейших транснациональных компаний XX века входили следующие фирмы: General Electric (США), Microsoft (США), Royal-Dutch/Shell (Великобритания/Нидерланды), Coca-Cola (США), IBM (США) General Motors (США), Hitachi (Япония), Мацусита (Япония), Nestle (Швейцария), Ford (США), Alcatel (Франция), Philips (Нидерланды), Mobile Oil (США), Ace Braun Bovary (Швейцария), Volkswagen (Германия), Toyota (Япония), Siemens (Германия), British Petroleum (Великобритания), Unilever (Великобритания/Нидерланды).

Транснациональные компании отличаются от простых фирм прежде всего наличием широкой сети заграничных филиалов и дочерних компаний производственного характера, которые создаются путём прямого инвестирования или покупки акций действующих компаний.

Ведущие транснациональные корпорации мира в конце 90-х годов имели за рубежом свыше 300 тыс. дочерних компаний (в 1960 г. таких компаний было лишь 3,5 тыс.). Наибольшее количество дочерних компаний было зарегистрировано в Китае - 45 тыс. В США функционируют 15,4 тыс. дочерних компаний, ФРГ - 12 тыс., Сингапуре - 11 тыс., Франции - 7,6 тыс., Великобритании - 3,9 тыс., Японии - 3,2 тыс.

В странах СНГ насчитывается всего около 2 тыс. дочерних компаний транснациональных корпораций, из них в России - около тысячи. Наибольшее количество своих дочерних фирм в России имеют американские, германские и японские ТНК. Однако «на первом плане у них стоит товарная экспансия в Россию; инвестиционная активность развернется, видимо, позднее. Такая схема действий фактически является реализацией основных принципов традиционного международного маркетинга».

В настоящее время практически все ведущие ТНК мира в той или иной форме представлены на российском рынке. Наибольший интерес транснациональные корпорации проявляют к топливно-энергетическому комплекс, оборонным отраслям, аэрокосмической промышленности, средствам связи и телекоммуникационным системам, пищевой промышленности, сфере услуг и др.

Как показывает мировой опыт, ведущие ТНК сформировались на базе финансово-промышленных групп (ФПГ). В российском законодательстве ФПГ определяются как ассоциативная структура, созданная на основе договорных отношений с целью интеграции промышленного и банковского капитала.

В России процесс формирования ФПГ, хотя и находится в начальной стадии, тем не менее протекает весьма динамично. Российские ФПГ начали создаваться с целью более эффективного воспроизводства и обращения финансового, промышленного и торгового капитала, его накопления, концентрации и инвестирования в приоритетные отрасли российского экономики. Более того, отечественные ФПГ призваны способствовать повышению конкурентоспособности основных отраслей экономики, восстановлению хозяйственных связей и развитию экспортного потенциала страны.

Первая ФПГ была создана в России в 1993 г. Официальная регистрация ФПГ началась в 1996 г. после вступления в силу Федерального закона «О финансово-промышленных группах». Уже в начале 2001 г. в государственный реестр ФПГ РФ было внесено 90 финансово-промышленных групп. В состав участников этих групп вошло более 1,5 тыс. промышленных, финансово-кредитных и других организаций с общим числом занятых свыше 3 млн. человек. [5, с. 6] В перспективе на базе ФПГ должны сформироваться отечественные ТНК, которые будут более конкурентоспособны на международной арене и станут основными субъектами интеграции России в мировую экономику.

Однако и до новейших образований финансово-промышленных групп (ФПГ) в России уже существовали собственные транснациональные корпорации. Примером российской ТНК является "Ингосстрах" со своими дочерними и ассоциированными фирмами и отделениями в США, Нидерландах, Великобритании, Франции, Германии, Австрии, а также ряде стран СНГ. К числу такого рода компаний можно отнести государственный концерн "Нафта Москва" (бывший Союзнефтеэкспорт) со своими дочерними компаниями в Финляндии, Бельгии, Англии, Дании, Италии и других странах.

Некоторые российские транснациональные корпорации появились сравнительно недавно. К их числу можно отнести "Микрохирургию глаза" с большим количеством своих отделений по всему миру, а также "ЛУКойл" (в ее состав входят российские нефтедобывающие, нефтеперерабатывающие предприятия и предприятия нефтяного машиностроения), "Автоваз" и др.

Около десятка российских компаний можно отнести к разряду ТНК по таким показателям, как объём продаж, стоимость рыночной капитализации и количество занятых.

Российские корпорации доминируют среди крупнейших корпораций стран Центральной и Восточной Европы. В частности, по результатам деятельности в 1998 г. в список 500 крупнейших компаний региона вошли 83 российские фирмы. По объёму продаж в первой десятке были представлены 5 российских компаний, при этом первые четыре места держали наши фирмы. В 1999 г. российская компания «ЛУКойл» была включена (433-е место) в список 500 крупнейших корпораций всей Европы со стоимостью капитализации активов 1,874 млн. долл.

В 2000 по итогам деятельности в 1999 г. в престижный список крупнейших корпораций мира, публикуемый журналом Fortune, вошли две российские компании - «Газпром» и «ЛУКойл», которые заняли соответственно 403 и 455-е места. Несомненным лидером среди российских компаний и крупнейших экспортёром сырьевых товаров является компания РАО «Газпром».

Создание ФПГ осуществляется, как правило, путём слияния промышленного и банковского капитала. Поэтому костяк финансово-промышленных групп составляют транснациональные банки.

В 1994 г. впервые в список тысячи ведущих банков мира были включены пять российских банков, которые по размеру собственного капитала являлись крупнейшими в России. Темпы, которыми наращивали капитал российские банки, опережали динамику роста их активов, что свидетельствовало об ускоренной капитализации банковской системы. Перед финансовым кризисом в список крупнейших банков мира входили 12 российских банков, однако, после финансового кризиса 1998 г. и фактического развала банковской системы в мировой банковской элите осталось 4-5 российских банков, причём в основном банки с государственным участием - «Сбербанк РФ», «Внешторгбанк», «Внешэкономбанк».

«Несмотря на финансовый кризис и банкротство крупнейших российских банков, часть из них сумели сохранить или реализовать другим банкам принадлежащие им активы в ФПГ» [5, с. 9].

Транснациональные корпорации являются основными экспортёрами капитала. В этом плане Россия не является исключением. Вывозят капитал за рубеж наиболее мощные в финансовом отношении в России ФПГ топливно-энергетического комплекса, которые выступают основными экспортёрами российского капитала за рубеж.

Одним из крупнейших инвесторов в экономику зарубежных стран среди российских ФПГ является компания «Газпром». Так, «Газпром» контролирует 34% мировых разведанных запасов природного газа, обеспечивает почти пятую часть всех западноевропейских потребностей в этом сырье. Значительные зарубежные инвестиции позволяют «Газпрому» владеть банками, биржами, совместными и оффшорными компаниями. Компания имеет собственность не только в России и в ближнем зарубежье, но и в промышленно развитых странах. Главным центром инвестиционной деятельности «Газпрома» является Германия. Газовая сеть на территории данной страны позволяет самостоятельно, без посредников, прогонять газ в любую точку Западной Европы - Голландию, Бельгию, Францию, Австрию и даже в Великобританию. По оценке Германского торгового банка, рыночная стоимость «Газпрома» - 23 млрд. долл.

Другим крупным экспортёром капитала является «ЛУКойл», который имеет широкую сеть зарубежных предприятий, в том числе в Ирландии, Израиле, Аргентине, Чехии, на Кипре. Совместные предприятия и акционерные общества открытого типа с участием «ЛУКойл» действуют в Азербайджане, Белоруссии, Грузии, Узбекистане, Украине и Литве, а также в юго-восточном регионе Европы и в ряде стран Африки.

Таким образом, транснационализация российских корпораций продвигается столь быстрыми темпами, что экономическое, политическое, юридическое, фискальное, осмысление этого процесса намного отстает от практических проблем, выдвигаемых выходом отечественных ТНК на зарубежные рынки. Это в свою очередь препятствует полноценному включению процесса транснационализации, нашего крупного бизнеса в общий комплекс вопросов, на основе которых вырабатывается и реализуется внешнеполитическая стратегия государства. Кроме того, «отстает наработка законодательной и налоговой баз для ТНК, выходящих в плавание по бурным волнам мировой экономики, отсутствует стратегическое прогнозирование этих процессов» [4]. Еще 3 - 4 года назад в России поддержка ТНК была явно недостаточной. Их экспансия на внешние рынки наталкивалась на противодействие некоторых политических сил, тормозилась неразвитым внутренним законодательством, особенно валютным. Многие из этих проблем сохраняются и поныне, хотя либерализация валютного законодательства существенно облегчила зарубежную экспансию наших ТНК.

Сегодня ситуация изменилась в корне, и мы видим, что дело продвижения наших ТНК на зарубежные рынки стало государственным. Это, в частности, проявилось при разработке соглашения о сооружении Трансбалтийского газопровода, в стремлении «Газпрома» войти в зарубежные распределительные сети, в справедливом требовании компенсировать Энергетическую хартию допуском наших ТНК в высокотехнологичные отрасли европейской экономики.

Но, рассматривая бурный рост российских ТНК и активизацию их зарубежной экспансии, невозможно обойти один из главнейших вопросов транснационализации да и глобализации вообще: частичный перевод мощностей и капиталов за рубеж ставит серьезные проблемы перед материнской страной. Уже сегодня экспорт капитала ведущими российскими ТНК начинает достигать масштабов, которые способны оказывать влияние на бюджетные и социальные показатели, а потому нуждается в четком прогнозировании. Например, «ЛУКойл» купил в США 1300 бензоколонок сети «Гетти» общей стоимостью 1,5 млрд. долларов. Не снижает ли это инвестиционного потенциала внутри страны?

Рассматривая вызовы и угрозы, какие может нести с собой транснационализация для внутренней российской экономики, необходимо оценить и то, безусловно, позитивное влияние, какое она оказывает на развитие национальных производительных сил, на общую социально-экономическую ситуацию в стране. Здесь есть как минимум три аспекта:

1. ТНК в силу имиджевых соображений вынуждены обеспечивать высокие стандарты для своих работников, приближая условия труда и оплаты к мировому уровню. Обеспечение социальной стабильности, продуманная социальная политика становятся для ТНК необходимым условием укрепления имиджа. Кроме того, ТНК кровно заинтересованы в стабильном развитии экономики материнской страны, поскольку глубоко укоренены в ней. Основные их силы всегда остаются в материнской стране, отсюда и только отсюда исходит политическая поддержка в борьбе с конкурентами. Любые потрясения национальной экономики негативно сказываются на авторитете ТНК. А кризис в экономической "метрополии" может обернуться крахом на международной арене.

2. ТНК активно вводят на российских предприятиях международные стандарты корпоративного управления, обучают персонал передовым технологиям, первыми переходят на принятые в мире формы отчетности - все это позитивно влияет на саму атмосферу российского бизнеса. ТНК - это каналы, по которым на внутрироссийский рынок проникают современные методы ведения бизнеса. Через них идет приобщение к культуре бизнеса, повышается качество корпоративного управления и бизнес-среды в целом.

3. В самой России "внутренние" предприятия и сети ТНК создаются по лучшим мировым образцам с использованием передовых технологий и формируют в стране производственную инфраструктуру нового типа.

Российская специфика переходного периода к рынку привела к тому, что в стране возник феномен: процесс вывоза капитала через ТНК совмещается с острой потребностью в иностранных инвестициях. Но благодаря стремительному развитию процессов транснационализации в стране быстро формируется новая бизнес-среда. К тому же активизация легальной внешней экспансии ТНК свидетельствует о снижении инвестиционных рисков в самой России. В результате возникает парадокс: регулируемый экспорт капиталов из России через ТНК заметно подхлестнул приток прямых иностранных инвестиций в Россию. Иначе говоря, возникает эффект взаимного инвестирования, который способствует переходу российской экономики на инновационную основу.

Таким образом, в целом позитивное влияние ТНК на развитие внутренней экономики не подлежит сомнению. В этой связи государственная экономическая политика должна быть ориентирована на создание крупных российских корпораций и поддержку их внешнеэкономической экспансии, при этом на внутреннем рынке такие компании не должны занимать монопольного положения.