Влияние промышленной революции на Китай, Индию и другие неевропейские сообщества

2. Влияние промышленной революции на Китай, Индию и другие неевропейские сообщества

«Промышленная революция», как это стараются представить большинство экономистов-историков, не случилась вдруг. В отличие от политических «революций» 1776, 1789 и 1917 годов этот процесс характеризовался последовательностью и неторопливостью. Он затрагивал лишь определенные виды и средства производства, а распространение происходило от региона к региону, не охватывая всю страну сразу. Но несмотря на все эти оговорки, факт остается фактом: существенно важные с точки зрения экономических возможностей человека преобразования начались примерно в 1780 году. И по значению они были сравнимы с переходом от занятия охотой эпохи палеолита к оседлому земледелию в период неолита, но за меньший промежуток времени.

 Индустриализация, и в частности появление парового двигателя, заменили живую рабочую силу на механизмы. Благодаря возможности преобразования пара в работу с помощью «быстрых, точных, неутомимых» машин3 человечество смогло начать использовать множество новых источников энергии. Последствия внедрения неизвестных доселе механизмов были просто колоссальными: в 1820-х годах оператор нескольких ткацких станков на механическом приводе мог произвести в двадцать раз больше, чем ткач вручную, тогда как прядильная машина по производительности превосходила ручную прялку в двести раз.

Прежде чем обсуждать влияние промышленной революции на великие державы, необходимо понять степень ее воздействия на весь мир, особенно на Китай, Индию и другие неевропейские сообщества. Они понесли потери как в относительном, так и в абсолютном выражении. Когда-то возникшее представление о том, что народы Азии, Африки и Латинской Америки счастливо жили до прихода западной цивилизации, является глубоко ошибочным. «Следует особо отметить: правда заключается в том, что любую страну до того, как в ней произошла промышленная революция и модернизация, отличают бедность... Низкая производительность труда, недостаточный уровень выработки продукции на душу населения в традиционном сельском хозяйстве не позволят экономике, где аграрный сектор является главной составляющей при формировании национального дохода, создавать излишки сверх необходимого для немедленного потребления...».

 С другой стороны, учитывая, что в начале XIX века сельскохозяйственное производство было основой экономики как европейских, так и неевропейских государств и что в таких странах, как Индия и Китай, также было много торговцев, производителей текстиля и ремесленников, разница в доходе на душу населения не была огромной: индийский ткач на ручном ткацком станке, например, возможно, мог зарабатывать до половины того, что получал за свою работу его европейский коллега до начала индустриализации. Это означает, что благодаря огромному количеству крестьян и ремесленников Азия сохраняла за собой гораздо большую долю мирового выпуска промышленной продукции2, чем значительно менее густонаселенная Европа до того, как паровой двигатель и механический ткацкий станок изменили мировой экономический баланс.

Следует отметить, что в Китае и Индии, наблюдается процесс наряду с сокращением их относительной доли в общем объеме мирового промышленного производства просто по причине стремительного роста выпуска продукции обрабатывающей промышленности на Западе, в ряде случаев их экономика ужалась в абсолютном выражении, то есть в результате проникновения на их традиционные рынки намного более дешевой и качественной продукции ланкаширских текстильных фабрик стала происходить деиндустриализация.

После 1813 года, когда Ост-Индская компания лишилась монопольного права торговли с Индией, ввоз хлопчатобумажных тканей в эту страну увеличился в десятки раз — с 1 млн ярдов (914,4 тыс. метров) в 1814 году до 51 млн (46,6 млн метров) в 1830 году и 995 млн ярдов (909,8 млн метров) в 1870-м, что в итоге привело к вытеснению с рынка многих традиционных отечественных производителей. Наконец (и это возвращает нас к точке зрения Эштона об ужасающей бедности «регионов, где растет численность населения, но где нет и малейших признаков начала промышленной революции»), значительный прирост населения в Китае, Индии и других странах «третьего мира» сокращал от поколения к поколению и размер национального дохода на душу населения. Исходя из замечательного, но ужасающего предположения Байроха, что если в 1750 году уровень индустриализации на душу населения в Европе, возможно, и не слишком отличался от этого уровня в «третьем мире», то к 1900 году показатель последнего составлял лишь Vi8 от европейского уровня (2 % против 35 %) и лишь V50 от уровня Соединенного Королевства (2% против 100%).

Китай не сумел стать тем, чем в итоге стала Европа. Примерно в то время, к которому относится начало европейского Ренессанса, технический прогресс в Китае замедлился, а затем совершенно прекратился. Вообще говоря, в Китае продолжался экономический рост — но главным образом смитианского типа, основанный на развитии внутренней торговли, монетизации и колонизации южных провинций. Некоторые прежде известные технологии вышли из употребления, а затем были забыты. В других случаях великие начинания так и не были полностью реализованы. Трудно осознать всю грандиозность последствий этого фиаско для всемирной истории. Китайцы, можно сказать, находились в двух шагах от мирового господства, но отказались от него.

Вплоть до XIX в. цинский Китай был способен прокормить растущее население при отсутствии сколько-нибудь заметного снижения уровня жизни. Тем не менее этот экономический рост был совершенно лишен технического динамизма эпох Тан и Сун. Момент, когда начался технический упадок Китая, затруднительно определить с приемлемой точностью. Темпы технического развития замедлялись постепенно, приведя к XIX в. к очевидной отсталости Китая по сравнению с Европой.

Это все становится очевидным смотря на одну простую тенденцию. Если в 1600 г. китайская техническая отсталость была очевидна для большинства посетителей; к XIX в. ее считали невыносимой сами китайцы.