Уникальность литературы Русского зарубежья

ПРОЗА XX ВЕКА

Футуризм

В декабре 1912 г. вышла первая декларация футуристов, эпатировавшая читателя. Они хотели ≪сбросить с Парохода Современности ≫ классиков литературы, выражали ≪непреодолимую ненависть к существовавшему языку≫, называли себя ≪лицом Времени≫, создателями нового ≪самоценного (самовитого) Слова≫. В 1913 г. была конкретизирована эта скандальная программа: отрицание грамматики, синтаксиса, правописания родного языка, воспевание ≪тайны властной ничтожности≫.

Подлинные же стремления футуристов раскрыл В. Маяковский: ≪стать делателем собственной

жизни и законодателем для жизни других≫. Искусству слова была сообщена роль преобразователя сущего.

Футуристическое течение было довольно широким и разнонаправленным (эгофутуристы, кубофутуристы).

Всем им свойственно притяжение к нонсенсам городской действительности, к словотворчеству. Тем не менее футуристы в своей поэтической практике вовсе не были чужды традициям отечественной поэзии. Хлебников во многом опирался на опыт древнерусской литературы. Каменский — на достижения Некрасова и Кольцова. И. Северянин высоко чтил А. К. Толстого. А предтечей кубофутуризма Маяковский назвал... Чехова-урбаниста.

С началом Октябрьского переворота 1917 г. и Гражданской войны происходит разделение русской литературы на два потока, в каждом из которых происходят свои специфические процессы.

Русская литература была одновременно и едина, и разделена на два различных потока. Главным водоразделом в литературе была, конечно, политика идеологического единомыслия, которая воцарилась на ≪шестой части земли с названьем кратким Русь≫. Обретение свободы, пусть и относительной и неполной, и было главным достоянием литературы Русского зарубежья.

Ни в одной культурной области не чувствуется так разделение России на две половины — Россию советскую и Россию зарубежную, как в русской литературе, органически связанной с жизнью страны, ее обстановкой и традициями. Революция оторвала от России, от русской почвы, вырвала из сердца России наиболее крупных писателей, обескровила, обеднила русскую интеллигенцию»(Модест Гофман).

Литература Русского зарубежья — впечатляющий, можно сказать, единственный пример в мировой культуре.

Можно считать, что литература русской эмиграции именно как л и т е р а т у р а все-таки существовала, со своим массовым читателем, широко разветвленной сетью издательств, журналов, газет, библиотек и читален. Имелись издания, что называется, на все вкусы — специально для детей, для женщин, для бывших военных, для читателей различной подготовленности и разных эстетических запросов, для сторонников тех или иных партий — от меньшевиков до монархистов. Другое дело, что этот верхний ≪культурный ≫ слой почвы, без народной основы, должен был неминуемо подвергнуться эрозии. Иными словами, зарубежная литература была обречена на краткое, по историческим меркам, существование, в точном согласии с биологическими часами, завод которых ограничивался одним-двумя поколениями.