Цистерны для сбора дождевой воды на одной из вилл на острове Капри

"Дигесты" представляют собой свод положений римского права, которые в разное время были выдвинуты наиболее авторитетными римскими юристами и вошли в практику судопроизводства. По самому своему характеру, таким образом, тексты "Дигест" отражают разновременные пласты римского правового сознания, амальгамированные единой правовой системой империи во II-IV вв. н.э. В разбираемом разделе эта многослойность выступает особенно отчетливо. Речь в нем идет о судебных претензиях, которые может (или не может) предъявлять владелец земельного участка своим соседям, если их действия по использованию почвенных вод или по задержанию дождевых нанесли ему ущерб. По самой сути дела при этом в центре внимания оказывается вопрос о взаимных обязательствах членов сельской общины, о степени их солидарности и допустимых отклонениях от нее. Целый ряд текстов, вошедших в данный титул и извлеченных из сочинений юристов I-II вв..фиксирует реальные и развивающиеся отношения этой эпохи - далеко зашедшее отчуждение общинников друг от друга и ограничение их взаимных обязательств принципом непричинения вреда: "Никого нельзя принуждать, чтобы он заботился о пользе соседа, но только чтобы не чинилось ни ущерба, ни препятствий тому, кто действует в согласии с законом".

Последовательное проведение этого принципа, однако, оказывалось в условиях сельской общины немыслимым. Когда, например, человек, копая свою землю, изменял русло протекавшего по ней ручья, в результате чего вода переставала орошать участок соседа, то последний не имел права возбуждать дело в суде, "если намерение изменившего русло состояло не в том, чтобы принести ущерб соседу, а в том, чтобы улучшить свое поле". Отправным моментом судебного разбирательства здесь, как и в других текстах данного раздела, признается чистота помысла. Пусть я фактически повредил соседу, но если очевидно, что я сделал это без злого умысла, то поступок мой неподсуден - верность традиционно общинному ходу мысли, обязательной соседской приязни важнее реальных, материальных последствий моего поступка. За группой земельных собственников, из которых каждый преследует свои выгоды и не ограничен ничем, кроме как правом другого точно так же преследовать свои, здесь все время ощущается единый коллектив общины, прошитый скрепляющими его нитями традиции, солидарности, взаимных обязательств, неразрывности хозяйственных интересов. Это положение становится особенно ясным во втором пункте анализируемого титула "Дигест".

Здесь рассматриваются случаи, когда естественный или искусственно созданный рельеф земельного участка, расположенного выше по склону, препятствует проникновению воды на ниже расположенный участок, а будучи разрушен или изменен, ведет, наоборот, к пересыханию участка, лежащего выше, или к переувлажнению того, который лежит ниже. Мнение большинства цитируемых юристов состоит в том, что возникшая таким образом ситуация не подлежит судебному разбирательству. "На ниже расположенных участках и всегда лежит повинность (servitus), состоящая в том, чтобы принимать в себя воду, естественным образом стекающую сверху... Природные особенности поля надо сохранять неизменными, и тому, кто живет ниже, - поступаться своими выгодами в пользу живущего выше (semper inferiorem superiori servire), принимая проистекающие отсюда неудобства как естественные". Здесь обнажена самая основа римско-общинного мировосприятия: уважение к данности, к миру природы и человека такому, каким он сложился, причем в эту его неизменно данную структуру входит в качестве абсолютно естественного элемента иерархия. Одни живут выше, владеют лучшими землями, другие - ниже, земли у них хуже, но - semper inferiorem superiori servire... Эти отношения закреплены обычаем и традицией, они важнее письменного закона, универсальнее его и определяют положение во всех тех случаях, которых закон предусмотреть не может: "Если положение поля не определено законом, то давность рассматривается как заменяющая его... Повинность, отправляемая давно и вошедшая в привычку, считается как бы установленной юридически".

Отношения господства и подчинения, пронизывающие этот мир, не воспринимаются как несправедливость. Напротив того, они выражают ту структурность бытия, которая составляет залог его справедливости. Справедливость присуща природному устройству общинного мирка, ибо "ниже расположенный участок за те выгоды, которыми он поступился, должен иметь от участка, лежащего выше, какое-либо иное возмещение: так, хотя воды, стекая на него, причиняют ему ущерб, но с ними же перемещается вниз и наиболее плодородная почва".

Там, где природа не обеспечивает справедливости, об установлении ее заботится закон: если условия эксплуатации нижнего участка гарантированы специальным правовым документом, а верхний участок особенно обилен водой, то владелец нижнего имеет право сооружать завалы и рыть каналы на непосредственно ему не принадлежащем верхнем участке. В пределах общины, другими словами, частная собственность на землю не абсолютна, интересы общинного общежития сильнее ее и вносят в нее определенные коррективы.

В изложенном титуле "Дигест" говорится почти исключительно о дождевой воде и последствиях, которые может вызвать ее переизбыток. Речь идет, таким образом, не о природных водах, заданных природой местности, входящих в ее субстанцию, наличных постоянно, а водах, появляющихся и исчезающих, случайных, так сказать, не субстанциальных, а акцидентальных. Они воздействуют на жизнь крестьян, но не входят в конститутивное бытие общины и питающей ее природы. Естественные же воды принадлежат здешней земле, общине, неотделимой от ее природных условий, и потому входят в сферу не столько права как такового, сколько сакральных установлений, мироустройства - того, что римляне называли "fas".

Дождевая вода - "пришлая", использование ее целиком зависит от деятельности человека, и именно поэтому она в гораздо большей мере, чем вода почвенная или проточная, составляет объект права, подчинена юридическим правилам общежития - тому, что римляне называли "jus". Правила же эти лишь в своем верхнем, позднем слое отражают отношения взаимно обособленных личностей, в нижнем, более глубоком слое они отражают нормы общинного существования. В установлениях, регулировавших в Риме использование колодезной и особенно водопроводной воды, то есть тоже воды добытой, появившейся, "пришлой", обнаруживаются те же принципы: с одной стороны, учет чисто личных интересов, с другой - живое влияние общинных традиций, в результате их взаимодействия - противоречивое единство fas и jus. Именно в этих принципах находят себе объяснение выглядящие столь нелогично и странно особенности римского водоснабжения - громоздкость его технического устройства, его правовой статус, принципиальная неэкономность.

Существование при каждом castellum'e друг от друга независимых водопроводных сетей объяснялось тем, что сама поступавшая в castellum вода была, так сказать, водой разных иерархических уровней и имела три совершенно разных назначения: "именем Цезаря", "для частных лиц", "на общественные нужды". Вода, распределявшаяся "именем Цезаря", шла только в публичные бани, в большие парадные бассейны и нимфеи, во все сооружения, подаренные населению императорами и служившие для удовольствия публики и украшения города. В италийских и провинциальных городах эта вода имела то же назначение, хотя, по-видимому, так не называлась. Вторая система труб подавала воду только в частные дома. Вода "на общественные нужды" шла в казармы, для общественных работ, в уличные водоразборные колонки и на местные культы.

Неравноценность этих трех видов использования воды выражалась в самой технике водораспределения. В камере castellum'a поступавшая вода сразу делилась на три рукава, устроенных так, что при нормальном, среднем поступлении они были заполнены все три, но стоило уровню упасть, как это сказывалось на дебите в обоих крайних каналах - "именем Цезаря", "для частных лиц"; дебит же среднего, "на общественные нужды", оставался неизменным. Точно так же и при чрезмерном увеличении объема поступавшей воды весь излишек сливался только в средний канал. Смысл устройства заключался в том, чтобы обеспечивать во всех случаях только и именно жизнедеятельность города как целого в тех ее проявлениях, которые к I в. во многом утратили свое былое значение, но некогда составляли основу существования общины - оборону, общественное строительство, удовлетворение нужд околотка.

Некогда вся водопроводная вода предназначалась только и исключительно для общественных нужд в указанном выше смысле этого слова, и еще в конце I в. н.э. Фронтин писал об этой системе как всем памятной, достойной и правильной. В согласии с ней частным лицам вообще разрешалось пользоваться лишь той водой, которая переливалась за края уличного бассейна или фонтана, то есть оставшейся сверх неприкосновенного и постоянно возобновляемого водного запаса общины. Комфорт и роскошь общедоступных портиков, форумов, терм, обеспечение водой семейной кухни или перистиля в особняке играли в практической, сегодняшней жизни римлян I-II вв. несравненно большую роль. Но в подсознании народа еще сохранялась уверенность в том, что все это - излишество и баловство и только выживание общины составляет смысл жизни. И хотя такая уверенность почти не опиралась уже на актуальный опыт, хозяйственный, политический или идеологический, именно эта генетическая память определяла распределение поступавшей в город воды. Сохранявшейся установкой на то, что в принципе и в идеале вся вода принадлежит общине как целому и составляет условие ее выживания, объяснялись, во-первых, возложение ответственности за доставку и распределение воды на высших магистратов города, во-вторых, сохранение и рост уличного водоразбора и, в-третьих, особые условия включения частных домов в систему общественного водоснабжения.