Служащее введением к грамматике сего языка, составляемой по древнейшим оного письменным памятникам

А. X. ВОСТОКОВ

РАССУЖДЕНИЕ О СЛАВЯНСКОМ ЯЗЫКЕ,

(ИЗВЛЕЧЕНИЯ)

Довольно уже писано о языке славянском, или, вернее, словенском, на который преложены в IX в. церковные книги для болгар и для моравов.

Сочинитель рассуждения, помещенного в VII части Трудов нашего Общества, О славянском и в особенности церковном языке заключает весьма основательно, что язык, на который преложены священные книги, не мог быть коренным или первобытным языком всего народа славянского, разделенного тогда на многие племена и на великом пространстве Европы рассеянного: он был наречием одного какого-нибудь племени. Но какого именно? — Сербского, — думает ученый Добровский, а с ним и сочинитель помянутого рассуждения.

Оставляя теперь рассмотрение доводов, на коих мнение сие утверждается, почитаю нужным сказать нечто о самом строении, или грамматике, сего языка в древнейшем его виде и заметить перемены, каким он в течение веков подвергался. Следуя за таковыми переменами в строении слов и в правописании языка славянского от древнейших письменных памятников до новоисправленных печатных книг церковных, после коих язык сей никаких уже дальнейших перемен не принимает, можно разделить оный по постепенным его изменениям с течением столетий на древний, средний и новый.

Древний язык заключается в письменных памятниках от IX и за XIII столетие. Он неприметно сливается с языком средним XV и XVI столетий, а за сим уже следует новый славянский, или язык печатных церковных книг.

Новый язык утратил многие формы грамматические, которые обогащали древний славянский и которые открываются еще и в среднем языке; но принял зато другие, заимствованные частью из образовавшихся между тем живых языков — русского, сербского, польского, коим говорили переписчики книг, частью же и изобретенные позднейшими грамматиками. Как переписчики, так и грамматики имели свои причины переменять, или, по их мнению,

поправлять, язык уже мертвый, в книгах только сохранявшийся. Одни почитали нужным заменить невразумительные для них слова или окончания употребительными в их время и на их диалекте, чтоб быть понятными для народа, среди коего писали. Другие самопроизвольными переменами думали придать правильность языку, который в доставшихся им книгах, может быть, действительно был искажен неучеными переписчиками или коего древние, правильные формы могли показаться им ошибками переписчиков, когда они в их время были уже неупотребительны и притом еще когда они не подходили под правила греческой и латинской грамматики.

Между тем видно по рукописям XIV даже столетия, что сей язык, на который переложены библейские книги, был не только у сербов, как полагает Добровский, но и у русских славян едва ли не в общенародном употреблении! Замечавшие большую разность между древним русским языком, коего остатки находят в Русской правде, в Слове о полку Игореве и проч., и между церковнославянским, разумели, конечно, под сим последним язык печатных церковных книг. Они бы не сказали того о древнем церковнославянском. Разность диалектов, существовавшая, без сомнения, в самой глубокой уже древности у разных поколений славянских, не касалась в то время еще до склонений, спряжений и других грамматических форм, а состояла большею частью только в различии выговора и в употреблении некоторых особенных слов. Например, русские славяне издревле говорили волость вместо власть, город вместо град, берег вместо брег и пр. Щ в словах нощь, пещь, вращати и пр. заменяли они издревле буквою ч: ночь, печь, ворочати, так, как поляки в тех же случаях щ заменяют буквою ц: noc, piec, wracać, а сербы ħ (ть): нойħ, njeħ, врайати. Таким же образом церковнославянское жд заменяется у русских одинаким ж: вожь вместо вождь, дажь вместо дождь, у поляков — dz: wodz, у сербов ђ (дь): вођ. Русские не имели также звуков, выражаемых буквами , кирилловской азбуки, а вместо оных у, выговаривали.

Особенные слова, коими отличался русский диалект от церковнославянского в древнем оного периоде, были некоторые частицы, местоимения, наречия и тому подобные; например, оже вместо еже, аже и аче вместо аще, ать вместо да, оли и олны вместо даже до и проч.

Но чем глубже в древность идут письменные памятники разных славянских диалектов, тем сходнее они между собою. Крайнский язык Х столетия, сохранившийся в некоторых отрывках, найденных в Баварии (см. Добровского Slovanka, 1,249), вообще весьма близок к церковному славянскому языку.

Собрание богемских древних стихотворений XII и XIII столетий, изданное в 1819 г. в Праге под заглавием Rucopis Kralodworský, имеет многие разительные сходства в оборотах и в строении языка даже с русским того же времени, при всем том, что чехи

и русские славяне принадлежат к двум разным поколениям, к западному и восточному, издревле разделенным некоторыми отменами диалекта.

По сему почти заключать можно, что во время Константина и Мефодия все племена славянские, как западные, так и восточные, могли разуметь друг друга так же легко, как теперь, например, архангелогородец или донской житель разумеет москвича или сибиряка.

Грамматическая разность диалектов русского, сербского, хорватского, между славянами восточного племени, стала ощутительною уже спустя, может быть, 300 или 400 лет после преложения церковных книг и потом, увеличиваясь с течением веков и с политическим разделением народов, дошла, наконец, до той степени, в какой мы видим ее ныне, когда каждый из сих диалектов сделался особенным языком. То же происходило с диалектами западного племени, с богемским, польским, лузатским и проч., кои, однако ж, остававшись всегда в ближайшем соседстве одни с другими, кажется, не столь много потеряли сходства между собою.

Каждый из новославянских языков и диалектов сохранил какие-нибудь особенные, потерянные другими слова, окончания и звуки общего их прародителя, древнего словенского, как сие можно видеть, сличая их грамматики и словари с памятниками, от древнего языка оставшимися. С помощью такового сличения, полагая в основание древнейший известный мне памятник языка и письма славянского — Остромирово евангелие, я постараюсь изложить грамматику древнего славянского языка. Льщусь надеждою, что сей труд может быть полезен не только при составлении этимологического словаря славянского, коему грамматика необходимо должна предшествовать, но также при будущем исправлении или пополнении и грамматик в новых языках, происшедших от славянского.

Возвращаюсь к принятому мною разделению церковного славянского языка на древний, средний и новый. Мы имеем доселе только сего последнего языка грамматики. Дабы дать читателю понятие, чем отличается древний славянский язык от нового и какие постепенные изменения слов и окончаний образуют переход от древнего к новому, т. е. средний язык, покажу здесь некоторые главнейшие особенности языка древнего и последовавшие в оном перемены...

Не одни сербы (мы говорим здесь об ученом духовенстве), но и другие славяне и даже неславяне греческого исповедания, например волохи, отправляющие богослужение по славянским церковным книгам, пишут хорошо на церковном славянском языке, как я имел случай видеть по некоторым бумагам. Язык сей, коему они смолоду учатся, сделался для них книжным языком так, как для западного духовенства латинский. В таком же употреблении был славянский язык в России между духовенством, пока народный

русский язык не сделался книжным. Нынешний же сербский едва ли не более всех восточнославянских диалектов отдалился от церковного славянского, так что трудно поверить непосредственному его просхождению от оного. Правда, что и русский простонародный язык весьма несходен стал не только со славянским, но даже с русским же книжным языком, обогатившимся многими словами из церковнославянского и поправляющим по оному выговор свой и правописание. Если бы русский язык с самого начала не находился в беспрестанном соотношении с церковным славянским, а предоставлен бы был своему собственному ходу и изменению так, как, например, краинский, лузатский и другие диалекты, на коих писать стали в новейшие только времена, то и мы, может быть, теперь писали бы, соображаясь с народным выговором: маево, тваево или еще маво, тваво вместо моего, твоего; фсево вместо всего; хто, што вместо кто, что и тому подобное. Какому бы диалекту первоначально ни принадлежал язык церковных славянских книг, он сделался теперь как бы собственностью россиян, которые лучше других славян понимают сей язык и более других воспользовались оным для обогащения и для очищения собственного своего народного диалекта.