Особенная часть 4 страница

Следует отметить определенную проблему, отмеченную Р. Кабрияком. Он считает, что при кодификации сложно обеспечить соблюдение иерархии правовых норм, выражающих принципы права, которые должны иметь надзаконную силу[120]. Соответственно, применительно к принципам права не может использоваться традиционное правило разрешения юридических коллизий: lex specialis derogat generali – специальная норма имеет приоритет над общей нормой. Принцип права, несмотря на свой предельно общий характер, всегда имеет приоритет над иными нормами права (правовой системы, отрасли, института), в том числе и в случае, если принцип права сформулирован в виде нормы и, соответственно, урегулирован в нормативном правовом акте определенной юридической силы.

Подход к данной проблеме предлагает Ж–Л. Бержель, рассматривая общие принципы, как положения (правила) объективного права, которые могут выражаться, а могут и не выражаться в текстах, но обязательно применяются в судебной практике и обладают достаточно общим характером[121]. Фактически тот же подход предлагает Г.А. Гаджиев: устранение пробелов с помощью судов предполагает признание высокого статуса основных начал (принципов) налогового права. Характеристика принципов, содержащихся в ст. 3 НК РФ, как конституционно–значимых, имеет принципиальное значение, поскольку Конституционный Суд РФ с их помощью расширяет свой инструментарий, включая их в перечень критериев конституционности норм налогового законодательства. По сути, повышением правового статуса основных начал налогового законодательства снимается необходимость устранения пробелов только усилиями законодателя^[122].

С учетом того, что восприятие некоторого положения, как принципа права, осуществляется не только судьями, а мнение судей не может принципиально отличаться от мнения профессионального (научного) юридического сообщества, можно уточнить данный вывод Ж–Л. Бержеля: принцип права существует, если он применяется в этом качестве в судебной практике и относительно единообразно признается профессиональным (научным) сообществом юристов. Сходную позицию занимают И.Е. Милова и Е.А. Милова: этап формирования принципа права завершается его объективацией, которая возможна в следующих формах: 1) прямая фиксация понятия в официально признаваемых источниками права текстах; 2) массовое использование соответствующей идеи в правоприменительной практике^[123]. Исходя из п. 6 ст. 13 АПК РФ и п. 3 ст. 11 ГПК РФ в определенных случаях суд может разрешить дело, исходя из общих начал и смысла законодательства (аналогия права).

В связи с этим следует учесть, что обоснование приоритета принципов налогового права в России упрощается: практически все принципы, предусмотренные сейчас в ст. 3 НК РФ, ранее были закреплены на уровне правовых позиций Конституционного Суда РФ^[124]. При этом, преодоление правовой позиции КС РФ запрещено ст. 29, 79 Федерального конституционного закона от 21 июля 1994 г. № 1‑ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации». В постановлении КС РФ от 16 июня 1998 г. № 19‑П разъяснено, что постановления этого Суда являются окончательными, не могут быть пересмотрены другими органами или преодолены путем повторного принятия отвергнутого неконституционного акта, а также обязывают всех правоприменителей, включая другие суды, действовать в соответствии с правовыми позициями КС РФ. По мнению Г.А. Гаджиева и С.Г. Пепеляева, в качестве специальной разновидности правовой позиции КС РФ можно рассматривать интерпретацию судом общих принципов права[125]. Как отмечает А. Барак, судья Верховного суда Израиля, судебное правотворчество, проистекающее из толкования Конституции, имеет то же нормативное положение, что и сама Конституция[126].

Но нельзя не отметить, что практика КС РФ, а также значительный объем современной литературы по налоговому (финансовому) праву фактически предполагают наличие в налоговом праве «особого» перечня принципов, отличающихся от общепринятых, по меньшей мере, наименованием. По всей видимости, здесь подтверждается позиция С.В. Запольского: наука финансового права до сих пор слабо опирается на достижения общей теории права и недостаточно согласована с теорией гражданского, административного и других отраслей права[127].

Правовые принципы в науке обычно подразделяются на общеправовые (применимые в любой отрасли права), межотраслевые (применимые в ряде отраслей права) и отраслевые (применимые только в конкретной отрасли права). Не исключено и выделение институциональных принципов права (относящихся к определенному правовому институту в рассматриваемой отрасли права).

Большинство принципов налогового права, естественно, являются отражением общеправовых принципов. Это либо прямо следует из текста актов налогового законодательства, либо выявляется путем его толкования, в том числе в актах Конституционного Суда РФ. А.В. Демин обоснованно полагает, что один и тот же конституционно–правовой принцип имеет различные оттенки, реализуясь в отраслевом законодательстве. Общие принципы налогообложения развивают и конкретизируют общеправовые принципы, закрепленные конституционно[128].

Основываясь на перечне общепризнанных (всеобщих) принципов права, предложенном В.Н. Карташовым[129], возможно предложить соответствующие принципы налогового права.

Принцип законности – в обобщенном виде требование соблюдения субъектами права законов и иных нормативных правовых актов, основанных на законах. Е.В. Скурко предлагает краткую, но точную формулировку данного принципа: законы должны соблюдаться^[130]. Legalitas regnorum fundamentum – законность – основа государства[131]. По мнению А.Ф. Черданцева, идеология правового государства в случае конфликта законности и целесообразности в ходе правоприменения отдает предпочтение такой ценности, как законность[132].

Нельзя не отметить, что содержание принципа законности звучит с современной точки зрения несколько тривиально, поскольку сложно представить нормативный правовой акт, принятый органом власти без расчета на его исполнение адресатами. Однако в юридических учебных пособиях данный принцип традиционно упоминается, и обычно стоит на первом месте в перечне общеправовых принципов. Указанная традиция в некоторой степени объясняется, например, тем, что законность упоминалась и в советских Конституциях (в т.ч. социалистическая законность – в ст. 4 Конституции СССР 1977 г.). Но еще Р.ф. Иеринг считал, что право существует для того, чтобы осуществляться. Осуществление есть жизнь и истина права, оно есть само право. Что не переходит в действительность, что находится лишь в законах, на бумаге, то является одним фиктивным правом, пустыми словами, и наоборот, то, что осуществляется в виде права, есть право, даже если его нет в законах и если народ и наука еще не сознали его[133].

В качестве примера отражения данного принципа в налогообложении можно привести ст. 57 Конституции РФ: каждый обязан платить законно установленные налоги и сборы. Пункт 5 ст. 3 НК РФ в развитие данного положения устанавливает, что ни на кого не может быть возложена обязанность уплачивать налоги и сборы, а также иные взносы и платежи, обладающие установленными НК РФ признаками налогов или сборов, не предусмотренные НК РФ либо установленные в ином порядке, чем это определено НК РФ. В постановлении КС РФ от 17 марта 2009 г. № 5‑П разъяснено, что по смыслу ст. 57 Конституции РФ, закрепленной в ней обязанности каждого платить законно установленные налоги и сборы корреспондирует право каждого не быть принужденным к уплате налогов и сборов, не отвечающих указанному критерию. Это право, как следует из данной статьи во взаимосвязи со ст. 18 Конституции РФ, определяет смысл, содержание и применение налогового законодательства, соответствующую деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечивается правосудием. В определении КС РФ от 4 июня 2013 г. № 966‑О указанное положение уточнено: обязанность платить налоги должна, среди прочего, пониматься как обязанность платить налоги в размере не большем, чем это установлено законом.

А.А. Пилипенко справедливо отмечает, что понятия «законно установленные» и «установленные законом» не являются равнозначными. Понятие «законно установленный» означает, что налог должен быть установлен юридически надлежащим образом в соответствии с законодательством, а «установленный законом» налог предполагает его юридическое провозглашение законодательным органом[134].

В налоговом праве отражение данного принципа обычно рассматривается как принцип законности налогообложения[135].

Из принципа законности можно вывести ряд следствий, имеющих существенное теоретическое и практическое значение. Среди них важнейшую роль играет требование правовой определенности. Leges intellegi ab omnibus debent – законы должны быть понятны каждому. Ubi jus incertum, ibi nullum – когда закон неопределенен, закона нет[136]. С.Н. Егоров отмечает, что всякая норма должна быть сформулирована так, чтобы минимизировать возможность ее неверного понимания[137]. Шотландский ученый Адам Смит формулировал указанное требование так: налог, который обязывается уплачивать каждое отдельное лицо, должен быть точно определен, а не произволен[138]. По мнению К.Т.ф.– Эеберга, как дальнейшее следствие принципа закономерности выступает требование того, чтобы налог был точно определен в отношении его субъекта, объекта и высоты, чтобы ясно были обозначены методы раскладки и взимания, правила контроля, штрафы за уклонение от уплаты налога и способы обжалования[139]. А.И. Худяков обоснованно заключил, что налоговый закон должен установить все основания возникновения, исполнения и прекращения обязательства, не допуская при этом двоякого толкования, неясностей и разночтений[140]. С точки зрения А.В. Демина, правовая определенность включает в себя:

– точность, ясность и доступность налоговых норм;

– разумный баланс абстрактного и конкретного;

– полноту (отсутствие фрагментации);

– согласованность (отсутствие явных противоречий) вновь принятой нормы с нормами иных отраслей отечественного и международного права[141].

Как разъяснено в постановлении КС РФ от 27 мая 2008 г. № 8‑П, необходимость соблюдения принципа правовой определенности подчеркивает и Европейский Суд по правам человека (ЕСПЧ) при применении содержащихся или вытекающих из Конвенции о защите прав человека и основных свобод общих принципов, лежащих в том числе в основе оценки соответствия ее положениям внутригосударственного права. Согласно позициям ЕСПЧ, закон, во всяком случае, должен отвечать установленному Конвенцией стандарту, требующему, чтобы законодательные нормы были сформулированы с достаточной четкостью и позволяли лицу предвидеть, прибегая в случае необходимости к юридической помощи, с какими последствиями могут быть связаны те или иные его действия. Исходя из постановления КС РФ от 5 марта 2013 г. № 5‑П, принципиально важным является соблюдение требования определенности соответствующего правового регулирования, заключающейся в конкретности, ясности и недвусмысленности нормативных установлений, которое, будучи одним из принципов правового государства, каковым является Российская Федерация (ст. 1, ч. 1, Конституции РФ), призвано обеспечить лицу, на которое законом возлагается та или иная обязанность, реальную возможность предвидеть в разумных пределах последствия своего поведения в конкретных обстоятельствах.

В постановлении КС РФ от 8 октября 1997 г. № 13‑П отмечается, что законодательные органы в целях реализации конституционной обязанности граждан платить законно установленные налоги и сборы должны обеспечивать, чтобы законы о налогах были конкретными и понятными. Как следует из п. 6 ст. 3 НК РФ, при установлении налогов должны быть определены все элементы налогообложения. Акты законодательства о налогах и сборах должны быть сформулированы таким образом, чтобы каждый точно знал, какие налоги (сборы), когда и в каком порядке он должен платить.

Требование правовой определенности в учебной (научной) литературе по налоговому праву может быть обозначено как принцип определенности[142], принцип определенности налогообложения[143], принцип определенности налогов и сборов[144], принцип определенности налоговой обязанности[145].

Указанное требование является весьма значимым, исходя из наличия позиции, в соответствии с которой применение налогового законодательства по аналогии невозможно (п. 7 информационного письма Президиума ВАС РФ от 31 мая 1999 г. № 41 «Обзор практики применения арбитражными судами законодательства, регулирующего особенности налогообложения банков», решение ВАС РФ от 26 января 2005 г. № 16141/04, постановление Президиума ВАС РФ от 26 апреля 2005 г. № 14324/04). Г.А. Гаджиев приводит существующее мнение: поскольку налоговое право является отраслью публичного права, то в нем, в отличие от отраслей частного права, правоприменителям не должны предоставляться полномочия по восполнению пробелов в законе с использованием аналогии закона или права. Такая теоретическая модель заложена в НК РФ, в котором нет статьи, аналогичной ст. 6 ГК РФ «Применение гражданского законодательства по аналогии»[146].

При этом определенное исключение установлено в процессуальном законодательстве: ч. 6 ст. 13 АПК РФ, ч. 3 ст. 11 ГПК РФ предусматривают право суда на применение аналогии закона и аналогии права; исключений для налогового права не предусмотрено. Право на применение аналогии продиктовано безусловной обязанностью суда вынести решение по существу спора вне зависимости от сложности дела и степени урегулированности правом соответствующих правоотношений: lex non deficit in justitia exhibenda – закон не имеет пробелов, когда речь идет о предоставлении правосудия[147]. Следует учитывать, что полномочие суда на применение аналогии права (закона) в некоторых отраслях права может быть и специально ограничено, как это сделано, например, в ч. 2 ст. 3 УК РФ.

Примерами судебных актов, в которых ВАС РФ применил аналогию закона (как в пользу налогоплательщика, так и в пользу налогового органа), являются: п. 5 информационного письма Президиума ВАС РФ от 5 марта 2013 г. № 157, постановления Президиума ВАС РФ от 29 июня 2004 г. № 2046/04, от 23 августа 2005 г. № 5735/05, от 25 февраля 2010 г. № 13640/09, от 1 марта 2011 г. № 13018/10, от 9 апреля 2013 г. № 13986/12. Указанное обстоятельство дает основания полагать, что субъекты налоговых правоотношений, сделавшие выводы о своих правах и обязанностях с применением аналогии закона (аналогии права), должны быть готовы к тому, чтобы убедить суд в верности своей позиции и возможности применения данной аналогии.

Есть и примеры, в которых ВАС РФ не нашел оснований для применения аналогии закона. Так, исходя из постановления Президиума ВАС РФ от 16 апреля 2013 г. № 16929/12 к отношениям по изменению сроков уплаты страховых взносов в ГВБФ по аналогии неприменимы положения НК РФ, устанавливающие правила и основания изменения сроков уплаты налоговых платежей (гл. 9), несмотря на схожесть данных правоотношений.

Тем не менее, с учетом современного нормативного регулирования и судебной практики в налоговом праве формально невозможно применение аналогии права (закона) публичными субъектами (если оно ухудшает положение частных субъектов) в таких сферах, как налоговая ответственность (п. 21 информационного письма Президиума ВАС РФ от 17 марта 2003 г. № 71); субъект и элементы налогового обязательства (решение ВАС РФ от 14 мая 2003 г. № 2742/03).

При решении вопросов о применении некоторой нормы в конкретной ситуации следует учесть правовую позицию, изложенную в постановлении Президиума ВАС РФ от 10 марта 2009 г. № 9024/08: распространение действия положения закона на отношения, которые не обозначены в гипотезе правовой нормы, изменяло бы режим налогообложения в условиях, когда налогоплательщик не мог разумно ожидать такого расширительного истолкования данной нормы. Соответственно, в некоторых случаях налогоплательщик вполне может разумно истолковывать норму налогового права расширительно, то есть с учетом п. 7 ст. 3 НК РФ – в свою пользу.

Не следует, однако, абсолютизировать требование правовой определенности и полагать, что неясность конкретной нормы всегда является основанием для ее игнорирования (либо толкования в пользу частного субъекта). В ряде актов КС РФ (в т.ч. постановление от 28 марта 2000 г. № 5‑П, определение от 25 января 2007 г. № 48‑О‑О) разъяснено, что некоторая неточность юридико–технического характера, допущенная законодателем при формулировании законоположения, хотя и затрудняет уяснение его действительного смысла, однако не дает оснований для вывода о том, что оно является неопределенным, расплывчатым, не содержащим четких стандартов и, следовательно, не отвечающим принципам налогового законодательства в правовом государстве, как они закреплены в Конституции РФ. Подобные неясности, выявляемые в процессе применения налоговых норм в конкретных правовых ситуациях, устраняются путем толкования этих норм правоприменительными органами, в том числе арбитражными судами, причем именно судебная власть, действующая на основе принципов самостоятельности, справедливого, независимого, объективного и беспристрастного правосудия (ст. 10 и 120 Конституции РФ), в наибольшей мере предназначена для решения названной задачи.

Таким образом, именно судебная оценка определенности конкретной нормы в силу особых полномочий судов может «поставить точку» в данном вопросе. В постановлении КС РФ от 17 марта 2009 г. № 5‑П отмечается, что именно суду принадлежит исключительное полномочие принимать окончательные решения в споре о праве, в том числе по делам, возникающим из налоговых правоотношений.

Кроме того, следует учесть, что в налоговом праве всегда будет иметь место некоторое количество оценочных норм, поскольку число значимых для налогообложения современных общественных отношений весьма существенно и не отличается стабильностью. Ю.В. Старых полагает, что в налоговой сфере порой возникают настолько индивидуальные ситуации, что заранее подробно регламентировать их невозможно[148]. Ad ea quae frequentius accidunt jura adaptandur – законы формулируются применительно к тем делам, которые чаще встречаются[149]. Полное отсутствие оценочных норм в налоговом праве привело бы к невозможности учета особенностей реальных общественных отношений, и, в частности, к нарушению принципа справедливости. По мнению А. Барака, общество не может достичь господства права без некоторой меры усмотрения. Право без усмотрения в конечном счете уступает произволу. Из этого вытекает, что главный вопрос состоит не в том, должно ли существовать судейское усмотрение, а в том, где следует обозначить должные пределы этого усмотрения в демократическом обществе, которое стремится к господству права^[150].

Как считает А.В. Демин, оценочное налогово–правовое понятие – это закрепленное в норме налогового права относительно определенное понятие с открытой структурой, сознательно не конкретизированное законодателем с целью предоставления такой возможности субъектам, которым адресована соответствующая норма, с учетом фактических обстоятельств дела. Главное в этом определении то, что содержание понятия требует дальнейшей конкретизации. Оценочные понятия можно назвать нечеткими в том смысле, что нормами права их содержание фиксируется лишь относительно. Однако эту неопределенность нельзя считать «неустранимой» в смысле п. 7 ст. 3 НК РФ, поскольку при этом предусматривается вполне четкий метод преодоления сложившейся неопределенности – конкретизация понятия в процессе правоприменительной деятельности[151].

Примером оценочной нормы является ст. 252 НК РФ, общими выражениями устанавливающая критерии определения расходов, которые налогоплательщик налога на прибыль организаций может учесть при исчислении данного налога (и, соответственно, уменьшить облагаемую прибыль). При этом гл. 25 НК РФ «Налог на прибыль организаций» прямо предусматривает ряд таких расходов, но исчерпывающего их перечня не дает. Конституционный Суд РФ в определениях от 4 июня 2007 г. № 320‑О‑П и № 366‑О‑П, рассматривая данную статью, указал, что наличие в законе общих оценочных понятий само по себе не свидетельствует об их неопределенности, поскольку нормы законодательства о налогах и сборах различны по характеру и значению, пределы детализации таких его норм, как абстрактно сформулированные нормы–принципы, определяются законодателем с учетом необходимости их эффективного применения к неограниченному числу конкретных правовых ситуаций. Так, в постановлении Президиума ВАС РФ от 22 декабря 2009 г. № 11175/09 в качестве возможных к учету при налогообложении прибыли были расценены расходы налогоплательщика по оплате мерчандайзинговых услуг (прямо в НК РФ не упомянутые).

В силу того, что наличие оценочных норм в налоговом законодательстве – объективная реальность, следует учитывать и отрицательные стороны данного явления. Поскольку позиция суда относительно применения оценочной нормы будет конечной (по отношению к позициям налогоплательщика и налогового органа), справедливо замечание А. Барака. По мнению данного ученого, то, что суду предоставляется право усмотрения для осуществления конкретизации закона, порождает недостатки, которые проистекают главным образом из невозможности предсказать последствия применения усмотрения, а в результате страдает юридическая определенность и способность планировать на длительный срок^[152]. В постановлении Президиума ВАС РФ от 15 октября 2013 г. № 16416/11 признается, что правоотношения, существующие между истцом и ответчиком, находятся в ситуации неопределенности до момента вынесения окончательного судебного акта по делу.

Поскольку отказ от оценочных норм в налоговом законодательстве в настоящее время невозможен, весьма интересно мнение В.В. Михайлова. Исходя из позиции данного ученого, наличие оценочных норм не является препятствием ни для эффективного правового регулирования, ни для планирования субъектами права своей деятельности в высоконравственном обществе, поскольку внутренние ограничения важнее внешних[153]. Остается только сожалеть о том, что современное российское общество не может быть квалифицировано, как высоконравственное; нельзя рассчитывать и на то, что оно станет таковым в ближайшем будущем.

Отсутствие абсолютной правовой определенности в налоговом праве, по всей видимости, стало основанием осторожной позиции американских ученых, приведенной Д. Ларо: обычно налогоплательщики структурируют свои деловые операции на основании правил Кодекса Службы внутренних доходов США, исходя из того, что налоговые последствия можно предсказать с разумной долей вероятности[154]. Собственно говоря, тот же общий подход можно видеть и в постановления КС РФ от 5 марта 2013 г. № 5‑П: требование определенности призвано обеспечить лицу, на которое законом возлагается та или иная обязанность, реальную возможность предвидеть в разумных пределах последствия своего поведения.

Применительно к рассматриваемому требованию, представляет интерес п. 4 постановления Пленума ВАС РФ от 30 июля 2013 г. № 62 «О некоторых вопросах возмещения убытков лицами, входящими в состав органов юридического лица»: добросовестность и разумность при исполнении возложенных на директора обязанностей заключаются в принятии им необходимых и достаточных мер для достижения целей деятельности, ради которых создано юридическое лицо, в том числе в надлежащем исполнении публично–правовых обязанностей, возлагаемых на юридическое лицо действующим законодательством. В связи с этим в случае привлечения юридического лица к публично–правовой ответственности (налоговой, административной и т. п.) по причине недобросовестного и (или) неразумного поведения директора понесенные в результате этого убытки юридического лица могут быть взысканы с директора. При обосновании добросовестности и разумности своих действий (бездействия) директор может представить доказательства того, что квалификация действий (бездействия) юридического лица в качестве правонарушения на момент их совершения не являлась очевидной, в том числе по причине отсутствия единообразия в применении законодательства налоговыми, таможенными и иными органами, вследствие чего невозможно было сделать однозначный вывод о неправомерности соответствующих действий (бездействия) юридического лица.

Говоря о требовании правовой определенности, нельзя не отметить, что оно предполагает не только конкретность и понятность нормативных правовых актов, стабильность судебной практики, но и, вообще говоря, официальное обнародование правовых актов. В силу ч. 3 ст. 15 Конституции РФ законы подлежат официальному опубликованию. Неопубликованные законы не применяются. Любые нормативные правовые акты, затрагивающие права, свободы и обязанности человека и гражданина, не могут применяться, если они не опубликованы официально для всеобщего сведения. Таким образом, налогоплательщик всегда имеет право ознакомиться с содержанием нормативных актов (изданных органами власти), регламентирующих его права и обязанности в налоговых правоотношениях.

В.В. Михайлов справедливо полагает, что отсутствие информации о тех или иных формах социальных ограничений само по себе является формой социального ограничения[155]. Вообще говоря, во многих сообществах управляющая элита стремится так или иначе ограничить для иных членов сообщества информацию о реальных социальных ограничениях, предпочитая использовать ее в своих целях. И хотя нормативные правовые акты (в совокупности с информацией об их толковании и реальном правоприменении) не являются единственной формой социальных ограничений, очевидно, что они – одна из важнейших форм. В отсутствие у субъектов права возможности подробно и без существенных затрат ознакомится со своими потенциальными правами и обязанностями, нельзя требовать от них законопослушного поведения.

Следует отметить, что во времена СССР имели место существенные проблемы с публикацией нормативных правовых актов. В частности, в заключении Комитета конституционного надзора СССР от 29 ноября 1990 г. № 12 (2–12) «О правилах, допускающих применение неопубликованных нормативных актов о правах, свободах и обязанностях граждан» было констатировано, что имеется множество таких актов с грифами «секретно», «не подлежит опубликованию», «не для печати», «для служебного пользования» и т.п., в том числе: указы и постановления Президиума Верховного Совета СССР по вопросам гражданства, подсудности уголовных дел, амнистии, административной ответственности, трудовых отношений и социального обеспечения, выселения граждан из жилых помещений; постановления и распоряжения Совета Министров СССР по вопросам пенсионного обеспечения, оплаты труда, предоставления жилых помещений, использования труда осужденных и их перевоспитания, условий и оплаты труда советских граждан, работающих за границей. Министерства и ведомства СССР также издают большое число закрытых нормативных актов, касающихся прав, свобод и обязанностей граждан СССР или порядка их осуществления. Распространена практика присвоения грифов «секретно», «не для печати» и т.д. отдельным положениям (статьям, пунктам) нормативного акта, которые при публикации его текста не приводятся.

В соответствии с ч. 4 ст. 8 Федерального закона от 27 июля 2006 г. № 149–ФЗ «Об информации, информационных технологиях и о защите информации» не может быть ограничен доступ к нормативным правовым актам, затрагивающим права, свободы и обязанности человека и гражданина, а также устанавливающим правовое положение организаций и полномочия государственных органов, органов местного самоуправления. Поскольку судебная практика оказывает значительное влияние на применение норм права, Федеральный закон от 22 декабря 2008 г. № 262–ФЗ «Об обеспечении доступа к информации о деятельности судов в Российской Федерации» предусматривает обязательность размещения в сети «Интернет» текстов судебных актов (ст. 15). В п. 27 постановления Пленума ВАС РФ от 8 октября 2012 г. № 61 «Об обеспечении гласности в арбитражном процессе» разъяснено, что тексты судебных актов арбитражных судов, вынесенные в открытом судебном заседании, размещаются в сети «Интернет» в полном объеме без изъятий.

Исходя из решения ВАС РФ от 27 января 2010 г. № ВАС‑15316/09, является незаконным применение пометки «Для служебного пользования» на приказе ФНС России, регламентирующем порядок рассмотрения жалобы при обращении в вышестоящий налоговый орган, поскольку это ограничивает без законных к тому оснований осведомленность частных субъектов. В частности, в п. 1.3 постановления Правительства РФ от 3 ноября 1994 г. № 1233 «Об утверждении Положения о порядке обращения со служебной информацией ограниченного распространения в федеральных органах исполнительной власти» предусмотрено, что не может быть отнесен к служебной информации ограниченного распространения порядок рассмотрения и разрешения заявлений, а также обращений граждан и юридических лиц.

Требование правовой определенности, вообще говоря, реализуемо только при запрете обратной силы правовых актов. В противном случае точное понимание частным субъектом правовых последствий своих деяний было бы невозможным, поскольку субъект не может предвидеть, как именно законодатель изменит эти правовые последствия нормативным актом «с обратной силой». А. Шайо отмечает, что закон не может иметь обратной силы, в противном случае правовые нормы вообще не имели бы никакой обязательной силы (всегда и все можно было бы задним числом изменить)[156]. По мнению Г.А. Гаджиева, принцип правовой определенности, в частности, ограничивает возможность придания обратной силы актам законодательных и юрисдикционных органов, а также предполагает предсказуемость решений высших судов и стабильность выраженных в них правовых позиций. Это необходимо для обеспечения стабильных условий хозяйствования[157]. В определении КС РФ от 12 мая 2005 г. № 163‑О упомянут принцип поддержания доверия граждан к закону и действиям государства, который предполагает сохранение стабильности правового регулирования и недопустимость внесения произвольных изменений в действующую систему норм.