Наркотическое опьянение

Наркотическое опьянение — состояние, возникающее по­сле приема наркотических средств (синдром). Синдром нар­котического опьянения состоит из психических и соматиче­ских симптомов, меняющихся во времени, различных в нача­ле, апогее и на спаде интоксикации.

Различают также субъективные симптомы наркотического опьянения, ощущаемые опьяневшим, и объективные, доступ­ные регистрации со стороны. Лишь частично психические расстройства можно наблюдать. Естественно, что субъектив­ное остается в границах психики, и мы судим о психических симптомах опьянения по рассказам пациентов. Рассказ каж­дого не полон и не точен, нередко приукрашен. Однако в итоге становится возможным понимание психических измене­ний, характерных для разных видов наркотиков, а также зна­ние общих для всех наркотиков ощущений опьянения.

Психические расстройства. Состояние психики в наркоти­ческом опьянении называют эйфорией, т. е., как следует из названия, психическое нарушение ограничивают расстрой­ством эмоций. Это неверно по существу, так как эмоциональ­ные изменения очевидны, но они далеко не единственные при опьянении.

Клинический анализ показывает, что эйфория слагается из ряда ощущений: тут не только подъем эмоционального фона и радостное чувство «освобождения» эмоций, эмоциональной свободы, простора, но и некие психические и соматические чувствования, за счет которых часто и достигается положи­тельный эмоциональный сдвиг.

Каждому наркотику свойственна особая структура эйфо­рии. Так, эйфория морфинная (опийная) слагается из ощуще­ния соматического наслаждения и эмоционального фона по­коя, блаженства. После стимулятора она определяется в зна­чительной мере интеллектуальным «просветлением», интел­лектуальным и физическим «подъемом»; ощущение радости как бы вторично, обусловлено изменением сферы мышления и чувством двигательного физического всесилия. Наслажде­ние, вызываемое лизергидом, также в большей степени интел­лектуальное, нежели соматогенное. Вместе с тем эйфория при лизергидовом опьянении, как и при опьянении от приема других психоделических препаратов, гашиша, истоком имеет расстройства восприятия в сочетании с нарушением сознания. Это особое состояние сознания мистического, фантастическо­го содержания. В норме мы знаем «захватывающее дух» удовольствие религиозного экстаза, гадания, каббализма, спири­тизма и пр. Но для переживания восторга здесь необходим по крайней мере исходный нейтральный эмоциональный фон. При исходном сниженном фоне вероятны, как это и бывает при употреблении психоделических препаратов при шизофре­нических, эпилептических психозах, переживания ужаса. Удо­вольствие от красочного восприятия — удовольствие в боль­шей мере интеллектуальное, нежели чувственное, акцентиру­ется при опьянении от летучих наркотически действующих средств, но здесь также важна роль гипоксии мозга. Известно, что неосознаваемый подъем настроения наблюдается в гипоксических состояниях любого происхождения — при подъеме в горы, у водолазов. Наиболее проста структура барбитуровой и алкогольной эйфории — она определяется собственно эмо­циональным, первичным сдвигом, а также структура эйфории после приема стимуляторов. В последнем случае преобладаю­щие состояния — ажитация, гиперреактивность, ощущение общего подъема жизнедеятельности. Всегда эмоциональное состояние опьяневшего неадекватно ситуации, если он оказы­вается в кругу трезвых людей. Главное, на что хотелось бы об­ратить внимание, — это то, что общими свойствами эмоцио­нальных переживаний в наркотическом опьянении являются их протопатичность, глубинность; это коррелирует с уровнем сознания.

В связи с этим в эффекте каждого наркотика психиатру не­обходимо выделять не только характер изменений эмоций, к чему обязывает употребляющийся термин «эйфория», но так­же характер расстройств восприятия, изменения мышления и тип нарушения сознания.

Соматовегетативный компонент эйфории интересен для патофизиологического анализа.

Расстройства восприятия в наркотическом опьянении про­являются по крайней мере в трех формах. Нарушение созна­ния при интоксикации предопределяет обострение воспри­ятия (при употреблении стимуляторов), избирательность вос­приятия (опиаты), а также снижение восприятия (седативные препараты). Эти расстройства коррелируют с состоянием ак­тивного внимания. Важно отметить, что при интоксикации нарушается связь внимания и фиксации впечатлений. Даже при обострении восприятия в состоянии интоксикации ко­каином, эфедрином, когда можно было бы ждать запомина­ния, происходившее часто амнезируется. После вытрезвления человек говорит, что он видел и слышал с необычайной чет­костью, но что именно, назвать затрудняется. Сохранилась лишь тень чувства удивления особым восприятием. Таким об­разом, наглядна диссоциация психических функций на уровне сознания. Помимо этого количественного, механического расстройства восприятия, обязательны качественные расстройства: психосенсорные и продуктивные, вплоть до галлю­цинаций.

Меняется восприятие окружающего мира: форма, цвет (его насыщенность) предметов, расстояние до них; предметы мо­гут приобретать независимое движение, приближаться и отда­ляться. Метаморфопсии менее выражены при интоксикации седативными препаратами и чрезвычайно ярки при употреб­лении психоделических средств. Нарушение сенсорного син­теза проявляется чувством дереализации. Расстраивается и интерорецепция: от элементарных чувствований тепла, легко­сти и тяжести до изменения положения тела в пространстве, от нарушения восприятия схемы тела, ориентировки в собст­венном теле до ощущения отсутствия частей тела или, наобо­рот, лишних частей. Аутотопагнозия при употреблении препа­ратов бытовой химии, психоделических средств приобретает вычурные формы с чувством отчуждения: опьяневший «ви­дит» свой мозг, происходящие в нем события. Здесь трудно провести грань висцероскопических галлюцинаций. Критери­ям псевдогаллюцинаций отвечают видения, не проецируемые вовне, и экстракампинные, за пределами естественных полей восприятия, лишенные ощущения объективности и адекват­ного аффекта: опьяневший наблюдает как бы со стороны, без­различно или с захватывающим интересом. Галлюцинации ве­роятны как спонтанные, так и рефлекторные, при раздражи­телях соответствующего анализатора. В шуме, обычной музы­ке слышится необычное звучание, длящееся и в тишине. Для опьянения любыми наркотическими средствами характерны иллюзии, наиболее часто зрительные, парейдолии. Визуализа­ция представлений, эйдетизм особо характерны для опийного опьянения. Кожа ощущает дуновение, касание и пр. Насы­щенность этими переживаниями иногда столь полна, что опь­яневший боится изменить позу, дабы их не спугнуть, — со стороны мы наблюдаем псевдоступор.

Расстройства восприятия при наркотической интоксика­ции преобладают в зрительном, слуховом, тактильном и про-приочувствительном анализаторах; вкусовые и обонятельные нарушения крайне редки. Характерна также внушаемость этих переживаний: можно «заказать себе» что-то увидеть и услы­шать. Внушаемость со стороны, связанная с состоянием соз­нания, при некоторых интоксикациях, например гашишной, нередко становится коллективной. С углублением помрачения сознания способность управлять своими переживаниями утра­чивается.

Мышление в состоянии наркотического опьянения меня­ется многообразно, что в основном определяется видом нар­котика и его дозой. Общей чертой, наиболее наглядной, ока­зывается кататимность. Происходит как бы смещение пропор­ции соотношения интеллектуального и эмоционального в срезе психического состояния. Эмоциональный компонент опре­деляет отбор впечатлений, их переработку и умозаключение. Отсюда при вытрезвлении оценки наркотика, ситуации его приема, членов наркотизирующейся группы оказываются от­личными от оценок, которые даст посторонний человек. Если при этом учесть, что, помимо кататимности отбора в воспри­ятии, в опьянении падает способность управлять активным вниманием, то мы видим, что для мышления на прежнем ин­дивидуальном уровне предпосылки недостаточны. Дефект­ность восприятия сочетается с нарушением процесса осмыс­ления. Возникают бредовые идеи, фантазии, которые из-за неустойчивости концентрации, краткости состояния не успе­вают приобрести законченную форму. Расстройства осмысле­ния объясняются не только эмоциональными «помехами» и нарушением концентрации, но и объективным снижением ка­чества мышления, поскольку всегда можно установить ту или иную степень расстройства сознания — снижение активности высших уровней психики. Мышление утрачивает необходи­мую степень связи с реальностью, приобретает черты диссоциативности, беспорядочности, по существу — спонтанности. Хотя при легких нарушениях сознания больные признают способность «заказать» (т. е. управлять) чувственные впечат­ления и тему размышлений. Однако и то, и другое быстро «соскальзывает», ассоциации случайны и поверхностны.

Нарушается темп движений мыслей. Отчасти это подтвер­ждается темпом речевой продукции. Однако было бы интерес­но установить, не объясняется ли субъективное ощущение бе­га мыслей интенсивностью переживаний или нарушением временных представлений, психосенсорным расстройством. В ряде случаев (алкоголь, снотворные) темп мышления объек­тивно снижается, появляются персеверации; складывается впечатление тяжелого, однообразного и медленного топтания на месте. Речь более громкая, не соответствующая ситуации, или слишком тихая, что связано с измененным порогом вос­приятия — и громкая, и тихая речь кажется нормальной. При­ходится задавать вопросы громче, повторять их. Здесь играет роль и неясность сознания — требуется пробудить пациента. Мышечная слабость меняет артикуляцию — речь смазана. Не­редко в спонтанной речи опьяневший излишне откровенен, обнажен, что является результатом подъема настроения, сни­жения критики к себе и к ситуации, неясного сознания.

Каждый наркотик вызывает нарушение сознания разного типа и глубины: от сужения до различной степени помраче­ния. В некоторых случаях это объяснимо волевым «отключе­нием» больного от происходящего вокруг с целью сосредото­читься на наркотическом ощущении (больные наркоманией употребляют жаргонное слово «ловить» действие наркотика). Нередко предоставленный сам себе опьяневший что-то бормонет, делает (в ограниченном объеме) некие телодвижения, часто стереотипные. Так внешне выражаются обманы чувств и спонтанная интеллектуальная продукция. Здесь можно пред­полагать интоксикацию опиатами, психодислептиками. Для седативных препаратов, вызывающих помрачение сознания, характерна замедленность, малая подвижность, расслаблен­ность мышц, в том числе лицевых (гипомимия). В других слу­чаях наркотик может привести к постепенному развитию су­меречного состояния или комы. По существу каждое опьяне­ние с помрачением сознания есть острый мозговой синдром. Возможны двойная ориентировка во времени и пространстве, «узнавание» незнакомых и неузнавание знакомых. Особенно интересна динамика изменения сознания при гашишном опь­янении (см. Часть III).

Проблема расстройств сознания при наркотическом опья­нении ждет своих исследователей. Эти расстройства многооб­разнее, чем известные нам, терминологически определенные.

При интоксикации наркотиками с психоделическим эф­фектом мышление оказывается направленным по плоскости, лежащей вне реальности. Фантастические представления мо­гут иметь в своей основе расстройства восприятия, а могут объясняться и тем, что расстройство активного внимания спо­собствует свободному, неуправляемому ходу представлений, их причудливому переплетению. Утверждение некоторых больных наркоманией, что наркотизация помогает их творче­ской деятельности, имеет основание, хотя качество продукции в этом случае вызывает сомнение. Примером творческих ус­пехов в результате наркотизации можно привести некоторые произведения авангардизма — пример разорванности ассоциа­ций и нарушенного чувственного восприятия.

Коллективный гипнотизм при гашишизме отличается как от индивидуального гипнотического сознания, сохраняющего одну нить связи с реальностью (с гипнотизером), так и от яв­ления массовых внушений своей изолированностью, инкапсу-лированностью в группе опьяневших, не вовлекающих, а от­талкивающих других, трезвых. Прием наркотика — психодислептика (гашиш, ЛСД и др.) обнажает архаический, мистиче­ский уровень сознания, также не исследованный. Здесь мож­но вспомнить сеансы магии, шаманизма. Этот особый уро­вень сознания существует в нас, и для перехода на него не всегда нужно опьянение. Так, не во всех случаях шаманы употребляют и дают зрителям, участникам действа, психоде­лические грибы. При этом возникают аутопсихическая дез­ориентировка, распад «Я». Тяжелый симптом при эндогенных психозах для этой формы сознания, быть может, норма? Из­вестные нам формы измененного сознания предстают в не­ожиданных сочетаниях: сужение с помрачением (при опиа­тах), обострение яркости с обнубиляцией (стимуляторы), сужение с онейроидом, как это наблюдается при опьянении психодислептиками (см. Часть III).

Описанная здесь психопатология наркотического опьяне­ния не только в совокупности своей, но и на отдельных эта­пах есть острый, искусственно вызванный психоз. В зависи­мости от вида наркотика в клинической картине опьянения преобладает та или иная симптоматика (см. Часть III). Появ­ление психопатологии, не свойственной опьянению от данно­го наркотика, имеет диагностический смысл, нередко свиде­тельствуя о пред существующем психическом расстройстве.

Ñîìàòîíåâðîëîãè÷åñêèå ïðîÿâëåíèÿ íàðêîòè÷åñêîé èíòîêñè­êàöèè проявляются в основном вегетативной симптоматикой. Клиническая картина зависит от вида наркотика и его дозы. Расширение зрачков — обычная реакция, за исключением по­явления миоза после введения опиатов и некоторых психоде­лических препаратов, которые также в отличие от большинст­ва наркотиков вызывают гипотермию и бледность кожных по­кровов. Повышенная теплопродукция, гиперемия, пото-, слю-но- и салоотделение вызываются алкоголем, седативными препаратами, холинолитиками. Больные наркоманией пробу­ют наркотики на язык, чтобы избежать подделки: сушат сли­зистую оболочку рта опиаты и стимуляторы, снотворные по­вышают слюноотделение. Тахикардия и подъем АД, учащение дыхания вызываются всеми наркотическими средствами, но эта реакция, за исключением эффектов стимуляторов и неко­торых психоделических препаратов, быстро сменяется проти­воположной — брадикардией, гипотензией, брадипноэ. Все наркотические вещества снижают аппетит и повышают сексу­альную деятельность. После выхода из интоксикации отмеча­ются полидипсия и гипербулия (особенно после гашишного опьянения). Нарушается моторика кишечника. Мышечный тонус, возбудимость, скорость и координация движений сни­жаются, за исключением интоксикации стимуляторами, неко­торыми психоделическими препаратами и кодеином.

Выход из наркотического опьянения — обычно в сон, даже после приема высоких доз стимулирующих средств. Лишь не­которые наркотики сна не вызывают, например кодеин и (ес­ли не были приняты в чрезмерных дозах) стимуляторы. Толь­ко опийные препараты вызывают нормальный, освежающий сон, большинство же обусловливают тяжелый сон с после­дующим чувством разбитости. После приема некоторых пси­ходелических препаратов и стимуляторов в высоких дозах не­редко по вытрезвлении развивается депрессивное состояние с чувством острой тоски, безнадежности, суицидальными мыс­лями. Самоубийства и самоповреждения описаны при выходе из опьянения психоделическими препаратами. При выходе из гашишной интоксикации (так же, как в начале ее) возможны тревога, безотчетный страх (см. Часть III). С продолжением наркотизации реакции на интоксикацию с последующим сном и ощущение разбитости, дискомфорта вскоре исчезают так же, как и изменяется эйфория.

При всем многообразии психических расстройств при нар­котическом опьянении можно выделить несколько принципи­альных характеристик.

Первая характеристика — неуправляемость психической деятельностью. В эмоциональной сфере — неспособность к диссимуляции (за исключением легких степеней опийного опьянения) даже в ситуации экспертизы, невозможность по­давить подъем настроения или же страх, другие отрицатель­ные эмоции. Даже при осознании связи отрицательных чувст­вований с приемом наркотика, их временности они толкают, вынуждают к действиям, иногда трагическим. В сфере вос­приятия (иллюзии, галлюцинации) при некоторых интоксика­циях иногда (опиаты), при других всегда (психоделические препараты) с какого-то момента опьяневший не в состоянии изменить волевым усилием их содержание. В мышлении сво­бодное, спонтанное течение мыслей, ассоциаций прерывается персеверацией (опиаты, алкоголь, седативные); при других видах интоксикации (холинолитические, психоделические препараты) возникают мысли, от которых невозможно осво­бодиться.

Вторая характеристика — диссоциация психической дея­тельности. Нередко она создается разницей в темпах функций отдельных сфер психики. Так, быстрой смене психосенсорных впечатлений может не соответствовать замедленность мышле­ния, что дает ощущение «наплыва». При гашишном опьяне­нии, приеме других психоделических средств возможны дис­социация мышления, наблюдение за своими переживаниями, их оценка со стороны. Иногда диссоциирует самосознание «Я», когда «душа» со стороны наблюдает за «телом». Эта дис­социация не только интеллектуальная, но и психосенсорная. Нарушение психосенсорного синтеза особенно характерно для психоделических препаратов, которые использовались в древних культах, колдовстве. В пределах интеллектуальной функции видна диссоциация восприятия и запоминания, по­нимания и способности вербализации. «Все становится яс­ным», «другой смысл всего» наряду с невозможностью ска­зать, что «все» и что «другое».

Подобные состояния — невозможность передать словами мысли и чувства — великолепно описаны Ф. М. Достоевским и оценивались психопатологами как форма изменения созна­ния. Такую же «необъяснимость» мы видим и по отношению к эмоциям, переживаемым при опьянении. Диссоциация, хо­тя и редко, но наблюдается в эмоциональной сфере: при том, что впечатления чувственно насыщены, возможны отстране­ние, отчуждение, самооценка переживаний в конкретный момент. К диссоциативным следует относить наплыв мыслей, а также ощущение пустоты в чувствах и мыслях, «остановку» мыслей при вытрезвлении. Естественно предположение, не есть ли это симптомы психического автоматизма. Однако синдром психического автоматизма — достаточно целостный комплекс со своими закономерностями в развитии. Здесь же мы видим детали, достаточно случайные, фрагментарные, изолированные. Так, в отличие от шперрунга как момента в процессе мышления имеют место полное опустошение — и эмоциональное, и волевое, и моторная обездвиженность. Не­управляемость переживаний не сопровождается ощущением чуждости, хотя тень отчуждения улавливается при наблюде­нии за переживаниями со стороны. Переживания чувственно насыщены.

Третья характеристика — протопатичность ощущений — глубинность чувствований, их безотчетность, необъяснимость, диффузность, указывающие на вовлечение таламических структур.

Следовательно, та дезинтеграция психической деятельно­сти, которая наблюдается при наркотическом опьянении, от­ражает острое многоуровневое поражение мозга. Не случайно Моро де Тур предполагал экспериментально изучать психиат­рию с помощью гашиша. Действительно, не только при опья­нении, но и при синдроме последствий мы можем наблюдать всю психопатологическую синдромологию (см. далее) — неиз­бежную, если исходить из клинической картины разовой ин­токсикации. Повторение общемозговой катастрофы, каким бы ни было приятным субъективное переживание, приводит к стабильному психическому расстройству.

Эйфория отличается не только структурой. Обычно ее опи­сывают как бы в одномоментном срезе. На самом же деле эй­фория — динамичное состояние, она имеет свои внутренние и внешние законы развития.

Эйфория складывается из последовательных фаз. Обычно в действии наркотика выделяют фазу эйфорическую и фазу по­следействия. Так, по существующим представлениям, морфин вызывает фазу эйфорической седации (переходящую иногда в сон) и фазу возбуждения после пробуждения. При более вни­мательном рассмотрении фаза эйфорическая оказывается со­стоящей из двух фаз, различных по своим психопатологиче­ским и патофизиологическим характеристикам (конкретные характеристики фаз будут приведены при описании частных форм).

Характер эйфории зависит от давности употребления нарко­тика — от динамики болезни. Известно, что хронические больные наркоманией не получают той эйфории, которую они зна­ли в начале наркотизации. Более того, у больных, давно при­нимающих наркотики, опьянение только в первые несколько минут может быть названо эйфорией, наступающее за эйфори­ей состояние часто оказывается дисфоричным или, реже, де­прессивным. Изменение эйфории в процессе заболевания име­ет свои закономерности, выражающиеся в неравнозначной трансформации отдельных фаз действия наркотика: снижение интенсивности, укорочение первой фазы и искажение после­дующих. Трансформация фаз действия наркотика приводит с течением болезни к тому, что действие наркотика становится парадоксальным — не седативным, а возбуждающим. Особенно ярко, контрастно это видно в динамике злоупотребления седативными препаратами. При злоупотреблении стимуляторами в процессе болезни мы наблюдаем смену возбуждения состоя­нием благодушного успокоения в опьянении.

В связи с этим следует сказать, что наркологи выделяют «позитивную» и «негативную» эйфории. «Позитивная» — то же общее понятие, которого придерживаются психиатры и о неадекватности которого мы уже сказали. «Негативная» эйфо­рия определяется в случаях, когда наркотик снимает субъек­тивно тягостное ощущение (алгический синдром у ненарко­манов) или выравнивает дискомфортное состояние (купиро­вание абстиненции у наркоманов); при этом особых, прият­ных ощущений не возникает. Мы, помимо собственно эйфо­рии в ее структурном и фазовом выражении, находим еще и две формы эйфории: стимулирующую при злоупотреблении седативными наркотиками и при злоупотреблении стимули­рующими — седативную (II стадия наркомании) и тонизирую­щую при всех видах злоупотребления (III стадия наркома­нии).

Клинически стимулирующая и тонизирующая эйфории практически идентичны. Различать их, однако, необходимо потому, что патофизиологический субстрат стимулирующей и тонизирующей эйфории, бесспорно, неодинаков. Стимули­рующая эйфория возникает в апогее заболевания (сформиро­ванная наркомания, II стадия), когда действие седативного наркотика прочно извращено (симптом «трансформация дей­ствия наркотика»), тонизирующая — в конце болезни. Таким образом, у больных наркоманией можно наблюдать три фор­мы эйфории: собственно эйфорию (нетрансформированную) с картиной седации, парадоксально трансформированную и тонизирующую. Только вначале седативный наркотик прояв­ляет свойственный ему общеседативный эффект; в дальней­шем и этот наркотик действует возбуждающе (как стимулятор, парадоксально), что наблюдается только у наркоманов.

Ñóùåñòâóþò è äðóãèå îáùèå ïîëîæåíèÿ, îïðåäåëÿþùèå êà­÷åñòâî ýéôîðèè. Òàê, äåéñòâèå îäíîãî è òîãî æå íàðêîòèêà çàâèñèò îò ñïîñîáà ââåäåíèÿ. Îñîáåííî íàãëÿäíî ñðàâíåíèå ðå­çóëüòàòîâ âíóòðèâåííîãî è âíóòðèìûøå÷íîãî (ïåðîðàëüíîãî) ââåäåíèÿ îïèàòîâ.

Эйфория может меняться от внешнего вмешательства. Ее можно усилить, применяя различные не наркотические и даже немедикаментозные средства, — их хорошо знают наркоманы (наиболее употребляемое — тепло).

Эйфорию опийную, гашишную (в умеренной степени) можно прервать волевым актом; эйфория под действием алко­голя и снотворных волевому усилию подвластна в ограничен­ной степени, под действием дислептиков — не управляема опьяневшим совершенно. Управление эйфорией, вероятно, зависит от степени помрачения сознания; в гашишном опья­нении можно определить момент, после которого волевое управление утрачивается.

И наконец, помимо общих особенностей эйфории, в каж­дом отдельном случае можно усмотреть влияние на нее ка­честв наркотизирующегося индивидуума.

Интенсивность эйфории как в начале, так и в процессе за­болевания зависит от психического и физического состояния принявшего наркотик или от внешних обстоятельств, влияю­щих на состояние индивидуума. Играют роль искаженный предшествующий эмоциональный фон, соматическая сла­бость, наконец, время года, температура окружающей среды, обстановка приема.

Впервые А. А. Коломеец (1985) показал роль возраста в картине эйфории: у подростков в опийном опьянении очень ярки парестезии, соматические ощущения. Мы отмечали чрезмерное двигательное возбуждение у подростков в опьяне­нии алкогольном. Нельзя не заметить также различий алко­гольного опьянения у человека интеллигентного и человека с упрощенной психикой (склонность к речевому или моторно­му возбуждению, агрессивности и пр.).

Значение индивидуальных особенностей наркотизирующе­гося в характере эйфории не исследовано. Мы знаем, что есть люди, у которых алкоголь вызывает депрессию или отрица­тельно окрашенную дисфорию. У части курящих гашиш пер­вым его действием оказывается страх, тревога. Известно, что у некоторых опиоманов первое употребление наркотика вызы­вало соматовегетативную реакцию неприятия и психический дискомфорт. Какими физиологическими параметрами опреде­ляется восприятие того или иного наркотика? Что в подобных случаях препятствует эйфории или ее извращает?

Меняет эйфорию установка на ожидаемый эффект (страх перед последствиями или, напротив, чрезмерные ожидания). Роль субъективного фактора наглядна при приеме снотвор­ных. В начале заболевания, когда действие наркотика еще не искажено, человек может от одной и той же дозы или заснуть, или, преодолев сонливость, впасть в состояние эйфории, если именно с этой целью он принял наркотик. Интересно сравне­ние действия гашиша у того, кто выкурил сигарету с гаши­шем, не подозревая о том, что в ней содержался наркотик, и у того, кто выкурил с целью наркотизации (см. Часть III).

Субъективная установка — отношение к наркотику и его действию — воспитывается и социальной средой. В связи с этим можно говорить, что характер эйфории определяется факторами культурно-социальными.

Примером может служить различная оценка гашишной эйфории в странах европейской и азиатской культур. Буд­дийская религия не только разрешает, но и поощряет прием гашиша браминами, ибо «гашиш просветляет душу, очищает ее в нирване, приближает к Богу». На алкоголь же наложен запрет по причинам противоположным: он не усмиряет, а возбуждает животные начала в человеке, грязнит, разрушает душу. Такое объяснение различных видов эйфории, каза­лось, должно иметь основанием различие субъективных эф­фектов этих двух наркотиков. Однако опрос американских и европейских гашишистов показал, что они курят гашиш по тем же мотивам, преследуя те же цели, какие и тогда, когда пьют спиртное: гашиш, по их словам, вызывает такую же ре­лаксацию, такое же веселье и легкость общения, подъем ли­бидо, что и алкоголь. И гашиш предпочитается потому, что при том же эффекте не дает компрометирующего запаха и неприятного последействия. В ряде мусульманских стран, где алкоголь запрещен, гашиш также принимается по тем же мо­тивам, что и вино в европейских странах, и дает тот же эф­фект.

В пределах одной культуры — тут можно говорить о влия­нии различных микросред — примером может служить разли­чие оценок действия снотворного. Если для большинства сно­творное — препарат, вызывающий сон, то для молодого чело­века из круга, где употребляют наркотики, — это препарат, который веселит.

Фактор культуры влияет не только на характер эйфории, но и на форму выражения эйфории. Примером, как мы уже говорили, является выражение алкогольного опьянения у лиц различной степени интеллигентности. Эта закономерность, хотя и является артефактом по отношению к физиологиче­ской сущности эйфории, не может не учитываться при кли­нической оценке.

Эйфория — сложный феномен, заслуживает быть темой специального исследования с привлечением физиологиче­ских, фармакокинетических, нейрохимических, психологиче­ских и социальных методов изучения.