Материальные препятствия к рождению детей: мнимые и действительные

Самым важным мотивом отказа от рождения детей, по мнению 38,3% молодых участников опроса, являются материальные трудности. И действительно, все говорит за то, что ларчик высокой репродуктивной активности людей открывается ключиком материального благоденствия. Именно из «материальной парадигмы«рождаемости исходит наше правительство, когда старается стимулировать репродуктивную активность населения существенными жилищными льготами. Большая доля правды в этом подходе, безусловно, есть. И всё же отнесемся критически к широко бытующему утверждению, что число детей в семьях находится в прямо пропорциональной зависимости от количества денег и иных материальных благ. Исходный импульс для такого сомнения исходит из факта депопуляции как раз в наиболее зажиточных странах мира, таких как, например, Швеция, Германия, Великобритания, Италия, Франция, да почти всех стран Западной Европы. Поэтому попробуем разобраться на конкретном социологическом материале, всегда ли и при каких условиях материальный мотив является реальной причиной снижения репродуктивного тонуса современной молодежи.

Однажды, опрашивая по анонимной анкете жителей Могилёвской области мы задали такой вопрос: «Сколько детей Вы имели бы, если бы у Вашей семьи имелись все материальные условия?». Оказалось, что даже в этих идеальных условиях репродуктивный потенциал молодёжи до 30 лет не обеспечил бы простого воспроизводства поколения. Как известно, для этого нужно, чтобы каждые 100 родителей произвели на свет 120-125 детей. Наши же каждые 100 молодых респондентов даже при условии реализации всех их материальных запросов готовы родить только 111 детей. Этот факт свидетельствует о том, что решить задачу повышения рождаемости одними только материальными средствами невозможно.

Обратим внимание на группу респондентов, отказавшихся от пополнения своей семьи из-за материальных трудностей, и посмотрим, в каких условиях они живут. Каждый пятый из них (21%) не имеет детей, 64% обзавелись одним ребенком, а 14% уже родили по двое и более детей. Причем интересно, что среди бездетных супругов ссылку на материальные трудности при отказе от продолжения рода сделали в два раза больше респондентов, чем в группе многодетных участников опроса (43% против 21%). Это первая странность. Второе настораживающее несоответствие состоит в том, что 22% отказавшихся от детей по материальным причинам проживают отдельно от родителей, в своем доме или квартире. Каждый третий (32%) из числа «отказников» по экономическим причинам ведёт с родителями совместное хозяйство, что далеко не всегда усугубляет материальное положение молодых. Среди молодых людей, не пожелавших продолжить свой род в связи с материальными трудностями, лишь каждый десятый (9%) снимает квартиру и только один из трёх (37%) живёт в общежитии. В итоге более половины тех, кто сослался на материальные трудности, препятствующие рождению их ребенка, имеют вполне сносные жилищные условия. В дополнение к этому интересно, что каждый третий (33%) из этой группы имеет сбережения, которые накапливаются явно не на очередного ребенка. На фоне этих фактов позволительно поискать реальные причины отказа от рождения детей теми молодыми супругами, которые сослались на отсутствие материальных условий. Не обстоит ли дело так, что одни люди отказываются от рождения ребенка ради материального благополучия, добиваясь на этом поприще определенных успехов, а другие делают ставку на детей, рискуя при этом оказаться за чертой бедности? В пользу такого предположения говорит следующий факт: ориентация на материальное благополучие как важнейшую жизненную ценность среди супругов, желающих иметь всего лишь одного ребенка, в два раза выше, чем у тех, кто планирует родить троих и более детей (соответственно, 54% и 27%). Что касается фамилистской ориентации, то здесь пропорции обратные. Причина бедности, стало быть, не всегда в количестве детей. В известной степени детерминантом уровня материального достатка людей является их жизненный выбор, способность зарабатывать деньги и внутренняя потребность в этом. Не стоит поэтому идти на поводу у обыденного сознания и делать детей пугалом молодежи, вступающей в семейную жизнь.

Другой причиной, маскируемой меркантилистской мотивацией, является низкое качество брачно-семейных отношений, супружеская неудача значительной части «отказников» от детей. Каждый третий респондент из этой группы считает свой брак явно или относительно неудачным, или же сомневается в нём. Причем среди признавших своё супружество откровенно неудачным ровно половина сослалась на материальные трудности, якобы мешающие им рожать детей. Среди сомневающихся в своем брачном выборе таких ответов было 41%. И та, и другая цифра выше среднего значения этого варианта ответа по всей выборке.

Еще одной реальной причиной, скрывающейся за пресловутыми «материальными трудностями», является элементарная социальная незрелость молодоженов, психологическая неготовность стать отцом и матерью. Каждый десятый из числа сославшихся на материальные проблемы, якобы не позволяющие им иметь детей, отметил также, что отложил рождение ребенка, так как хочет пожить для себя. Несмотря на то, что с возрастом родительский инстинкт самопожертвования крепнет, необходимо, однако, отметить факт усиления эгоистической тенденции в молодежном сознании, что никак не на пользу демографической ситуации в стране.

Как видим, далеко не всегда меркантилистская мотивация отказа от рождения ребенка отражает действительное положение дел. Подлежит социологической «расшифровке» и сам термин «материальные трудности». В современных условиях он не включает в себя физическую невозможность прокормить и одеть ребенка. Речь идет о поддержании определенного уровня потребления материальных благ, так называемого «стандарта потребления». «Стандарт потребления» - понятие, впрочем, динамичное, изменяющееся во времени и социальном пространстве. Для каждой социо-культурной среды существует свой собственный стандарт потребления, соответствовать которому обязан всякий, желающий приобщиться к референтной для него социальной группе. Опасность для демографической ситуации в республике представляет то, что, во-первых, материальные блага приобретают в молодежном сознании статус важнейшей жизненной ценности и, во-вторых, стремительно возрастает нормативный уровень потребления этих материальных благ. А если принять во внимание то, что реальных возможностей для поддержания престижного уровня потребления, как правило, не хватает, то молодые чаще всего жертвуют самыми бессловесными существами - своими еще не рожденными детьми.

Итак, при внимательном рассмотрении оказалось, что за мотивом «материальные трудности» в трети случаев скрывается более серьезная причина отказа от детей - супружеский конфликт принципиального характера. Второй вывод будет звучать несколько парадоксально. Материальные трудности, якобы мешающие молодым людям рожать детей, обусловлены не столько отсутствием каких-то вещественных условий для этого, сколько отношением к нимкак к высшей жизненной ценности. Материальные блага из средства, условия укрепления семьи для части молодежи превращаются в цель их жизни, заслоняющую собой семью и детей. Средство приобретает статус цели, вторичное становится первичным. Происходит кардинальная смена жизненных приоритетов, в первую очередь, в сторону меркантилизации как индивидуального, так и общественного сознания. В мотивации наших респондентов как раз и проявились истинные мировоззренческие приоритеты, ради которых они готовы пожертвовать даже детьми. Когда молодые люди говорят, что не могут позволить себе иметь ребенка из-за материальных трудностей, они тем самым дают нам повод предположить, что достижение материального благополучия для них важнее, чем рождение ребенка. Экспансия бытового материализма, или «вещизма», на всё более широкое социальное пространство, особенно в молодежной среде, катастрофически снижает его репродуктивный потенциал. Попытаемся представить масштаб этого снижения в цифровом выражении. Итак, отказались рожать детей по материальной причине 38,3% участников опроса. Из них, как минимум, 13% считают свой брак неудачным, что и является истинной причиной нежелания иметь детей. Поэтому их можно вычесть из состава группы, мотивирующей свой отказ от детей материальными трудностями. В ней остается 33,3% от общего количества участников опроса. Если предположить, что каждый из них, в случае устранения так мешающих им материальных трудностей, произведет на свет хотя бы по одному ребенку, то это количество детей и будет представлять абсолютный «вес» материального фактора. В данном случае он «весит» 333 не рожденных ребенка на каждую тысячу молодежных семейств.

Из-за стесненных жилищных условий отложили рождение ребенка 31,1% всех участников опроса. Из них каждый пятый (19%) вовсе не имеет детей, 61% уже породили по одному ребенку, а 18% обзавелись двумя детьми. В этой группе респондентов, сославшихся на отсутствие жилья, 42% живут в общежитии, 33% - с родителями, 11% снимают квартиру или комнату, а 14% имеют отдельную квартиру или собственный дом. Интересно, что далеко не все молодые супруги, живущие в общежитии или снимающие жилье, мотивировали свой отказ от ребенка отсутствием жилищных условий. Среди снимающих жилье эту причину выдвинули лишь 57%, а среди обитателей общежитий и того меньше - 36%. В итоге получается, что часть молодежи действительное отсутствие жилья не считает весомой причиной отказа от детей, а другая часть, напротив, имея дом или квартиру, сослались на наличие жилищной проблемы. Следовательно, здесь присутствует какой-то иной фактор, отвращающий некоторых молодых супругов от детей. Используя уже имеющийся опыт, предположим, что этот фактор - низкое качество супружеских отношений самих респондентов, их разочарование друг в друге. Так оно и оказалось, по крайней мере, для части участников опроса. В группе молодежи, отказавшейся от рождения ребенка из-за отсутствия жилья, 13% оценили свой брак как явно неудачный или скорее неудачный, чем удачный, и еще 15% сомневаются в его будущем. 16% - часто конфликтуют, а у 14% в данной группе опрошенных появляются мысли о разводе. Причем среди размышляющих о разводе, часто конфликтующих супругов-неудачников каждый третий мотивировал свой отказ от детей отсутствием жилья. Для сравнения скажем, что среди любящих друг друга, не ссорящихся супругов эту причину выдвинул лишь один из пяти респондентов.

Разумеется, мы далеки от мысли считать отсутствие достойного жилья безобидной, малозначимой причиной спада репродуктивного тонуса молодого поколения. Антисемейной следует считать такую социальную политику, при которой строились так называемые «хрущевки» - дома с квартирами-клетушками. Доля четырехкомнатных квартир, благоприятствующих рождению как минимум двоих детей, в Англии, например, составляет 86% от всего жилищного фонда, в США - 82%, в Польше - 22%, в Румынии - 18%, даже в Индии - 11%. А вот в России, как, вероятно, и в Белоруссии - всего 0,4%!. В моём, например, многоэтажном доме, построенном в конце 90-х годов, т.е. относительно новом ещё доме, доля четырёхкомнатных квартир составляет всего 6 процентов.

Однако и здесь, как в случае с меркантилистской мотивацией, необходимо, во-первых, учитывать стремительно возрастающий уровень требований молодежи к жилищным условиям и, во-вторых, не всегда верить на слово сетующим на отсутствие жилья, искать действительные причины малодетности современной семьи. Ведь, в конце концов, в той же самой Англии, где 86% всего жилищного фонда составляют квартиры с четырьмя и более комнатами, депопуляция населения вследствие низкой рождаемости представляет не менее острую проблему, чем в Беларуси.

Устранить фактор материальных трудностей в обозримом будущем вряд ли удастся. Дело здесь не только и не столько в ограниченности экономических ресурсов, не позволяющей государству сколько-нибудь существенно материально стимулировать высокую рождаемость. Необходимо отдавать себе отчет в том, что природа материальных трудностей людей, как это ни парадоксально звучит, вовсе не материальная (в философском смысле этого слова), а идеальная, оценочная. Их источник - чаще всего не отсутствие или нехватка денег, жилья, вещей или еды, а комплексирующее сознание индивида, болезненно переживающее внешнее, «вещное» превосходство ближнего, у которого перечисленных ценностей оказалось больше.

Характер индивидуальной оценки ситуации, в конечном счете, определяется соотношением социально обусловленных статусных притязаний индивида, с одной стороны, и реальных возможностей их осуществления, - с другой. Если возможности человека соответствуют или превышают его ожидания, он оценивает ситуацию положительно и чувствует себя счастливым или, по меньшей мере, удовлетворённым. Если же его наличных возможностей (личностных или социальных) недостаточно для удовлетворения законных притязаний, тогда ситуация оценивается негативно и он чувствует себя несчастным и недовольным. Ощущение дискомфорта, обусловленное негативным расхождением между ценностными ожиданиями и реальными возможностями индивида в современной социологии и социальной психологии объясняется депривацией ( от англ. «deprivation»: лишение, утрата). Это понятие стали широко использовать в социальной науке ещё в 40-е годы 20-го века. В современном обществе речь, как правило, идёт не об абсолютной депривации, когда индивид лишён возможности удовлетворять базовые витальные потребности, а об относительной депривации (Relative Deprivation – RD), возникающей из-за травмирующих психику расхождений в оценках между социальными притязаниями индивида и наличными возможностями их достижения. Относительная депривация очень многими исследователями используется в качестве исходной категории при объяснении различных форм человеческой деструктивности и девиантности. Так, например, А. Маслоу посредством разделения фрустрирующей и нефрустрирующей форм депривации исследовал психопатогенез личности[11], а Т. Гарр на основе категории «относительная депривация» построил свою теорию политического радикализма[12].

Ещё раз подчеркнём относительный характер депривации в современном обществе. Современный человек не рискует умереть от голода. Его чувство неудовлетворённости, вовсе не уменьшившееся за последние сотни, а может быть, и тысячи лет, сегодня обусловлено уже не физиологическими, а социальными факторами. Оно проистекает из негативного сопоставления социальных притязаний (ожиданий) человека, и реальными (как индивидуальными, так и групповыми) возможностями их осуществления. Суть понятия депривации может быть выражена в виде формулы:

Другой смысловой стороной депривации является чувство удовлетворённости. Поэтому мы имеем все основания отметить, между прочим, что противоположное депривации ощущение удовлетворённости и счастья можно наглядно представить формулой с реверсивным положением притязаний и возможностей:

Смысл формулы депривации предельно ясен: чувство лишения, утраты и несчастья у человека увеличивается по мере того, как растут его потребности-притязания и/или сокращаются ресурсы и возможности удовлетворения этих потребностей. И наоборот, чем скромнее притязания человека и больше его индивидуальные и социальные возможности, тем большее чувство удовлетворённости он будет испытывать. Уже исходя из этого нехитрого умозаключения, можно сделать пессимистический вывод о том, что при условии отмеченной классиками философии тенденции бесконечной качественной экспансии человеческих потребностей оказывается невозможным в принципе общество повсеместного счастья. Однако при условии тотального контроля над человеческими потребностями (что вполне возможно уже в нынешнем состоянии общества) депривацию можно свести к приемлемому уровню. На основе этого принципа, в частности, был создан феномен советского оптимизма в условиях массовой бедности.

Относительная депривация может быть различных модификаций. Американский социолог Тэд Гарр описал следующие три паттерна относительной депривации[13]:

1. депривация убывающих возможностей, при которой групповые ценностные ожидания остаются относительно постоянными, а ценностные возможности воспринимаются как снижающиеся;

2. депривация устремлённых притязаний, при которой возможности относительно статичны, в то время как ожидания возрастают или интенсифицируются;

3. прогрессирующая депривация, при которой наблюдается существенное и одновременное возрастание притязаний и снижение возможностей.

Первый тип депривации характерен для стагнирующих обществ и деградирующих индивидов. Это – наиболее часто встречающаяся первопричина народных бунтов и персональных суицидов. Потеря работы или болезнь сокращает ресурсы человека, и он лишается возможности удовлетворять статусные потребности, на которые продолжает по инерции претендовать.

Второй паттерн депривации характерен для бурно развивающихся обществ с открытой перспективой общественного и индивидуального роста. Депривационный разрыв между ожиданиями и возможностями образуется вследствие экспансии новых потребительских стандартов, заимствованных из внешней социокультурной среды или формирующихся под влиянием высокой динамики экономического или политического развития. Этот тип депривации отчасти объясняет феномен низкой рождаемости в развитых странах Европы.

Закон увеличения материальных потребностей, столь убедительно описанный еще Карлом Марксом, порожден экспансирующим массовым производством, заинтересованным в постоянном сбыте всё более увеличивающихся объемов своей продукции. Вся европоцентристская цивилизация построена на меркантилизме. Поэтому с горечью приходится констатировать, что подстегиваемая средствами массовой пропаганды бесконечная гонка за стремительно растущим стандартом потребления материальных благ не оставляет шансов на увеличение числа счастливых и многодетных семей в ближайшей перспективе.