Э. Фромм

(1900–1980)

Эрих Фромм – выдающийся мыслитель ХХ века, во многом определивший общественные настроения своей эпохи. Немного найдется психологов, чьи идеи пользовались бы столь широкой популярностью во всем мире (еще при жизни Фромма его основные труды выдержали десятки переизданий миллионными тиражами). В то же время множество практических психологов, увлеченных диагностическими и тренинговыми манипуляциями, почти ничего не знают о Фромме, так как ни тем, ни другим он никогда не занимался. Его труды в основном посвящены философским, этическим, социально-психологическим вопросам природы человека, его места в мире, смысла его существования. А ведь это, по сути дела, и есть те стержневые вопросы, вокруг которых ветвятся все прикладные психологические исследования и разработки. Поэтому обратимся с вниманием и почтением к истории становления его идей.

Эрих Фромм родился 23 марта 1900 г. во Франкфурте-на-Майне в еврейской семье. Его мать, Роза Фромм, в девичестве Краузе, была дочерью раввина, эмигрировавшего из России, а ее дядя, Даян Людвиг Краузе, слыл одним из самых авторитетных талмудистов в Познани. Под влиянием этого двоюродного деда, который регулярно присылал мальчику указания по чтению Талмуда, юный Эрих намеревался посвятить свою жизнь изучению и проповеди иудаизма. Этому способствовал весь уклад семейной жизни. Отец Эриха, Нафтали Фромм, также был сыном и внуком раввинов и, хотя без особого энтузиазма посвятил себя торговле, сохранял и поддерживал в семье ортодоксальные религиозные традиции. Целыми днями он просиживал в своей скромной лавочке над священными книгами, всякий раз сетуя, что покупатели отвлекают его от столь благочестивого занятия. Нетрудно догадаться, что при таком подходе к коммерции финансовые дела семьи шли из рук вон плохо.

Еврейская среда, из которой вышел Фромм и связь с которой он сохранял до конца своих дней, не имела ничего общего с миром прагматичных и корыстных дельцов. Сам Фромм называл свой мир докапиталистическим, а иногда и просто средневековым, подчеркивая, что атмосфере, в которой он воспитывался, был абсолютно чужд буржуазный дух рубежа ХIХ-ХХ веков. Фромм вспоминал: «Я приходил в недоумение, когда кто-либо в моем присутствии признавал, что является дельцом, то есть тратит свою жизнь на добывание денег. Мне становилась за него очень стыдно». Ведь, согласно иудаистской традиции, конечной целью всякого труда, любой деятельности является самосовершенствование, а самое верное средство для этого – хозяйственная самостоятельность; поэтому собственность может служить не целью, но лишь средством достижения свободы ради удовлетворения духовных запросов. По сути дела, эта идеология и нашла воплощение в философской концепции Фромма, хотя уже вне тесной связи с иудаистской традицией, от которой Фромм постепенно отходил по мере того, как расширялись его интересы.

Характерно, что в Священном Писании Фромма привлекали и воодушевляли весьма специфические моменты – история грехопадения Адама и Евы, заступничество Авраама за жителей Содома и Гоморры, судьба пророка Ионы. Наверное, еще в юношеских штудиях зародилась та мысль, которую Фромм высказал много лет спустя и которую с энтузиазмом подхватило поколение молодых бунтарей шестидесятых: «История человечества начинается с акта непослушания, что в то же время есть начало его освобождения и интеллектуального развития».

«Грехопадение» самого Фромма произошло на редкость банально. Однажды, чувствуя сильный голод, он был привлечен вкусным запахом, исходившим из уличного киоска. Недолго думая, юный талмудист купил и съел на ходу горячую свиную сосиску – поступок для благочестивого иудея немыслимый. И мир не перевернулся! Более того, юноша не ощутил себя грешником, не почувствовал, что стал хуже. Может быть, той самой сосиске мы обязаны тем, что мир потерял заурядного раввина, но приобрел замечательного психолога.

Во Франкфурте Фромм посещал национальную школу, в которой, наряду с основами вероучения и религиозными традициями, преподавались и все предметы общеобразовательного цикла. В 1918 г. он сдал экзамены на аттестат зрелости и после недолгих колебаний остановил свой выбор не на продолжении религиозного образования, а на изучении права. Такой выбор не был чем-то радикальным, поскольку Фромм понимал право как «кристаллизованный минимум этики какого-либо общества». Однако перспектива стать юристом быстро утратила для него привлекательность, и он отправился в Гейдельберг изучать философию, социологию и психологию.

Престиж социологии в Гейдельбергском университете был утвержден Максом Вебером, с которым Фромм, однако, познакомиться не успел. Он изучал социологию у его брата Альфреда Вебера и под его руководством защитил в 1922 г. докторскую диссертацию.

Важным событием в личной жизни и научной карьере Фромма явилось знакомство с Фридой Райхман, которая до того успела побывать ассистенткой Курта Гольдштейна, потом – основателя школы аутогенной тренировки И.Х. Шульца, а в 1923 г. освоила психоанализ в Берлинском психоаналитическом институте под руководством Ганса Сакса. В 1924 г. Фрида Райхман открыла в Гейдельберге, на Менхофштрассе, 15 пансионат «Терапойтикум», в котором стала практиковать психоанализ.

Знакомство состоялось через третье лицо и поначалу носило чисто приятельский характер. Однако довольно скоро Фрида Райхман сумела заинтересовать Фромма психоанализом и предложила выступить для него аналитиком. И подобно историям Шандора Радо и Вильгельма Райха, женившихся на своих пациентках, терапевтическая связь между Фридой Райхман и Эрихом Фроммом привела к женитьбе (вот и попробуй после этого не спутать любовь с трансфером!). Многие недоумевали, что ни аналитические откровения, ни солидная разница в возрасте (Фрида была на 10 лет старше) не воспрепятствовали браку. Впрочем, сомнения оказались небезосновательными. Прожив вместе всего 4 года, супруги расстались (развод был оформлен лишь в 1940 г. в США, где их пути снова случайно сошлись). Впрочем, добрые отношения им удалось сохранить, и все последующие годы Фрида жила под двойной фамилией – Фромм-Райхман, под которой и получила немалую известность.

Психоаналитическую подготовку Фромм завершил в берлинском Институте, который с конца 20-х годов все более становился центром притяжения аналитиков и их клиентов и оспаривал первенство у венского. В разные годы здесь практиковали и преподавали Шандор Радо, Франц Александер, Макс Эйтингон, Ганс Сакс, Вильгельм Райх, Рене Спитц и другие видные аналитики. Здесь Фромм близко познакомился с Карен Хорни, чья протекция впоследствии обеспечила ему должность профессора в Чикаго.

В 1925 г. Фромм, завершив обязательную психоаналитическую подготовку (серьезным изъяном которой, впрочем, считалось отсутствие у него медицинского образования), открыл собственную частную практику. Среди его пациентов оказалось немало американцев. Практикуясь с ними в разговорном английском, Фромм делал большие успехи, что впоследствии позволило ему легко ассимилироваться за океаном.

Первоначально Фромм стоял на позициях ортодоксального фрейдизма, его ранние работы публиковались в солидных психоаналитических журналах, в том числе в авторитетном «Имаго». С Зигмундом Фрейдом он никогда не был лично знаком, но глубоко проникся духом его учения. Со временем, однако, приверженность фрейдистской доктрине стала ослабевать, и в итоге Фромм выступил одним из самых решительных ревизионистов психоанализа.

Обширная практика, общение с пациентами дали Фромму богатый материал для переосмысления соотношения биологического и социального начал в формировании человеческой психики. Анализ эмпирического материала был осуществлен им в период работы в Институте социальных исследований во Франкфкрте-на-Майне (1929–1932). Будучи руководителем отдела социальной психологии института, Фромм в 1932 г. организовал исследование неосознаваемых мотивов поведения больших социальных групп и в результате анализа полученных данных пришел к выводу, что народные массы не только не окажут сопротивления нарождающемуся фашизму, но и своими руками приведут его к власти. Объяснение этому «иррациональному» явлению Фромм видел в механизме «бегства от свободы», когда измученные национальным унижением, безработицей, инфляцией народные массы охотно отказываются от привилегий, даваемых свободой, и с готовностью жертвуют ими в обмен на «порядок» и гарантированную миску баланды. (Не потому ли эта концепция стала психологической классикой, что жизнь подтверждает ее снова и снова?)

Фромм был одним из первых, кто в 1933 году оставил Германию, ибо результаты его изысканий заставили отказаться от всяких иллюзий. (Те его коллеги, кто продолжал питать иллюзии о «твердой руке» и «новом порядке», впоследствии были вынуждены спасаться паническим бегством, а иным и этого не удалось).

Фромм поселился в США, где в 1941 г. увидела свет написанная им по-английски книга «Бегство от свободы», разоблачавшая различные модификации тоталитаризма. Книга принесла автору известность в Америке и вызвала к нему ненависть в Германии, куда он и после окончания войны уже не вернулся. В Америке – сначала в США. А затем в Мексике – Фромм занимается широкой исследовательской и педагогической деятельностью, ведет большую клиническую практику, пишет и издает книги, приносящие ему все большую славу: «Человек для себя» (1947), «Сказки, мифы и сновидения» (1951), «Здоровое общество» (1955), «Искусство любви» (1956), «Революция надежды» (1968), «Иметь или быть?» (1976) и др. (в наши дни большинство основных произведений Фромма издано в переводе на русский язык). Последнюю из названных книг можно считать откликом на сочинение французского философа Г.Марселя «Быть или иметь?», где высказано много близких Фромму суждений о негативных аспектах технократической цивилизации с ее неконтролируемым культом потребления. Подзаголовок книги Фромма ясно обозначает направление его поисков – «В направлении гуманизированной технологии».

Переосмысление и творческое развитие теории Фрейда поставило Фромма во главе одного из влиятельных направлений современной гуманитарной науки – неофрейдизма. (Хотя его небезосновательно причисляют и к теоретикам гуманистической психологии. Идея самоактуализации явно прослеживается в его суждении: «Главная жизненная задача человека – дать жизнь самому себе, стать тем, чем он является потенциально. Самый важный плод его усилий – его собственная личность») Фромм стремится перенести акцент с биологических мотивов человеческого поведения в психоанализе на социальные факторы и тем самым как бы уравновесить два этих начала. В этом он, в частности, опирается на марксистскую концепцию отчуждения человека от своей сущности в процессе труда и жизнедеятельности, когда человек используется как средство, но не как цель. Различные варианты синтеза фрейдизма с марксизмом были вообще свойственны многим представителям Франкфуртской школы, но они разошлись во взглядах на роль революционности в преобразовании общественных структур. Так, Г.Маркузе, с которым Фромм лично и заочно полемизировал еще в Европе, в своей книге «Эрос и цивилизация» обвинял неофрейдистов, прежде всего К.Хорни и Э.Фромма, в том, что они трансформируют фрейдизм в моральную проповедь – конформистскую и годную (вернее, негодную) для всех времен и культур. Фромм же критиковал в учении Маркузе те идеи, которые поставили последнего в ряд вождей так называемой молодежной революции 1968 г. Маркузе предлагает революционный, «хирургический» способ лечения болезней общества потребления; Фромм более склонен к «терапевтическим» методам воспитания, просвещения, гуманизации на основе вечных нравственных ценностей, которые, лишь сохраняясь в душе отдельного человека, не исчезнут и в обществе. Здесь, как мы видим, старинный философский спор об основаниях – с чего начинать: с «я» или с «мы»? Фромм понимал, что история творит человека, и этому посвящена одна из самых известных его книг – «Человек для себя». Смысл книги и ее названия станет ясным, если привести слова, взятые Фроммом из Талмуда (годы ученичества не прошли даром) в качестве эпиграфа:

Если я не за себя, то кто же встанет за меня?

Если я только для себя, то кто же я такой?

Если не сейчас, то когда?

Фромм проанализировал типы социальных характеров, формирующиеся различными типами культур, показал роль гуманистической и авторитарной этики в этом формировании и пришел к заключению, что человек может, а значит и должен противопоставить внешнему авторитету власти и анонимному авторитету общественного мнения свои собственные разум и волю. То есть спасение от авторитарности во всевозможных ее видах Фромм видел в самостоятельности и самосовершенствовании человека.

Эта мысль является главной и для, пожалуй, самой известной его книги «Искусство любви». Человеку предстоит самостоятельно выбирать путь меж двух бездн – агрессивности и покорности. Разумом он отличается от прочих живых существ, и кроме разума ему не на что рассчитывать. Однако не следует считать Фромма сугубым рационалистом, ведь он имел огромный опыт изучения человеческой иррациональности и не мог недооценивать ее роль на личностном уровне и особенно на уровне больших социальных групп. Еще накануне второй мировой войны он показал, что тоталитаризм, то есть подавление независимой мысли и свободы воли, – результат не только узурпации и террора власти, но и неспособности миллионов людей ценить и любить свободу и разум, что делает их молчаливыми соучастниками злодеяний, а то и палачами.

По существу, и в сегодняшнем мире единственным достойным и надежным противодействием иррациональной деструктивности остаются только разум и добрая воля. «Здоровое общество», о котором размышлял Фромм, все еще не построено. Одиночество, отчуждение, бегство от угнетающей реальности в мир наркотических иллюзий, психопатология в обыденной и общественной жизни, изнурительная рутина сизифова труда – разве это не наши сегодняшние проблемы? Поэтому и сегодня актуально звучат слова Фромма: «Человек не может жить без веры. Решающим для нашего и следующего поколений является вопрос о том, будет ли это иррациональная вера в вождей, машины, успех, – или рациональная вера в человека, основанная на опыте нашей собственной плодотворной деятельности».

М. Мид

(1901–1978)

Все-таки живем мы неправильно! Страдаем тяжелыми комплексами, тяготимся нелепыми ограничениями, натужно исполняем бессмысленные ритуалы. И детей своих растим такими же страдальцами, потому что иначе не умеем…

Похожие мысли временами приходят в голову почти каждому. И тому, кто решится произнести их вслух, да еще убедительно аргументировать, наверняка обеспечена восторженная аудитория. А если не ограничиться критикой, а предложить конструктивную альтернативу, овация будет нескончаемой.

В адрес Маргарет Мид такая овация не стихает уже более полувека. Педагоги, социологи, культурологи всего мира цитируют ее взахлеб, психологи преклоняются перед ее авторитетом. В кругах интеллектуалов рубежа веков поговорить о воспитании детей или построении здорового общества, не упомянув при этом идеи Мид, стало решительно невозможно. И это при том, что начинала она свою многогранную деятельность как рядовой антрополог и не претендовала на большее, чем описание туземных нравов на далеких островах. Увиденное, однако, воодушевило ее настолько, что отчеты об экспедициях вылились в настоящий революционный манифест. Впрочем, как почти при всяком революционном перевороте, не обошлось без скандальных разоблачений, выставляющих пророка не в самом благовидном свете. Кто же такая Маргарет Мид и что такого она открыла в южных морях, что ухитрилась вызвать бурю восторгов с одной стороны и бурю негодования – с другой?

Маргарет Мид родилась 16 декабря 1901 года в Филадельфии, крупнейшем городе штата Пенсильвания. Она стала первым ребенком появившемся на свет в только что отстроенной больнице Уэст Парк. Родители Маргарет происходили из семей квакеров, были людьми весьма образованными и придерживались передовых для того времени взглядов. Отец, Эдвард Шервуд Мид, был профессором экономики Пенсильванского университета, а мать, Эмили Мид, феминистка и социолог, изучала жизнь эмигрантских семей.

Можно сказать, что интерес к социальным наукам, как и тягу к образованию, Маргарет впитала с молоком матери. Сегодня этим никого не удивишь, но в пуританской Америке начала прошлого века стремление к собственной карьере не было общепринятым для женщин среднего класса.

Семья часто переезжала с места на место, и Маргарет приходилось каждый раз заново привыкать к новой школе и новым товарищам. Из-за этого ее отношения со сверстниками не всегда складывались гладко. Отношения с родителями, по-видимому, тоже не были безоблачными, во всяком случае в своей автобиографии «Иней на цветущей ежевике» Маргарет о них почти не упоминает.

Еще в школьные годы она познакомилась со своим будущим мужем Лютером Крессманом. Их свадьба состоялась в 1923 году, когда она уже училась в Колумбийском университете. Однако судьбу Мид в большей мере определили другие знакомства, состоявшиеся в студенческие годы. Под влиянием Франца Боаса, крупнейшего в те годы авторитета в антропологии, Маргарет увлеклась этой наукой и стала работать под его руководством.

В ту пору в американской науке шел яростный спор о соотношении биологических (наследственных) и социальных факторов в развитии человека и общества. Франц Боас, наставник Мид, склонялся в пользу идей культурного детерминизма – он считал культуру и воспитание основополагающими факторами развития человека и общества, не случайно его научная школа получила название культурной антропологии.

Изучение «примитивных» обществ открывало уникальные возможности для ответа на вопрос, насколько универсально человеческое поведение, в какой мере оно подвержено культурным влияниям. Поэтому Боас и его сотрудники изучали эскимосов, квакиютлей, зуньи, пуэбло и прочие «отсталые» народы. Но их исследования ограничивались территорией Северной Америке, а Маргарет Мид предстояло гораздо более дальнее странствие.

В 1925 году молодая исследовательница по заданию своего научного руководителя отправилась на острова Восточного Самоа в южной части Тихого океана для изучения туземных нравов. Боаса прежде всего интересовала проблема становления личности в детском и подростковом возрасте. В западной культуре подростковый возраст традиционно считается (а в большинстве случаев на самом деле является) «переходным», «трудным». Было очень интересно узнать, так ли это в другом обществе, в рамках совершенно иной культуры. Как протекает конфликт отцов и детей у народа, мало затронутого западной цивилизацией? Если в далеких краях удастся обнаружить какие-то специфические особенности данного явления, то тем самым удастся подтвердить, что социальные условия играют в становлении человека более важную роль, чем якобы универсальная «человеческая природа».

С заданием Мид справилась блестяще – по крайней мере, если судить по полученным ею результатам. За год она опросила десятки самоанских девушек и девочек-подростков (понятно, что с юношами ей было труднее найти общий язык) и пришла к сенсационным выводам. По ее наблюдениям, так называемый пубертатный кризис, который типичен для западного общества, в этой островной культуре просто не существует. Процесс становления личности протекает гладко и постепенно, без обострений и конфликтов. Растущие дети легко ладят со старшими, поскольку те не задают им непосильных требований, а с другой стороны – почти не сковывают их никакими ограничениями. В основном – и Мид обращала на это особое внимание – это касается сексуальной сферы. Тут царит полная раскованность. Добрачные половые связи, в основном кратковременные, практикуются с самого юного возраста, и это никого не смущает и не шокирует. Результаты – потрясающие. На Самоа практически отсутствуют преступления на сексуальной почве, как и вообще какая бы то ни было преступность. Эти райские места населены психически здоровыми, уравновешенными и по-настоящему счастливыми людьми, которым чужды депрессии, комплексы и неврозы. Надо ли говорить, что ни о каком конфликте отцов и детей тут нет и речи. Психиатрам и психоаналитикам на Самоа просто нечего делать!

В июне 1926 года ее экспедиция завершилась, и вскоре Мид отправилась в шестинедельное океанское плавание в Европу. На борту она познакомилась с молодым новозеландским психологом Рео Форчуном, которым увлеклась настолько, что в Марселе даже не заметила, как судно причалило к пирсу. Между тем на пристани ее встречал муж, специально для этого приехавший в Европу. Но Маргарет было уже не до него, вскоре она развелась, чтобы выйти замуж за Рео. Правда, и этот брак продлился недолго. В 1932 году в очередной экспедиции на Новой Гвинее Маргарет и Рео познакомились с британским психологом и антропологом Грегори Бейтсоном. Возник сложный любовный треугольник, разрешившийся в итоге разводом Маргарет с Рео и замужеством с Грегори. В этом третьем браке, продлившемся 14 лет и также завершившимся разводом, Маргарет родила дочь. Как это ни парадоксально, столь бурная судьба не помешала ей, трижды разведенной матери единственного ребенка, приобрести репутацию крупнейшего специалиста по семейным отношениям и воспитанию детей.

Научным же итогом первой экспедиции стала защита докторской диссертации и выпуск книги «Взросление на Самоа». Именно эта публикация и прославила Мид на весь мир. Книга вышла в 1928 году с предисловием самого Боаса, что сразу привлекло к ней внимание ученых. Но и на широкую публику эта работа произвела сильное впечатление. Увлекательно и образно написанная, совершенно свободная от научного занудства, книга сразу стала бестселлером, продается и читается до сих пор (общий тираж в Америке превысил два миллиона экземпляров) и переведена на семнадцать языков, в том числе фрагментарно и на русский. Сама Мид очень любила свою книгу и при переизданиях никогда ее не переделывала, а только снабжала новыми предисловиями. Многочисленных читателей книга привлекает тем, что доходчиво и наглядно разъясняет: привычные для нас проблемы не являются «общечеловеческими» и вызваны специфическими особенностями, характерными для нашего образа жизни. Стоит изменить этот образ жизни по примеру самоанских «детей природы» – и наступит всеобщее душевное благоденствие.

Впоследствии она написала еще несколько книг – «Как растут на Новой Гвинее», «Пол и темперамент в трех примитивных обществах» и др. – ни одна из которых, впрочем, так и не сравнилась по популярности с ее первым бестселлером.

В начале 50-х Мид предприняла попытку психологического анализа русского менталитета – с ее точки зрения, не менее интересного, чем менталитет полинезийцев и папуасов. Характерно, что в России она никогда не бывала. Не известно также, была ли она вообще знакома хоть с кем-то из русских. Похоже, изыскания знаменитого антрополога ограничились прочтением литературной классики. Из этих авторитетных источников (за что Федору Михайловичу и Льву Николаевичу отдельное спасибо!) она вынесла следующее заключение. По ее мнению, русский национальный характер отличается следующими чертами:

склонность к насилию;

хитрость, порождающая бесконечные заговоры;

истеричная исповедальность;

страх перед врагами, которые часто даже не имеют четкого определения;

анархизм;

неумение находить компромисс;

маниакальные поиски истины;

неизбывное чувство вины.

И чтобы вы думали – лежит в основе всех этих черт? По мнению Мид, – русская манера туго пеленать младенцев и удерживать их в таком скованном состоянии вплоть до 9-месячного возраста. Долгие периоды полной пассивности и бурная эмоциональная разрядка в моменты «распеленания» отразились на общем ритме русской жизни и предопределили все типические черты национального менталитета.

Неудивительно, что эта идея пришлась по душе западным психоаналитикам. Ведь она, с одной стороны, оказалась вполне созвучна фрейдистской доктрине, с другой – предлагала доходчивое объяснение «загадок русской души».

Стоит ли нам доверять суждению знаменитого антрополога? Или обидеться? Вот самоанца, например, обиделись на Мид очень сильно. И лишь не так давно стало ясно – почему.

В 1983 году, через пять лет после смерти Мид, австралийский этнограф Дерек Фримэн опубликовал сенсационную книгу «Маргарет Мид и Самоа. Создание и развенчание одного антропологического мифа». Сам Фримэн свыше сорока лет посвятил изучению быта и нравов самоанцев и пришел в недоумение от того, насколько расходились его собственные наблюдения с суждениями Мид.

Уже из названия книги ясно, что автор вознамерился сокрушить бесспорный авторитет всемирно признанного антрополога. По его мнению, книга Мид «Взросление на Самоа», на которой основывалась ее мировая слава, является не столько отчетом о научной экспедиции, сколько художественным вымыслом, совершенно искажающим истинный образ жизни островитян. Следовательно, и какие бы то ни было выводы из этого творения – психологические, социологические, педагогические – абсолютно не обоснованы.

По наблюдениям Фримэна, о бесконфликтности подросткового возраста у самоанцев не может быть и речи, они гораздо более воинственны и агрессивны, чем их описывала Мид, а семейное воспитание очень авторитарно и основано на физических наказаниях. Сексуальная вседозволенность – скорее всего плод скабрезных фантазий тех, кого Мид расспрашивала, ибо ничего подобного в действительности наблюдать она не могла. Самоанские девушки во все времена воспитывались в строгости, а половая распущенность жестоко наказывалась – вплоть до членовредительства. Идиллическая картинка жизни на райских островах, нарисованная Мид, – не более чем миф, ибо в действительности душевная патология и преступность здесь сравнимы с тем, что наблюдается и на Западе.

Как же возникло такое недоразумение? Проанализировав материалы первой экспедиции Мид, Фримэн пришел к выводу, что она, в силу разных причин, реально занималась непосредственными исследованиями не год, а от силы месяца полтора. За такое время собрать более или менее обширную информацию невозможно. Обрывочные данные, полученные из случайных источников, Мид представила как результаты широкомасштабного исследования, что само по себе просто некорректно.

Сомнения вызывают не только ее интерпретации, но и сама процедура сбора данных. Дело в том, что Мид практически не знала местного языка! Даже получив высшее образование, она вообще не удосужилась выучить хоть какой-то иностранный язык (для европейца это кажется странновато, но для Америки – в порядке вещей). На Самоа она прибыла с полинезийским разговорником под мышкой. С трудом верится, что этого было достаточно для ведения непринужденных бесед на деликатные темы.

К тому же некоторые опрошенные, похоже, просто издевались над американкой, рассказывая ей непристойные байки. Можете себе представить научное исследование менталитета народов Севера, основанное на анекдотах про чукчу? А ведь в данном случае имело место почти то же самое! Про русских умолчим, там хоть источники оказались посолиднее…

В научном мире разразился скандал, серьезно подмочивший репутацию… Дерека Фримэна. Ревнители «свободного воспитания», сексуальной революции, феминистки и сторонники неошаманистского движения Нью Эйдж хором обвинили его в казуистике, непочтительности к авторитету, приверженности консервативным общественным нормам. Фримэна заподозрили в том, что свои выводы он не обнародовал при жизни Мид, опасаясь ее контраргументов. Заметили и то, что работал он на Западном Самоа, а не на Восточном, как Мид, что якобы лишает его суждения научной достоверности.

Маргарет Мид до конца жизни купалась в лучах славы, вела активную научную и общественную жизнь. В Америке она была не менее популярна, чем знаменитый Бенджамин Спок – однажды они даже выступили в совместном радиоинтервью, полностью придя к согласию по большинству проблем воспитания. Мид вела регулярную рубрику в журнале «Редбук», часто выступала в Конгрессе США по социальным вопросам, участвовала в работе Организации Объединенных Наций, была удостоена премии ЮНЕСКО. Ну и что с того, что где-то на далеких островах жизнь совсем не такая, как она ее описала? Зато ведь верно угадала, чего от нее хотят услышать!