Глава вторая богу на съедение

Низко склонившись над белой порослью и проваливаясь в нее по колено, самхаист Дантанна ступал по лужайке, поросшей мхом карибу. Из этого растения можно было приготовить сильнодействующую мазь или целебный отвар, но монах искал гораздо более ценный ингредиент: луковицы дауба. Они росли именно среди мха, причем попадались довольно редко — за день найти всего одну считалось большой удачей. Впрочем, чтобы сварить чудесный напиток, который на неделю с лишним избавил бы его от болей в суставах, большего и не требовалось.

В Альпинадоре Дантанне совершенно не нравилось. Он предпочел бы жить к югу от горного хребта, в Вангарде, — мягкий климат был монаху куда больше по душе. Но в его положении демонстрировать недовольство не приходилось, хотя самхаист постоянно напоминал себе, что надо отстаивать свои интересы. Он не так стар и изможден, чтобы оставаться в стороне, когда в мире назревают столь важные события.

Дантанна ускорил шаг, нагнулся и раздвинул белые побеги. Здесь, рядом с пышным кустом мха карибу уж точно должны расти дауба.

— Это шнурок, а не стебель, глупый мальчишка, — неожиданно раздался у него над головой хриплый голос.

Только теперь Дантанна обнаружил, что не один на поляне. Монах не мог понять, как получилось, что он ничего не заметил, пока не взглянул на говорившего. Обветренное лицо, пышные усы, остроконечная шляпа, украшенная перьями. Этому высокому, статному человеку можно было дать и сорок лет, и семьдесят. Его нестареющий облик говорил о силе и жизненном опыте, причем очень богатом. Теперь все стало ясно.

— Учитель Секуин, — пробормотал Дантанна, попятившись.

Странник ничего не ответил и продолжал пристально смотреть на самхаиста.

— Я не знал, что вы здесь, — добавил тот.

— Любишь утверждать очевидное? — наконец иронично заметил Секуин.

Дантанна глупо улыбнулся.

— Я Дантанна, самхаист. Мы как-то встречались с вами в Вангарде и там, где Абель…

— Пеллинорская часовня, — закончил Джеймстон Секуин.

Монах кивнул, стараясь не показать радости оттого, что такой великий муж его помнит.

— Я никогда не забываю лица или имени, если человек стоит того, — добавил странник.

Дантанна расцвел.

— Так как, говоришь, тебя зовут?

— Дантанна, — тут же сник самхаист.

— Путешествуешь со стариком Бедденом?

— Со старцем Бедденом, — поправил Дантанна неожиданно твердым для себя тоном.

— Далеко ты забрался от дома, парень!

— Так ведь война… — начал было Дантанна, не зная, как реагировать.

— Которую развязал твой старец Бедден, — перебил Секуин.

— Неправда! — горячо возразил монах и сам удивился своей реакции.

К войне с Вангардом он относился неоднозначно, если не сказать — с неодобрением.

— Это из-за госпожи Гвидры все началось. Она сделала неправильный выбор.

— Потому что влюбилась?

— Да, в абелийского монаха!

Джеймстон Секуин фыркнул.

— Не высока ли цена? — спросил он.

Дантанна мотнул головой не то в знак согласия, не то наоборот. Сказать же что-то он не решился, чувствуя, что любой ответ прозвучит в его устах неубедительно.

— Что ж, воюйте, раз уж вы видите в этом смысл, — продолжал Джеймстон. — А народ Вангарда пусть сам решает, какая религия ему милее, самхаистская или абелийская.

— А какую предпочитает Джеймстон Секуин? — с лукавым видом спросил Дантанна.

В ответ Джеймстон расхохотался, и самхаист понял, что сглупил.

— Это пусть они предпочитают.

Не сводя испепеляющего взгляда с монаха, Джеймстон снял заплечный мешок и вытряхнул его содержимое на землю. К ногам собеседника покатились больше дюжины отрезанных остроконечных ушей.

— Но вы уже сделали выбор за них, — возразил Дантанна, словно загипнотизированный видом зловещих трофеев Секуина.

Это были уши троллей, тех самых существ, которых завербовал старец Бедден.

— Выбрать между троллем и человеком мне будет нетрудно, парень, — ответил Джеймстон. — Как уже сказано, я в ваши дела не вмешивался и не буду, но своему старцу передай, что я против того, чтобы ледниковые тролли убивали мирных жителей во имя Самха или кого бы то ни было другого.

— Но наша борьба…

— Она меня не касается и не волнует, — закончил за Дантанну странник. — Но если я увижу тролля, то убью его и не стану спрашивать, кому он служит.

Он презрительно усмехнулся и пошел прочь с поляны.

— Учитель Секуин, — окликнул его Дантанна. — Если мы снова встретимся, вы вспомните мое имя?

— Я уже забыл его, — ответил Джеймстон, не оборачиваясь.

Старец Бедден стоял на самой кромке Колдринского ледника и с высокого уступа вглядывался в южные дали. Мысленный взор его устремился сквозь морозную тундру Альпинадора к густым лесам Вангарда. Ему виделись жестокие битвы. Люди Хонсе дрались с гоблинами, ледниковыми троллями, дюжими альпинадорскими варварами. Так его армия наказывала хонсейцев за все более милостивое отношение к еретикам блаженного Абеля.

Они надолго запомнят этот урок. Старец Бедден улыбнулся. Зубы, удивительно белые для человека его лет, сверкнули из-под пышных черных усов, переходивших в окладистую бороду. Ее жесткие пряди были склеены пометом, перевязаны красными и черными лентами и торчали в разные стороны, обрамляя суровое лицо самхаиста колючим полукругом.

Пришло известие о падении Пеллинорской часовни. Разъяренные хонсейцы принесли ей больше вреда, чем полчища старца Беддена. Нескольких монахов, оставшихся в живых, они отправили сюда, на север, чтобы принести в жертву старцу Д'но, червеобразному богу этих студеных земель.

Бедден перевел взгляд на облака пара, поднимавшиеся над тем местом, где горячие воды озера Митранидун касались отвесного склона ледника. Туман казался гуще обычного. Это могло означать, что бог Д'но доволен новостью. А может, он предчувствует скорую трапезу и трепещет от предвкушения?

Воображение дорисовало старцу Беддену то, что скрывалось за клубами пара: священное озеро и расщелину Самха. Такова была награда, которую получили от Древнейших их потомки за титанический труд на этой земле.

Внезапный оглушительный грохот заставил самхаиста обернуться. Футах в пятидесяти к северу от того места, где он стоял, в разломе ледника работали два великана — ростом пять с половиной ярдов, плечи шириной с размах крыльев большого орла. Они вскидывали высоко над головой увесистые молоты и со всего маху одновременно обрушивали их на большой деревянный костыль, который с каждым ударом уходил все глубже в ледяную толщу. Как только верхушка клина оказывалась вровень со льдом, старец Бедден освящал его, опаливал магическим огнем и специальными заклинаниями готовил к соединению с новым костылем, забивавшимся следом.

Чуть правее и несколько выше, где разлом увеличивался, на перекладине болтались несколько ледниковых троллей, подвешенных за ноги на тонких веревках. К их связанным рукам был привешен груз, отчего существа позой напоминали ныряльщиков. Из перерезанных запястий капала кровь и стекала струйками в ущелье. Там на ветру она превращалась в мельчайшую пыль, которая оседала на поверхности льда. Кровь троллей никогда не замерзала и потому, покрывая лед тонким слоем, не давала ему таять. Это упрощало задачу великанов. Старец Бедден заметил, что кое-кто из троллей уже умер и красная струйка под ними стала высыхать. Но стоит ли волноваться, если этих жалких созданий вокруг так же много, как зайцев по весне в Вангарде?

Взор самхаиста скользнул правее, туда, где красовался великолепный ледяной мост — магическое творение старца. Он возвышался над самым широким местом ущелья и был построен с таким расчетом, что позволял увеличить разлом до запланированных размеров. Еще правее, на фоне темных отвесных скал, подступавших к леднику с востока, виднелся замок из прозрачного льда, словно хрустальный, с изящными витыми шпилями и толстыми стенами, с замысловатыми лабиринтами, прекрасными и полезными в то же время. Бедден не мог не улыбнуться, глядя на него. Это был Девонгл, его дом, его шедевр.

Но улыбка растаяла, едва старец повернулся в сторону работавших великанов и заметил приближавшегося человека, облаченного в светло-зеленую самхаистскую рясу. Она была гораздо скромнее, чем мантия самого Беддена, которую украшали клыки и когти хищников, а искусно вытканные узоры из желтых и зеленых листьев смотрелись так естественно, что казалось, стоит старцу войти в заросли кустарника, как он попросту исчезнет. Наряд верховного самхаиста довершал повязанный узлом на талии широкий красный кушак, обтрепанные концы которого свисали до самой земли. Больше никто из его собратьев не имел права носить этот священный пояс. Теперь, будто желая напомнить себе о высокой чести, Бедден положил руку на узел кушака и стал дожидаться Дантанну, один вид которого вызывал у него раздражение.

Скорчив недовольную мину, Дантанна обошел великанов на почтительном расстоянии, перепрыгнул через расщелину, хотя уже в десяти футах от вбитого костыля она превращалась в узкую трещину, и решительной походкой направился к старцу Беддену. На последних ярдах монах отвесил несколько поклонов, впрочем, не столь подобострастных, как хотелось бы его господину.

— Наверное, ты уже слышал о судьбе Пеллинорской часовни? — обратился к нему старец Бедден.

— Сожжена дотла и погребена под собственными руинами, — отрывисто проговорил Дантанна, словно каждое произнесенное слово причиняло ему боль.

— Абелийские еретики вновь потерпели поражение. Разве ты не рад?

— В битве погибли не только абелийцы.

Старец Бедден пожал плечами, будто это не имело никакого значения. Впрочем, ради великого замысла Самха он и правда не считался с подобными жертвами.

— Убиты гоблинами, троллями и варварскими наемниками, — добавил Дантанна.

— Таков порядок вещей, — равнодушно отозвался старец.

— Это мы сделали его таковым! Когда-то бок о бок с хонсейцами из Вангарда мы сражались против той самой армии, которую натравили на них теперь.

— Тогда они знали свое место, — ответил Бедден.

Дантанна вздрогнул и притих. Повисла напряженная тишина. К югу от залива Короны война шла повсеместно. Помещик против помещика, Этельберт Энтлийский против могущественного Делавала. Что мог возразить монах, когда было очевидно, что настоящим победителем в этой борьбе станет абелийская церковь, а не кто-то из светских властителей. Ведь абелийцы с их волшебными самоцветами, способными как исцелять, так и разрушать, пришлись ко двору каждому владыке. У самхаистов тоже, конечно, была своя магия, но по количеству полезных фокусов она не могла сравниться с абелийской.

— Они надеются на помощь с юга, — Дантанна наконец решился прервать тягостное молчание. — Народ Вангарда рассчитывает, что их хонсейские братья дадут войне обратный ход.

— Обратный ход от нас и от Древнейших. Но это вопрос времени, ты же понимаешь, — заметил старец Бедден.

Дантанна ничего не ответил, лишь лицо его приняло упрямое выражение.

— У абелийцев в запасе много эффектных трюков, — пояснил старец. — Они удобны и даже полезны в битвах. Но эти фокусники даже представления не имеют о масштабах наших приготовлений. Помещиков и крестьян — всех ждет смерть. Чем тогда глупые мальчишки, следующие заветам болвана Абеля, смогут утешить смертельно раненных воинов?

— Благодаря им смертельно раненных будет меньше.

— Кого это волнует? Умереть суждено всем.

— Тогда, может быть, наша роль состоит в том, чтобы действовать совместно с абел… — Дантанна не договорил.

Слова застряли у него в горле, глаза от страха округлились, когда он взглянул на Беддена. Никогда еще старец не выглядел таким грозным. На его лице застыла гримаса опасности и смерти. Дантанне показалось, что самхаист растет, становится все выше и насмехается над его беспомощностью.

Но иллюзия длилась недолго. Старец Бедден успокоился и лишь зло улыбнулся.

— Признайся, ты ведь мечтаешь об этом? — поинтересовался он. — Тебе бы хотелось мирно уживаться с абелийцами? — уточнил Бедден, заметив вопросительный взор собеседника.

Дантанна замотал головой и стал озираться, словно в поисках убежища.

— До каких пор ты собирался скрывать от меня свою верность госпоже Гвидре? — наконец спросил старец напрямик.

— Не понимаю, о чем вы.

— Не держи меня за дурака, — рявкнул самхаист. — Кто, как не ты, был наставником Гвидры перед тем, как она стала якшаться с абелийцами?

— Но, господин, абелийцы пришли в Вангард давным-давно, еще до моего знакомства с леди Гвидрой. Владыка Гендрон приблизил их к себе незадолго до смерти. Гвидра тогда была еще девочкой.

— И никакие волшебные побрякушки не помогли этим шутам в рясах предотвратить его преждевременную кончину, — усмехнулся Бедден.

Дантанна содрогнулся. До него не раз доходили слухи, что «несчастный случай», отнявший у народа Вангарда обожаемого владыку Гендрона, был делом рук самхаистов.

— Тогда юная и впечатлительная девушка Гвидра взяла бразды правления Вангардом в свои руки, — продолжал старец.

— Да нет же, — возразил было Дантанна, но тут же замолк под гневным взглядом старца Беддена.

— Со смертью владыки ты стал ее советником, должен был ограждать Гвидру от абелийского влияния. В этом заключалась твоя миссия, если угодно. Скажи мне, Дантанна, справился ли ты?

— Это дело оказалось сложным, — Дантанна покачал головой.

— Оно окончилось успехом или провалом?

— Ни тем ни другим, старец. Госпожа Гвидра с самого начала старалась придерживаться золотой середины. Для нее я такое же доверенное лицо, как и…

— Монахи из Пеллинорской часовни?

— Да, но…

— В особенности один из них, — заметил Бедден.

Дантанна тяжело вздохнул — возразить было нечего. Действительно, леди Гвидра полюбила абелийского монаха, и орден блаженного Абеля, конечно же, палец о палец не ударил, чтобы помешать этой связи. Зачем, если она приносила явную выгоду?

Пеллинорская часовня располагалась на окраине столицы Вангарда, самого влиятельного города к северу от залива Короны. В подчинении у леди Гвидры находилась армия целой хонсейской провинции. Чем прочнее становились отношения между наследницей лорда Гендрона и ее возлюбленным, тем больше могущества обретали абелийцы во всем Вангарде. Дантанна не мог ничего с этим поделать и пришел к мысли, что самым правильным для него и для самхаистов будет отойти на вторые роли. Только так они смогли бы сохранить хоть какое-то влияние на вздорную и своенравную правительницу Вангарда.

Пришлось импровизировать, брать ответственность на себя, рисковать. Дантанна был уверен, что именно благодаря ему орден занимал надлежащее место при дворе. Но потом на Вангард обрушились орды наемников с севера — по приказу старца Беддена.

— Твое лицо как открытая книга, глупец! — произнес маг. — Так, значит, это правда.

— Да, госпожа Гвидра спит с абелийцем, — признался Дантанна.

— И ты допустил такое!

Монах не мог согласиться с обвинением.

— Именно. Их отношения развивались на твоих глазах, и ты их не пресек.

— У любви свои законы, старец. Разумеется, я пытался повлиять на Гвидру, но сердцу не прикажешь, и…

— Ты мог убить этого абелийца.

От таких слов у Дантанны перехватило дыхание.

— Неужели ты не понимал важности происходящего?

— Конечно, понимал, учитель.

— Тогда почему же ты до сих пор не сделал того, что велит долг? Почему порочная связь длится столько месяцев? И почему этот нечестивец все еще топчет землю?

— Ты предлагаешь мне убить человека?

— Разве ты не был обучен волшебному искусству отравления? Или думаешь, что тебя учили этому просто так, ради твоего удовольствия? — допытывался Бедден.

Монах беспомощно качал головой, подбородок его трясся.

— Неужто ты не в состоянии покончить с одним-единственным юнцом в рясе?

— Я не убийца, — прошептал Дантанна.

— Убийца! Ха! — фыркнул старец Бедден и, подойдя к краю ледника, посмотрел вниз, на туманную поверхность озера, от которой его отделяла тысяча с лишним футов. — Каким скверным словом ты называешь благородное деяние. Сколько жизней мог бы спасти жрец Дантанна, если бы собрался с духом и выполнил свой долг! Да понимаешь ли ты, болван, что, не соблазни абелийский еретик леди Гвидру, кровопролития можно было бы если не избежать вовсе, то уж точно уменьшить количество жертв?

— Мы могли и не развязывать войну, — отважился возразить Дантанна.

— Неужели? — гневно отозвался старец, оборачиваясь. — И преподнести на блюдечке абелийским отщепенцам души тысяч вангардцев?

— Мы не должны решать за них…

— Замолчи! — оборвал его старец Бедден и устремил взор на юг. — Ты провалил задание, от которого зависело столько жизней, упустил единственный шанс обойтись без многолетних распрей и убийств. Страдания, смерть, реки крови — все это на твоей совести, потому что тебе не хватило мужества нанести всего один удар.

— Ты не можешь говорить это всерьез, — выдавил Дантанна.

— Впрочем, мне следует поблагодарить тебя, — неумолимо продолжал Бедден, будто не слыша. — Древнейшие пожелали увидеть в моем вещем колодце сцены битвы в Пеллинорской часовне. Крики, плач — это было великолепно, право слово.

— Как ты можешь так говорить? — превозмогая страх, чуть слышно проговорил Дантанна.

— Мужчины, плачущие как младенцы! Женщины, осознавшие свою ересь и рыдающие в предчувствии, что поплатятся за грехи собственными детьми! Что может быть прекраснее торжества справедливости! — со смешком воскликнул старец Бедден. — А знаешь, каков самый главный трофей Пеллинора? — спросил он, резко обернувшись и дико глядя на онемевшего монаха. — Пленники! Сотни пленников, связанных друг с другом, в это самое время вереницей направляются сюда.

Дантанна поглядел на великанов, неторопливо забивавших очередной клин, на перекладину с ледниковыми троллями, на капельки их крови, покрывавшие лед. Только теперь он заметил еще одно сооружение, стоявшее рядом с перекладиной. Это была площадка, оборудованная лебедкой и длинной веревкой. Очевидно, именно таким способом планировалось отправлять будущих жертв в самую глубь ущелья, где их ждал священный белый червь. Самодовольная улыбка, с которой смотрел на монаха старец Бедден, когда тот вновь повернулся к нему, рассеяла последние сомнения.

— Пленники пойдут на съедение Д'но, а его неистовый жар ускорит Раскол. — Старец придумал высокопарное название предприятию, развернувшемуся на леднике. — Д'но будет рыть ходы во льдах, а мы — кормить его. Он станет сильнее, проворнее и вскоре доберется до скал, окружающих Колдрин. Тогда наши усилия объединятся с земной магией Древнейших. — Бедден помолчал и ободряюще взглянул на Дантанну. — Пожалуй, я позволю тебе преподнести Д'но несколько блюд, — добавил он и снова отвернулся, чтобы скрыть от перепуганного собеседника издевательскую усмешку.

— Преподнести? — заикаясь, переспросил Дантанна. — Ты убьешь их, пустишь на корм ради осуществления собственных честолюбивых планов?

— Убийство!.. — Старец Бедден стоял спиной к монаху и снисходительно посмеивался. — Не злоупотребляй такими словами. Эти люди сами подписали себе смертный приговор, когда примкнули к еретикам, и нашим — твоим! — долгом будет наказать их по заслугам. Быть может, стоит научить тебя ловчее обращаться с ножом, который ты получил в награду? Тогда в будущем, когда придет время применить его по назначению во имя наших святынь, ты больше нас не подведешь.

Говоря это, старец Бедден призвал на помощь магию, чтобы заострить все свои чувства, и прекрасно слышал, как Дантанна подкрался к нему сзади. Когда же молодой жрец с криком толкнул его, Бедден не сопротивлялся. Он раскинул руки в стороны, сорвался с края ледника и стремительно полетел навстречу туману.

У Дантанны перехватило дыхание, из груди вырвался возглас раскаяния. Он обрек на верную гибель великого учителя, одного из Древнейших самхаистской религии.

Восклицания достигли слуха Беддена. Жалкое отчаяние молодого простофили безмерно забавляло его. Широко улыбаясь, маг закрыл глаза и отдался во власть ветра, ласкавшего его тело и с шумом трепавшего одежды. Ощущение полной свободы от телесных оков придавало ему огромную магическую силу.

Обхватив голову руками и задыхаясь от рыданий, Дантанна отступил от края и потому не сразу заметил превращение, произошедшее со старцем Бедденом. Маг принял свой древнейший облик. Его руки обратились в перепончатые крылья, глаза стали желтыми, а зрачок — вертикальным, лицо вытянулось в длинную клыкастую морду, голову увенчали шипообразные рога.

Пронзительный крик дракона вселил ужас в души всех, кто находился на леднике. Даже один из полумертвых троллей в смятении открыл глаза. Дантанне стало нечем дышать, когда он увидел, как вынырнувший из тумана крылатый монстр молниеносно взлетел на теплых восходящих потоках, поднимавшихся с волшебного озера Митранидун. Монах бросился наутек, однако ноги не слушались. Он поскользнулся, пытался встать, но леденящий душу звук сковал его члены. Секунды обратились в минуты, каждый шаг давался с огромным трудом, но был тщетным, ибо Дантанна лишь беспомощно скользил по льду.

Вдруг он почувствовал сильнейший удар в спину и рухнул бы ничком, если бы огромная когтистая лапа крепко не схватила его. Монах кричал и извивался, увлекаемый все выше. Ярдах в трех от земли когти вдруг разжались, и он упал, больно ударившись о лед.

Не прошло и секунды, как дракон вновь подхватил несчастного и на сей раз швырнул его с еще большей высоты. Дантанна взвыл. Нога под ним подвернулась, сухожилия лопнули, кости сломались. Он попытался сесть, чтобы рассмотреть рану, но опять был схвачен чудовищем.

Снова падение, страшный хруст. Крик застрял в горле. Дантанна пытался ползти, но раздробленные конечности ему не подчинялись. Не в состоянии понять, что происходит, он лишь неуклюже дергался. Его воспаленный мозг ожидал новой атаки, но ее не последовало, и монах окунулся в холодное и мрачное забытье.

Через некоторое время внезапная острая боль в искалеченном теле привела Дантанну в сознание. Он обнаружил себя подвешенным за щиколотки на той самой веревке, которую заметил на новой площадке, возведенной над расщелиной. Руки монаха были надежно связаны за спиной.

— Ты провалился, — донеслось до него как будто издалека.

Дантанна повернул голову и увидел старца Беддена, стоявшего на краю площадки всего в полутора футах над ним. В ногах у мага лежал мешок, из которого вывалилось несколько ушей троллей.

— Очень жаль. Я думал, что воспитал тебя, надеялся, что мне удалось вложить в тебя твердость и разум, — произнес старец и подал сигнал кому-то позади себя.

Веревка медленно опускалась в ущелье. Монах заметался, корчась от боли и отчаянно моля о пощаде, но равнодушный взгляд старца Беддена не оставлял надежды. Даже нестерпимая боль в изломанных ногах не могла пробиться в душе Дантанны сквозь стену кромешного ужаса. Он выкрикивал слова раскаяния, но старый и жестокий самхаист затянул древнюю песню в честь великого Д'но, белого бога-червя.

Дантанна постарался успокоиться, слегка изогнулся и рассмотрел веревку, которая стягивала его щиколотки. Руки были связаны ею же. Тогда он попытался дотянуться до узла. Уж лучше разбиться насмерть, чем пойти на корм червю!

Но палач был не новичок, и Дантанне никак не удавалось подобраться к веревке или высвободить руки. В тускнеющем свете было видно, что ущелье буквально испещрено бесчисленными ходами. Лед сверкал влажным блеском. Расплавленный огромным гельминтом, но покрытый кровью троллей, он не мог полностью растаять. Сеть туннелей. Царство Д'но.

Откуда-то из морозных глубин, с севера, раздался гортанный рокот, рык гигантского чудовища. Дантанна почувствовал прикосновение мокрого льда. Совсем рядом журчала струйка воды. Он неистово заголосил, силясь выдернуть руки из пут — чудом это удалось. Превозмогая боль, пронизывавшую все его существо, монах перевернулся и сел.

— Ползи, ну же, — лихорадочно повторял он, отчаянно пытаясь развязать узел на лодыжках, но руки онемели от холода, и веревка постоянно выскальзывала из пальцев.

Дантанна выругался и еще неистовее принялся за работу. Рокот послышался совсем рядом. Прямо из-за спины.

Сердце монаха упало. Звук перешел в шипение, стало очень жарко. Дантанна обернулся навстречу своей гибели в тот самый момент, когда Д'но набросился на него.

Старец Бедден со своей площадки не мог видеть зловещего пиршества. Слышались лишь крики, ужасные, ласкавшие слух. Затем веревка дернулась пару раз, и все стихло.

Маг подал знак стоявшим позади троллям. Те принялись вращать лебедку с рвением существ, рискующих оказаться на месте бедного Дантанны, если навлекут на себя гнев могущественного хозяина. Когда веревка оказалась целиком на поверхности, старец хмыкнул при виде остатка голени, все еще болтавшегося на ее конце. Кожа обуглилась от дыхания Д'но.

С невозмутимым видом Бедден отвязал конечность и швырнул ее обратно в ущелье. Следом отправились и уши троллей, которые самхаист, морщась от мысли о предательстве Дантанны, смахнул ногой.

— Приятного аппетита, Древнейший, — произнес он.