Импульсивные преступники. 2 страница

Его приятель, сапожник Григорий К., имел брата 12 лет, которого очень хотел поместить в какое-нибудь учебное заведе­ние, и просил Федора помочь ему в этом деле. Федор натолко­вал ему о своих мнимых связях и о возможности для него это сделать. Незадолго перед этим он записался в члены Сокольнического отдела народного образования и по этому поводу много нахвастал своим мнимым влиянием. За устройство мальчика в школу он должен был получить от сапожника новые ботинки и в перспективе имел от него еще угощение. Его попытки устроить мальчика не удались. Пойти и сказать сапожнику правду, значило расстаться с ботинками и угощеньем, а главное обнару­жить свое хвастовство. Этого Федору не хотелось, и он задумал убить мальчика. Сапожнику он сказал, что его брат определен им в школу в 14 верстах от Москвы и что он отведет его туда.немедленно. Сапожник был очень доволен, благодарил его и отпра­вил их около 6 часов вечера из дому. Выйдя за город, Федор с мальчиком пошли сначала лесом, потом — по полотну желез­ной дороги. По дороге мальчик был спокоен, собирал цветы, задавал Федору разные вопросы, на которые тот ему отвечал, хотя волновался в ожидании момента, когда придется присту­пить к задуманному. Отойдя верст 6 от Москвы, свернули в лес и сели отдохнуть. Федор сидел и курил, а мальчик собирал цветы, а затем спросил, скоро ли они придут, и при этом рядом с Федором. Последний сказал, что осталось недалеко, вдруг встал на колени и, схватив мальчика за горло, стал душить. Тот не успел даже вскрикнуть и брошенный на землю, как каза­лось Федору, забился в предсмертных судорогах. Федор бросил свою жертву, как он говорит, из жалости и побежал прочь, а затем, увидев гуляющую публику, пошел шагом. По дороге домой он зашел к сапожнику, застал его сидящим на дворе, под­сел к нему, и они стали курить и мирно беседовать. Он сказал своему приятелю, что комиссия освидетельствовала его брата, приняла его и сейчас же отправила верст за 40 от Москвы на какую-то дачу. Сапожник не заметил в своем собеседнике ничего странного и поверил всему, что тот сказал. Побеседовав с ним, Федор пошел домой, не стал ужинать и лег спать. Долго ему не спалось, все думал, что сделал. Было у него и опасение, что мальчик оживет. Что тогда ему, Федору, будет? Под конец он заснул, а проснувшись — был арестован участковым надзира­телем, которого привел с собой сапожник. В 11 часов вечера мальчик очнулся и коё-как добрел домой. Сидя в тюрьме, Федор удивляется, «как его сердце позволило ему сделать такое дело». Всякие корыстные побуждения с своей стороны он категорически отвергает, ссылаясь на то, что у него всего было достаточно, что в самый день преступления он дал в долг одному приятелю 9 рублей. По данным дела надо думать, однако, что и корыстные побуждения играли в его преступлении некоторую роль, но они не были главными пружинами.

III.

Следующую разновидность импульсивных преступников соста­вляют те, которые совершают преступление ради того, чтобы полу­чить какой-либо предает, которым они могут украсить себя или жилище, или увеличить свой домашний комфорт. Широко рас­пространенная у людей склонность к украшениям приобретает у них особую силу и выбивается из-под всякого нравственного контроля.

Примером может служить следующий случай. 4 ноября 1922 года, между 3-мя и 4-мя часами дня, в Волоколамском уезде Московской губернии, на шоссе между деревнями Аннино и Покровским был убит крестьянин Воеводин, возвращавшийся с покупками к себе в деревню. Убийство произошло при следую­щих обстоятельствах. Воеводин проезжал через одну деревню и остановился там выпить чаю в чайной. Два крестьянина этой деревни — Иван 3. и Иосиф Н. — выследили его, видели, как он уехал, и затем, на лошади Ивана 3., погнались за ним, нагнали его приблизительно на четырнадцатой версте и убили. Когда они его настигли, Иван 3. выскочил, бросился на Воеводина, свалил его и крикнул Иосифу: «стреляй». Последний, подойдя к лежавшему Воеводину, в упор выстрелил в его затылок, отчего Воеводин тут же скончался. Иван и Иосиф оттащили убитого с дороги в лес, отобрали деньги, документы и вещи и вернулись, захватив лошадь и экипаж Воеводина, назад в свою деревню. Лошадь и экипаж Вое­водина они поставили у односельчанина своего Николая К., на его дворе, затем саней полок у него же сожгли, а лошадь отдали ему. К. сперва согласился взять лошадь, но потом отказался из страха, что лошадь будет узнана и ему придется отвечать. Он потребо­вал, чтобы эта лошадь была обменена на новую в Москве. Иосиф Н. на следующее утро и поехал в Москву, с целью переме­нить лошадь, но на Сухаревском рынке был задержан родственни­ками убитого, которые узнали лошадь. Дело раскрылось. Какие же обстоятельства побудили Ивана и Иосифа совершить это пре­ступление и что представляют собою эти молодые люди?

Иван 3. старше Иосифа Н. ему 23 года, а Иосифу —19 лет. Иван происходит из местных крестьян, женат и живет своим хозяйством. В семье своего отца он был старшим. Кроме него, у отца был еще один сын, — маленький, ему в 1923 году исполни­лось только 7 лет, — и несколько дочерей; всего их было 8 чело­век. Отец его занимался крестьянским хозяйством и, кроме того, ходил на отхожий промысел, работал как конопатчик. Родители Ивана живы до сих пор. Отец его все время сильно пьет, в послед­ние годы — самогонку. Иван также любит выпить. В 1922 году он судился за изготовление самогонки вместе с Иосифом, и это единственная их судимость. Образование у Ивана небольшое, он учился всего полторы зимы, но выучился недурно писать и обла­дает довольно красивым почерком. Умственных интересов у него нет никаких; он ничего не стремится узнать, ничего не читает и не хочет читать; только недавно, в ноябре, ему захотелось почитать, что делается в Германии, да газеты не нашел. Его жиз­ненный план сводится лишь к тому, чтобы жить безбедно своим хозяйством и возможно веселее и беззаботнее. Он любитель выпить, поплясать и побалагурить. Когда выпьет, бывает очень весел. Вообще он производит впечатление человека, у которого нет никаких серьезных, омрачающих забот и смущающих, тягост­ных мыслей. Он ко всему относится легко. События жизни как бы скользят по нем, глубоко его не затрагивая. Даже когда разговор коснулся его жены, на которой он женат по любви, и речь зашла о ее отношении к его преступлению и ее жизни теперь, он с бла­годушной улыбкой заявил, что получил сведения, что она теперь без него «закрутила» — «ну, да дело молодое», добродушно доба­вил он. Его она не посещает в тюрьме, на свидание к нему при­езжают лишь родители. В преступлении своем он не видит ничего особенного: «по пьяной лавочке дело вышло, — говорит он, — не сообразили, что за такое дело даже расстрелять могут»; именно, вот в этих тяжелых для него последствиях, — ему и Иосифу заме­нили расстрел десятилетним заключением, — он только и видит плохую сторону своего дела. В преступлении своем он винит Николая К. и рассказывает следующее. Николай К. — портной, у которого он с Иосифом заказали себе пиджаки из старых пальто. И раньше они немного задолжали Николаю, и теперь им заплатить было нечем. Николай же приискивал себе лошадь и когда они, — пред престольным деревенским праздником, — яви­лись к нему за пиджаками, пиджаков он им без денег не дал, а указал на Воеводина, как на человека, у которого можно отнять лошадь, а его убить. Он сказал им, что Воеводин в чайной и что его можно узнать по следующей примете: на телеге у него стоят сани, которые он везет из починки. Воеводин будто бы человек богатый, ездил торговать арбузами, наторговал денег и теперь едет назад. Для храбрости он им дал самогонки, которую они и рас­пили. Когда они подходили к чайной, то видели Воеводина, кото­рый отвязывал лошадь. Они выпили еще, потом Иван 3. запряг свою лошадь и они пустились догонять Воеводина. Он хорошо разглядел потерпевшего и помнит все обстоятельства и обста­новку преступления.

После убийства он вечер провел довольно весело, подвыпил еще, а экипаж вечером сжег. Ни ужаса, ни большого смущения от содеянного он не испытывал. Да и когда он рассказывал о всем этом происшествии, то говорил просто, добродушно, с улыбочкой как о самом простом деле, за которое, к сожалению, приходится сидеть в тюрьме. Иван 3. представляет собою довольно яркий при­мер импульсивного убийцы - новичка на преступном пути. Физи­чески и психически он вполне здоров; из болезней у него была года 2 тому назад лишь испанка.

Его соучастник по преступлению — Иосиф Н., — по нацио­нальности латыш, НО' с двух лет живет в России и говорит только по-русски. Отец Иосифа был железнодорожным сторожем на станции Лесодолгоруково Балтийской железной дороги. Кроме Иосифа, у него было еще три сына моложе Иосифа. Жили бедно, но кое-как концы с концами сводили. Сыновья рано стали помо­гать отцу; Иосиф с 12 лет стал работать на железной дороге, помогая рабочим при ремонтных работах. Школы он, вследствие бедности, не окончил, так что малограмотен, но учился охотно, и по выходе ив школы, при случае, любит почитать книжку. Осо­бенно ему нравятся стихи. Он читал Пушкина, Лермонтова и Жуковского, и сам очень любит писать стихи. Всю свою био­графию он изложил стихами. Жизнь его, по его словам, текла скучно и печально; радостные дни были только в детстве. В сти­хах своих он и воспевает по преимуществу разные тяжелые пере­живания, которые ему пришлось испытать в жизни. Однако есть у него и стихи, в которых звучит надежда на лучшее будущее и видно бодрое настроение юноши, смело смотрящего вперед. Вот стихотворение, которое он озаглавил «Светлое будущее»:

Придет пора, гроза минует; вражды не будет никогда; и все, что душу так волнует, оно исчезнет навсегда. Замрет зловещее мученье, что меня терзает с юных лет; померкнет все. И без сомненья взгляну я радостно на свет, и вспоминать мной пережитых не буду мрачных тех ночей, когда дождусь уж позабытых, вновь отрадных, светлых дней. И вновь мне счастье улыбнется, вздохну свободно я душой, и кровь невольно всколыхнется в груди еще моей младой.

Недостатки этих стихов ясны, но если принять во внимание, что они написаны почти безграмотным юношей, который только урывками мог заглянуть в книжку, после продолжительной физи­ческой работы, то к ним нельзя не отнестись с особенной снисхо­дительностью. Окружающая Иосифа обстановка была нерадостна: отец часто пил; кругом — бедность, мать едва справлялась с домаш­ним хозяйством и четырьмя мальчишками, из которых Иосиф был старшим. Родители часто вздорили, и во время их ссор сильно доставалось и Иосифу. В 1921 году мать скончалась от рожи. Отец вскоре женился на другой, которая с детьми не ладила, не хотела их обшивать и обстирывать, вооружала против них отца, упрекала постоянно Иосифа, что он мало зарабатывает и т. д.;

словам, в семье возникли обычные нелады мачехи с пасынками. Однако до последних дней Иосиф жил с отцом. Отец его умер, уже когда Иосиф был в тюрьме, — в 1923 году. В 1919 и 1920 гг. семья Иосифа довольно сильно голодала. Иосиф болел в это время цынгой и сыпным тифом. Из-за пайка он поступил в 1920 году в армию и прослужил более Г/а лет, с начала 1920 года по сен­тябрь 1921 года.

Шестнадцать лет лишь миновало, и я покинул дом родной; с своим семейством распростился, страдать уехал в край чужой. Добровольцем я, конечно, в строй советский поступил, добросовестно и честно почти два года прослужил.

На фронте Иосифу пришлось много раз бывать в сражениях с поляками. Сначала он испытывал сильный страх, но после 3-го или 4-го боя привык; во время атак «себя не помнил», «голову захватывало»; как на «ура» бросятся, «не видишь ничего». Ране­ных и трупы он часто видел на полях сражения. Кровь и раны всегда производили на него неприятное впечатление, но за время войны он несколько привык к ним. В одном из сражений он был ранен в руку. Вернувшись с военной службы, Иосиф застал боль­шую перемену в семействе: матери не было в живых, мачеха вздорила с братьями, братья все «обовшивели»... Он опять устроился на железную дорогу и стал работать. Жизнь он вел довольно уединенную. Одиночество его вообще не тяготит, он любит посидеть — почитать стихи или поиграть на гитаре или гар­монии какую-нибудь заунывную песню. За женщинами он ухажи­вать не охотник, никого еще не любил, невесты себе не намечал; лет с 17 имел иногда мимолетные половые связи, от которых, во время своей военной службы, болел триппером. Но сильных влечений к женщинам никогда не испытывал. Более всего ему нравится поси­деть в тишине одному, мысли разные приходят, стихи в уме скла­дываются... Не прочь он и выпить, но пьет, по его словам, не сильно, и как выпьет, так ложится спать. Если Иван 3. — люби­тель плясать на вечеринках и балагурить, то Иосиф выступал на этих вечеринках, главным образом, в роли гитариста или гармо­ниста. Иван — сангвиник, Иосиф — скорее флегматик, любящий спокойно посидеть и отдаваться своей печали. Его прошлое и настоящее рисуются ему в мрачном свете, но от будущего он ждет сам не знает чет, но чего-то светлого, радостного: Я живу среди людей столь же несчастных как я; в мраке бурных ночей жизнь проходит моя.

Не страшитесь, друзья,

Скоро «утро» придет.

«День жизни» настанет,

«Ночь жизни» — пройдет.

Но это светлое, • радостное будущее должно придти, по его предположению, как-то да стороны, без его личных усилий, придет и всем станет хорошо. Никакого жизненного плана, с помощью которого он, Иосиф, мог бы завоевать это будущее для себя, у него нет, да и осмыслить это светлое будущее, хоть сколько-нибудь определить его ожидаемое содержание он не пытался. Его натуре, несомненно, присуща пассивность. Он — нытик, склонный жало­ваться на судьбу, обстоятельства и других людей и мало способ­ный напрягать свою волю к им самим поставленным целям. Что же побудило его совершить преступление? Раньше он судился лишь с Иваном 3. за самогонку. Таким образом, он новичок на пути преступления, но преступную карьеру свою начал сразу с одного из самых тяжких и отвратительных преступлений, — с корыстного убийства. Он хорошо помнит подробности этого убийства, помнит, как они нагнали Воеводина, как Иван схватил его и повалил, помнит, как он ему крикнул «стреляй» и как он стрелял, помнит, что ему пришлось стрелять в затылок убитого в упор, в расстоянии одного-двух вершков, помнит, что затылок Воеводина, — которого он увидел в день убийства впервые, — не был седой, что воротник его мехового пальто был опущен, помнит место убийства и как они оттаскивали труп в лес. Вся картина преступления жива в его памяти. Он осуждает свой поступок и на вопрос: «а как же на фронте, ведь, убивал», отве­чает. «на фронте, там природа заставляет, а здесь ни с того, ни с сего убить человека — сверхъестественно». Что же заставило его совершить поступок, который он называет сам «сверхъестествен­ным»? Он ссылается на Николая К., который подал им эту мысль, обещал денег и подпоил их, а также на свою нужду: одеться было не на что, был праздник, нужен был пиджак, которого Николай не отдавал. То обстоятельство, что Иосиф пишет стихи и воспевает в них страдания и какое-то неопределенное «светлое будущее», ничего не говорит в его пользу. Многие преступники пишут целые тетради стихов, в которых даже прямо осуждают свое преступле­ние, изображают себя игрушкой судьбы или жертвою несчастных обстоятельств и т. д., а потом вновь и вновь совершают те же преступления. Дело в том, что известные идеи, — и особенно идеи расплывчатые и неопределенные, хотя бы и с возвышенным оттен­ком, — являются у них чисто умственным построением, не сочетанным с такими нравственными чувствами, в силу которых они 'стали бы психическими комплексами, руководящими их поведе­нием. Из этих идей у них не родится конкретных жизненных идеалов, стремление к осуществлению которых удаляло бы с пре­ступного пути.

Желание получить к празднику новый костюм побудило Якова Л., 20 лет, принять участие 28 декабря 1922 года в бандитском нападении в Перове и вовлечь в это нападение описанного выше Ивана Ивановича Т. Л. жил в момент преступления в Кус­кове и работал в качестве подручного пекаря в булочной своего отца. Нужды он никакой не знал, так как у отца его колониальная лавка и булочная, и они жили довольно зажиточно, несмотря на то, что отец Л. сильно пил и много пропивал. Л. вполне сознавал, что кража и грабеж вещи плохие. Он — не глуп, развит средне, окон­чил городскую школу, не прочь почитать беллетристическую книжку, читал Тургенева, Достоевского и некоторых других авто­ров. Почему же он, сознавая, что кража и грабеж плохи, и будучи человеком не злым и добродушным, решился участвовать в бандит­ском налете? У него не было хорошего костюма, а он очень любит принарядиться; особенно любит, чтобы верхнее, видное другим, платье было хорошее, ну а белье, которого никто не видит, может быть и похуже. Отец мало денег давал на одежду. А приближение праздников делало потребность в красивом костюме и карманных деньгах особенно острой.

Стремление добыть себе обувь получше побудило двух кре­стьян — К. и М., — без особой нужды живших своим хозяйством в деревне, 25 июня 1923 года, в три часа утра, напасть на старика-крестьянина, проезжавшего по лесу, недалеко от их села, и отра­зить его. Оба они — ребята веселые, любят погулять и побалагурить с «дивчатами», а одежды и, главное, приличной обуви у них не было. Оба недавно вернулись с фронта и сильно пообтрепались. Заметив проезжавшего через их деревню колесника, как им каза­лось, богатого, они в два часа ночи расстались с девицами, с которыми гуляли, отошли с пол версты в находящийся около их деревни и стали поджидать, когда колесник, сделавший в их деревне тановку, поедет мимо. Обвязав лица портянками, чтобы не быть узнанными, они выскочили из кустов и крикнули колеснику: «отдай деньги!». Тот отдал им 4 миллиарда и просил оставить ему часть на чай. Тот, кто был знаком колеснику — М. —сказал другому: «ну, дай ему на чай». Потерпевший по этим словам узнал голос, и все дело раскрылось.

IV.

Теперь я остановлюсь на тех импульсивных преступниках, которые, судя по их преступлениям, склонны совершить преступление или для того, чтобы таким путем достать средства для кого-нибудь развлечения, напр., чтобы пойти на вечеринку, в кинематограф и т. п., в частности, для игры карты, или для кутежа, для посещения ресторанов, угощая приятелей, для приобретения себе наркотика, или для нескольких подобных целей сразу. Перспектива таких развлечений и увеселений является в их сознании с такими живыми антиципациями, из которых родятся сильные импульсы к преступлению, не задерживаемые у них ничем. Вот несколько предста­вителей этих разновидностей.

Один кореец — Xер - чан, 26 лет, — откровенно признался, что принял участие в убийстве в Москве 4 человек, бывших в квар­тире Лебедева, куда он с товарищами явился с целью выпить самогонки, которою Лебедев торговал, и похитить имущество, потому что последние 3 месяца он мало зарабатывал, между тем приближался день его именин, для которого хотелось достать самогонки, а денег не было. Придя в квартиру Лебедева поздно вечером 1 апреля 1923 года вчетвером, они сначала выпили чет­верть самогонки, а затем один встал, объявил, что они пришли грабить, и началось самое исполнение преступления, в результате которого оказались убитыми жена Лебедева и еще 3 человека.

22 февраля 1923 года, в г. Дмитрове, два молодых человека — Федор Георгиевич К., 19 лет, и Иван Васильевич К., 18 лет, заду­мали лишить жизни торговцев, граждан Поповых, Василия 60 лет, Екатерину 75 лет и Александру 50 л., с целью похищения их иму­щества. Убийцы знали, что Поповы жили уединенно и у них мало кто бывал; они и рассчитывали, что их во время преступления никто не застанет. Они днем проникли в дом с задней его сто­роны, через незапертый сарай, с фомкой, и стали ломать храни­лище. Вышедшую к ним навстречу старуху убили; первый ее ударил в спину Иван, а затем, когда она упала и захрипела, добили ее молотком оба и решили поджидать остальных, чтобы убить их. С полчаса «сидели без делов», поджидали своих жертв. Затем, Федор спрятался за дверь и, когда вошла Александра, нанес ей удар. Он же ударил через некоторое время вошедшего старика Попова, однако удар скользнул, и старик схватил его за руку, но в это время Иван ударил его сзади. Трупы оставили, как они лежали. Расправившись со всей семьей, убийцы стали «собирать имущество». По словам Федора «искали в каждой щели». От убитой ими первой — Екатерины — они узнали, где деньги, и все-таки тщательно обшарили весь дом, чтобы не пропустить чего-либо ценного. В общем, набрали одежды и монет золотых, сере­бряных и медных 3 мешка, положили их на салазки Поповых и увезли. Они привезли их к одной знакомой, ничего не подозре­вавшей, и просили ее временно положить их в чулане. Надо заме­тить еще, что удары своим жертвам убийцы наносили поочередно большим молотком — «кувалдой», найденным ими у Поповых. Вечером они вернулись в дом Поповых, полили разные части его керосином и зажгли с целью скрыть следы своего преступления, а сами уехали в Москву и поселились у некоего знакомого своего У., которого, затем, попросили съездить в Дмитров и узнать, что там нового. Тот поехал в Дмитров, узнал там об убийстве и сообщил, о странном поведении приехавших к нему знакомых. Поехавший с ним в Москву агент уголовного розыска арестовал обоих убийц. Последние вынуждены были во всем сознаться, и указали, где находятся награбленные вещи. Оба убийцы ранее не судились.

Федор К.—брюнет, с большими желто-карими глазами навыкате, рассказывает обо всем с улыбкой. Отец его — курьер одного про­винциального народного суда; прежде он сильно пил запоем и пья­ный бил жену, теперь остепенился и пьет меньше. Пьяный он «никаких резонов не принимает», выгоняет из дому жену, кото­рая вынуждена обороняться и раз сильно разбила ему голову. Кроме Федора, в семье еще четверо детей. Жили, конечно, бедно, но особой нужды не знали. Учился Федор в сельской школе два года «ничего себе», хотя жалуется, что память у него всегда была неважная. Он охотник почитать, как он говорит «романсы» и очень любит театр; часто бывал и в большом, и в малом, и в художественном театре, но более всего он посещал театр Струйского и всяким операм и драмам предпочитает «что посмеш­ней». «Я,— говорит он, — к дому относился легкомысленно, а заботился, как бы в театр сходить». В 1916 году он был отдан в ученье в шорное заведение, пробыл в нем 2 года, но ничему не выучился. В 1918 году перешел в другое заведение и работал до 1921 года, когда его «уволили по сокращению штатов». Зара­боток его все время был мал, не хватало на прожиток, приходи­лось ездить в деревню, где тогда жили родители, и привозить про­дуктов. По увольнении вернулся к родителям и жил у них, иногда кое-что прирабатывая. С 1921 года по день преступления был без­работным, имея по временам случайный заработок. Пил он редко и начал пить с 1921 года, когда сосед стал гнать самогонку. Поло­вую жизнь начал с 14 лет, при чем сходился с женщинами не часто, раза два в месяц, денег на это не тратил. Про это свое престу­пление говорит: «попали по легкомысленности». «Гуляли, нужны были деньги, — было дело на масленице, все гуляют, а у пас даже на табак нет». «Мы с Иваном К. в хороших отношениях, сосед был, часто вместе гуляли». «Дня за 4 имели разговоры: хорошо бы украсть». «Мысль подал я». Его соучастник, наоборот, гово­рит, что мысль о бандитском нападении пришла в голову первому ему: как-то он проходил мимо двери Поповых, увидел висящий на ней замок, ему и запала в душу эта мысль; он высказал ее Федору, и тот на следующее утро пришел к нему, когда он подшивал вале­нок, и они решили пойти и совершить преступление. Итак, как бы то ни было, мысль о гулянье на масленице со свободными день­гами, — вот что лежит в корне деятельности Федора. Он не прочь выпить, хотя пьет не сильно; охотник погулять с девчонками, с одной уже 9 месяцев был в связи и считал ее своей невестой. Но у него очень плоха была одежда, и хотелось поприодеться получше. Не прочь он и на вечеринке побывать, и в ресторане посидеть. После убийства, когда устроили похищенное добро в чулане знакомой, пошли было в ресторан чай пить, а затем — на бал в гимназию, но туда их не пустили, хотя и перед преступле­нием, и во время его, и после они вина не пили и были; совершенно трезвы. После того, как они вечером подожгли дом Поповых, часа через 2 раздался набат, стал сбегаться народ на пожар, пошли и они; видели, как вытаскивали трупы. Екатерину не нашли, потому что они засыпали ее подушками. В народе пошел говор об убийстве. Иван и Федор почувствовали себя «неудобно» и решили уехать в Москву. Опасаясь, что на станции они могут встретить агентов, они отошли верст 5 от Дмитрова, на другую станцию и там сели на поезд. В их поведении после убийства видно было тревожное настроение и суетливость, которые пока­зались странными и У., к которому они явились в Москве и обра­тились с странной просьбой съездить узнать, нет ли чего нового в Дмитрове. Ночь провели у У. спокойно. О содеянном преступле­нии Федор сожалеет только потому, что за него приходится сидеть, — он осужден на 10 лет заключения, — да потом, когда выйдешь, «девчонки очень презирать будут», а ему хотелось бы, чтобы его невеста его дождалась. Жаль ему, что не все нашли у Поповых; оказывается, потом ребятишки в разрушенном доме Поповых нашли бадью и в ней золото и камни. Во время самого преступления он ни страха, ни сожаления не испытывал: бояться нечего было, знал, что никто не войдет. Из всего преступления он особенно ясно помнит самый процесс убийства и то, как они искали денег. После самого акта убийства они не менее 3 часов пробыли в доме Поповых. Федор тщательно там умылся, отпряг лошадь, на которой приехал старик Попов, «успокоил» корову, которая почему-то кричала, и т. д., словом, вел себя довольно спо­койно и деловито. Относительно Поповых он говорит: «мне Попо­вых ни черта не было жаль». «Черт с ними, что их убили, они были звери, а не люди», и поясняет, в чем заключалось их зверство: у них была земля, которая после революции от них отошла, а на ней колодезь, из которого все брали воду; Поповы будто бы лили туда керосин. Убивать, по его мнению, вовсе не трудно, только волнуешься, но дело это — нехорошее, потому что за него при­ходится сидеть. Раз убитые все трое приснились ему во сне, причем старик требовал, чтобы он за него поставил свечу, но он ему ответил: «убирайся к черту». Теперь о них и не вспоминает. Что касается будущего, то он не может поручиться, что не будет воро­вать: не будет работы, так придется воровать. Вообще с пред­ставлением о воровстве его мысль примирилась. Воровство, по его мнению, лучше убийства и бандитизма; украдешь — жизнь у чело­века останется; при грабеже человека можно так напугать, что он через это жизни лишится.

Иван К. — широкоплечий деревенский парень с большой голо­вой, сдавленной с боков, с узким лбом, с толстыми носом и губами, старается притвориться более бестолковым, чем он есть на самом деле. В момент преступления ему не было еще полных восемна­дцати лет. Он ленив и на вид довольно апатичен. Отец его сна­чала был сторожем в г. Дмитрове и занимался сапожным ремеслом. Родители его жили очень недружно. Отец постоянно пил и дрался с женой и детьми. Из 6 человек детей выжили четверо, два сына, из которых Иван второй, и две младших дочки. Отца Иван избе­гал, ненавидел за побои; ему от него постоянно попадало: и рем­нем, и кулаком, куда попало. Несмотря на свою строгость, отец давал Ивану водки и раз, когда Ивану было 9 лет, напоил его допьяна; при нем Иван стал и курить. Когда Ивану было с неболь­шим 9 лет, отец его умер от чахотки. Мать и старший брат ста­рались вывести Ивана в люди, отдали: его в семиклассное высшее начальное училище и всячески старались, чтобы он ни в чем не терпел недостатка, хорошо одевали его и не отказывали ему в деньгах. Но ученье у Ивана шло плохо, и способности у него оказались плохие, да и лень и баловство ему мешали учиться. Он сам признается, что был большим озорником. Умственных инте­ресов у него нет никаких, читать он не любит. Перед пасхой 1918 года он оставил школу, не окончив ее. Оставив школу, Иван делал попытки поступить на службу, но очень слабые. Так, он поступил в военный комиссариат переписчиком, как красноармеец-доброволец, но пробыл там лишь до июля 1919 года, служба ему надоела, он воспользовался декретом о демобилизации и покинул военный комиссариат. В течение 4 месяцев он оставался безра­ботным, а потом поступил в Дмитровский продовольственный коми­тет счетоводом, но прослужил лишь до декабря, когда его уволили. Этим его служебная карьера кончилась. В это время вернулся с военной службы старший брат, и Иван снова стал пользоваться помощью родственников, но в меньшем, чем прежде, объеме: он имел у них квартиру и стол, а на остальное должен был зараба­тывать сам. А между тем он привык быть недурно одетым. С 15 лет он стал выпивать и пил все сильнее, пил все: и самогонку, и ханжу, и политуру. Пьянеет он нескоро, но пьяный ко всем пристает и придирается, хулиганит, дерется, пристает к женщинам. Да и трезвый он вспыльчив, легко переходит к насилию. С 16 лет он начал половые сношения с проститутками, причем обладает боль­шою половою возбудимостью. Надо добавить, что он — любитель поиграть в карты и повеселиться в компании. На все это, конечно, были нужны деньги и деньги. Он пробовал торговать самогоном, получаемым из деревни, но товар этот, нужно думать, был соблаз­нителен для него самого, а потому он обратился, как к подсоб­ному источнику средств к существованию, — к кражам. С Федо­ром К. он начал дружить с 13 лет и нередко выпивал вместе. Можно догадываться, что Федор участвовал и в некоторых его кражах. Про свое участие в последнем преступлении Иван гово­рит: «по пьянке было». «Был я, выпивши, пришел к Федору, у него еще выпили, день был базарный, я напился и пошел». У Федора К. будто бы в это время была ссора с матерью из-за денег. Он — несомненно, преувеличивает свое опьянение так же, как и глу­пость, — если он и был, выпивши, то не так сильно. Он запомнил и воспроизвел очень точно и полно всю картину своего преступле­ния, рассказал, как они пошли, как он захватил фомку, думая, что придется ломать, как он ударил фомкой Екатерину, которая вошла и спросила: — «К., ты, что тут делаешь?» Федор жил вблизи от Поповых, и они его знали, Иван—с ними знаком не был. После того, как он ударил Екатерину, он положил ее на кровать и заме­тил, что голова у нее была разбита, а крови не было. Вторую вошедшую старуху Федор ударил кувалдой, а он —«гитарой» (т.е. фомкой), когда она уже лежала, при чем все время был спо­коен. Когда, часа через 1-2, вошел старик, Федор ударил его кувалдой, а Иван — фоткой. После старика было много крови, Федор был ею забрызган и пошел умываться. Добра забрали много, искали долго и тщательно, одного серебра было пуда 17, бегло и золото. В Москве, когда они приехали к У., они не сказали ему прямо, что совершили убийство, а сказали, что «натворили много дел» и показали ему привезенные с собой золотые вещи. У. через день уехал в Дмитров по своей надобности, причем приятели поручили ему узнать новости, а сами все ходили в Москве по театрам. Спал Иван все время хорошо, никаких тревожащих снов не видал, только его почему-то все тянуло уехать из Москвы подальше, и он сожалеет, что поехал к У..- «Глупо сделал, — гово­рит он, — что поехал в Москву к У., не поехал бы, не сидел бы». «Плохо, — говорит он,— что я погубил свою жизнь; что троих убил, об этом я не думаю», — замечает он, а беспокоит его то, что теперь ему нельзя приехать в Дмитров, а жизнь там ему нра­вилась. О матери и брате он не скучает, а тяготит его сидение в тюрьме: энал бы, как скучно сидеть, ни за что бы преступления не сделал. «Освободят, — говорит он, — пойду к матери; если брат не примет, не знаю, что и делать, брат за 3, года ни разу у него не был и ему не писал. Мать у него на свидании бывает. Не скучает он и о «девице», с которой гулял три года и никакой рев­ности не чувствует при мысли, что она с другими путается: «что же, — говорит, — я и сам с другими путался». Сравнивая его с соучастником, нельзя не заметить большого сходства между ними. Оба корыстолюбивы, жестоки, тупы нравственно — мораль­ные имбециллы, — оба склонны к праздной жизни с кутежами. У обоих в центре их криминального типа стоит склонность к добы­ванию любыми средствами, на чужой счет, денег на кутежи. Но Иван — азартный игрок, беззаботный гуляка, легко и щедро рас­швыривающий те деньги, которые попадают ему в руки, вспыль­чивый буян, склонный выпить, приволокнуться за женщинами и повеселиться в компании. Федор — не картежник, но осталь­ными удовольствиями не прочь попользоваться и он, только он более расчетлив, не так легко расстается с деньгами, любит поку­тить более на чужой счет и очень сожалеет, что не забрал всего имущества Поповых; он жаднее Ивана.