Der Tod; Death; La Mort
АРХЕТИП | Смерть. |
БУКВА | Мем = М, символ = вода, светлое, женское. Числовое значение = 40. |
ЧИСЛО | 13 = несчастливое число. 12 - завершение цикла (часы, месяцы); если нет перехода к Единице, то новый цикл не начинается, наступает конец. Пробило тринадцать! У некоторых народов это число, наоборот, считается счастливым: Иисус + 12 апостолов = 13. На 13-й день после Его рождения волхвы увидели в небе свою путеводную звезду. До введения солнечного года - священное число. В лунном году 13 месяцев. |
Лишь когда лунную богиню стали считать «злой», тогда и число 13 превратилось в «чертову дюжину», а пятница/ 13-е число - в день неудач, потому что этот день посвящался матери богов Фрейе. 13-го или 15-го августа в Греции справляли праздник богини смерти, Гекаты. Позже этот праздник стал днем Вознесения Богородицы. Числовое значение буквы Мем = 40: библейский период. Сорок лет скитания по пустыне, сорок лет - длительность одного поколения, сорок дней пребывания Моисея на горе Синай, Иисус явился ученикам через 40 дней, 40 дней блуждания Илии по Хориву, 40-дневный пост перед Пасхой. Блаженный Августин пишет, что душа вселяется в эмбрион лишь на сороковые сутки беременности. | |
К.-Г. ЮНГ | «Признать тот факт, что тебя со временем не станет, есть своего рода победа над временем. Не хотеть жить - это то же, что не хотеть умирать. Становление и уход - это одна и та же линия. Тот, кто сходит с этой линии, повисает в воздухе, глохнет. Достигнув среднего возраста, жить продолжает лишь тот, кто готов умереть вместе с жизнью». |
ЦИТАТЫ | «Для меня смерть - центральный факт моей жизни. Пройдет какое-то время, и все превратится в Ничто. Когда у меня хватает мужества взглянуть этому факту в лицо, все мои ценности сразу становятся ясны мне... Я не трачу сил на иллюзии. Имидж не играет для меня никакой роли. Я не задаюсь вопросом, правильно или не правильно веду себя; я |
просто делаю то, что делаю, и остаюсь самим собой. Вот и все!» Шелдон Копп «Научи нас так счислять дни наши, чтобы нам приобресть сердце мудрое». Псалом 89:12 «Пальма сбрасывает листья и плоды, когда они созревают. Папаладжи (белый) живет так же, как пальма, пытающаяся удержать свои листья и плоды: «Это мое! Я не дам вам их взять, не дам есть». Как же пальме тогда народить новые плоды? У пальмы больше мудрости, чем у папаладжи». Папаладжи «Если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода». Ин. 12:24. «Смерть есть величайшее творческое начало, ибо в ней заключена вся тайна жизни. Смерть означает, что прошлое придется отбросить, что неведомого не избежать, что наше «Я» не вечно, и что окончательных решений не существует. Только поняв это, человек действительно начинает жить. Пытаясь удержать в себе дыхание, он лишится его; дав ему течь свободно, он найдет его». Алан Уотс. | |
ОБРАЗЫ | «Черный человек», Сатурн - бог времени, старуха с косой, кума-смертушка. |
Чума («черная смерть»). Смерть как освобождение, как возвращение домой. Смерть как друг, и постоянный спутник. | |
МАРСЕЛЬСКОЕ ТАРО | Скелет символизирует необходимость отказа от отождествления себя со своим телом. Серп убывающей Луны (Геката, также Астарта, богиня времени, приливов-отливов и перемен). Пора урожая. На многих вариантах этой карты ее название не пишут — из страха, что придет та, чье имя будет названо. Положение рук и косы напоминает символ Сатурна. |
ТАРО РАЙДЕРА-УЭЙТА | Вместо старухи с косой четвертый апокалиптический всадник с черным знаменем, на котором изображена мистическая роза, символ жизни и чистоты помыслов. На шлеме у него красное перо, алхимический символ философского камня. Река олицетворяет вечное движение и развитие; на ней - корабль мертвецов фараона, символ пути к новой жизни. На заднем плане - Солнце, символ бессмертия. Царь, женщина и ребенок преклонили колена, и лишь священник встречает Смерть стоя: символ твердости в вере. Смерть как естественный переход на следующую ступень бытия. |
АНАЛОГИИ | «Малые смерти». Ритуалы посвящения, включающие образ перехода через порог смерти. По-немецки zugrunde gehen (умереть) можно истолковать и как auf den Grund (zurьck) gehen - «вернуться к истокам». |
СОВЕТ | Перед Смертью все равны (полная демократия). Умереть - значит испытать |
самое яркое и, возможно, самое живое ощущение за всю свою жизнь. Это совсем не то, что обмереть. Ничто не вечно. | |
КАЧЕСТВО | Готовность отдать, умереть и возникнуть вновь. Прощание. |
ЦЕЛЬ | Освобождение места новому. Возвращение домой. |
ТЕНЕВАЯ СТОРОНА | Обмереть. Бояться смерти. |
ТРАДИЦИОННОЕ ТОЛКОВАНИЕ | (плюс) Разрушение с последующей трансформацией и обновлением (которого на этой карте мы, однако, не видим). Конец какого-то одного периода, одного чувства и т.д., необходимость отказа от прежних привычек. (минус) Застой, затянувшееся бездействие, упадок жизненных сил; катастрофа, страх, паника. |
СИНТЕЗ | Неизъяснимый смысл этой карты хорошо выражен в старинной солдатской песне: «Вот пуля пролетела, и товарищ мой упал». В старинных колодах на этой карте не писали ее название, чтобы ненароком не позвать непрошеную гостью. Ее называли «Невыразимой» и т.п. Лишь в нашем столетии карту стали печатать с названием, как все прочие Старшие Арканы. Помогло ли это изъяснить неизъяснимое, Бог его ведает. Все равно смерть по- прежнему остается табу, и желающих взглянуть ей в лицо стало не больше, чем было в прошлые века. Лишь общество сейчас устроено рациональнее: смерть изгнана из обыденной жизни и сослана в клиники. Однако умирающие |
и там остаются наедине со своим страхом перед последним, самым сильным ощущением. «Ты уже лучше выглядишь» и прочие подобные выражения служат лишь все тому же табу, и больной прекрасно знает, что эти утешения пусты, но тоже включается в эту недостойную игру, только чтобы не отпугнуть своих последних посетителей. Мы должны научиться воспринимать смерть иначе. Закон полярности справедлив для всех. Он гласит, что воспринимать и осознавать мы можем лишь полярные пары: не будь ночи, мы не знали бы, что такое день, без страдания не знали бы радости, без неудач - удачи. Поэтому и жизнь имеет для нас смысл лишь постольку, поскольку мы должны умереть, без смерти она бессмысленна. Рассказы «побывавших на том свете» (людей, перенесших клиническую смерть) можно подразделить на две группы. Одни ничего не рассказывают, потому что не помнят, что с ними было, другие же рассказывают о ярких, необычайно приятных и радостных ощущениях. До сих пор я ни от кого не слышал о чем- либо неприятном или ужасном. Мне кажется, что мы слишком часто путаем два понятия: умереть и обмереть. Обмереть - это значит испытать страх, который парализует нас полностью. Это ощущение связывается у нас с холодом и одиночеством. Умереть же, судя по рассказам, это ощущение настолько яркое, что, судя по всему, ничего более яркого мы просто никогда не ощутим в жизни. |
Таким образом, страх смерти - это в большой мере страх перед необычайно ярким ощущением. Недаром на глубинном уровне смерть часто связывают с сексом, а оргазм называют «малой смертью». Поэтому страх смерти и страх раствориться в оргазме, потерять себя в нем сродни друг другу. Желание, выродившееся в похоть - вот цена, которую мы платим за соблюдение этого табу на смерть. Наша цель - понять, что смерть - не заклятый враг, а удивительное ощущение, столь же естественно принадлежащее жизни, как выдох или вдох. Образы, в которых она является, когда нам удается преодолеть это табу, таковы: смерть - это освобождение, возвращение домой, выход на волю из темницы тела, это дарительница покоя и уготовительница места новому. То же относится, само собой, и ко всем малым смертям, через которые мы проходим в течение жизни. Это всегда происходит, когда нам приходится отказываться от чего-то очень любимого, давно привычного, когда наступает пора прощаться. Именно потому, что карта Смерти свидетельствует о завершении очередной драмы в человеческих отношениях или очередного «порочного круга» слишком привычных шаблонов и реакций, она ясно и недвусмысленно предвещает освобождение. Что, впрочем, не означает, что освобождение произойдет без боли и потерь. | |
СОБЫТИЙНОЕ ЗНАЧЕНИЕ | Любые события, предполагающие завершение чего-то, прощание и (вынуж- |
денное) расставание с кем-то или с чем- то. Конец отношений с другим человеком, уход/увольнение с работы, отказ от (дурных) привычек. Потери разного рода (разлука, кража и т.п.). | |
ИСТОРИЯ | «Рассказывают, что давным-давно жил в Исфагани один юноша, и был он слугой у богатого купца. И вот в одно прекрасное утро он сел на коня и поехал на базар, весело напевая; в кошельке у него звенели монеты, выданные купцом на покупку мяса, фруктов и напитков. Подъехав же к базару, он увидел, что у самых ворот стоит Смерть. Заметив юношу, Смерть сделала ему знак, точно желая сообщить что-то. Испугавшись, юноша развернул коня и, дав ему шпоры, поскакал прочь. Дорога привела его в Самарканд, где он, усталый и запыленный, подъехал к постоялому двору, поужинал на деньги хозяина и велел отвести себя в постель. Там он наконец заснул, радуясь, что обманул Смерть. Однако посреди ночи его разбудил стук в дверь. На пороге стояла Смерть с довольной улыбкой на устах. – Как ты тут очутилась? - спросил юноша, бледнея и дрожа от страха. - Я же видел тебя на рынке в Исфагани! – Я пришла, потому что мне предначертано забрать тебя здесь, - ответила Смерть. - Встретив тебя на базаре в Исфагани, я хотела попросить тебя поехать в Самарканд, чтобы это предначертание исполнилось. Но ты сбежал, не дав мне сказать ни слова». Цит. по: Лиз Грин «Судьба и астрология» |
ОТРЫВОК из ЛИТЕРАТУРЫ | ВЕТЕР В ДЖЕМИЛА Есть места, где умирает дух и рождается истина как его прямое отрицание. Когда я приехал в Джемила, я застал там ветер и солнце, но об этом потом. Сначала нужно сказать, что там царила тишина, тяжелая и плотная тишина, неколебимая, как стрелка весов, застывших в равновесии. Крики птиц, сиплый голос флейты с тремя дырочками, топот коз, отдаленное погромыхивание в небе - все эти звуки и создавали ощущение тишины и запустения этих мест. Изредка слышалось хлопанье крыльев и пронзительный крик - это взлетала птица, притаившаяся между камней. Какой бы дорогой ты ни шел, по тропинке ли между останками домов, или по вымощенной плитами широкой улице между блестящих колонн, или через огромный форум между триумфальной аркой и храмом, что высится на холме, ты неизбежно приходишь к оврагам, которые со всех сторон окружают Джемила, этот пасьянс, разложенный под беспредельным небом. И ты оказываешься в заточении, наедине с камнями и тишиной, и кажется, что время остановилось, только горы с каждым часом растут и лиловеют. Но на плато Джемила дует ветер. И из сумятицы ветра и солнца, освещающего руины, возникает нечто такое, что дает человеку почувствовать всю меру своей общности с уединением и тишиной мертвого города. Нужно много времени, чтобы поехать в Джемила. Это не такой город, куда заезжают по пути. Из него никуда не по- |
падешь, и у него нет округи. Это место, откуда возвращаются назад. К мертвому городу ведет длинная, непрестанно петляющая дорога, и она кажется еще более длинной оттого, что всякий раз ждешь, что город покажется за поворотом. Когда наконец на плато, окрашенном в блеклые тона, в просвете между высокими горами возникает его желтоватый остов, похожий на лес скелетов, Джемила представляется символом того завета любви и терпения, верность которому только и может открыть нам трепещущее сердце мира. Там, на плато, среди редких деревьев и жухлой травы, она всеми своими горами и всеми своими камнями обороняется от вульгарного восхищения, пристрастия к живописному или приятной игры воображения. Мы долго бродили среди этого пустынного великолепия. Ветер, который в полдень едва чувствовался, мало-помалу окреп и, казалось, заполонил собой весь пейзаж. Он дул в расщелину между горами далеко на востоке, налетал из-за горизонта и куролесил в царстве камней и солнца. Он безостановочно свистел в развалинах, крутился в каменистом цирке, обдавал груды исщербленных глыб, завихрялся вокруг каждой колонны и с неумолчным воем мел по форуму, распростертому под ослепительным небом. Я был исхлестан ветром, как рангоут попавшего в шторм корабля, и пронизан им до костей. Глаза у меня воспалились, губы потрескались, а пересохшая кожа была как чужая. Прежде она позволяла мне разбирать почерк мира. Он писал на ней знаки своей нежности или своего |
гнева, согревал ее дыханием лета или покусывал зубами изморози. Но, измотанный сопротивлением ветру, который больше часа тряс и выколачивал меня, я переставал сознавать, что запечатлевает мое тело. Ветер шлифовал меня, как приливы и отливы шлифуют гальку. Я все больше приобщался к стихии, во власти которой я был, и наконец слился с ней, смешав свой пульс с мощным и звучным биением вездесущего сердца природы. Ветер лепил меня по образу пылающей наготы, которая меня окружала. И в его мимолетных объятиях я, камень среди камней, обретал одиночество колонны или оливкового дерева на фоне летнего неба. Это неистовое омовение в ветре и солнце исчерпывало все мои жизненные силы. Во мне едва трепыхалась воля, жаловалась воля, жаловалась жизнь, пытался протестовать разум. Казалось, вот-вот, забыв обо всем на свете и о самом себе, я развеюсь в воздухе и претворюсь в этот ветер и в эти омытые ветром колонны, арку, плиты, излучающие тепло, и блеклые горы вокруг пустынного города. И никогда еще до этого я не испытывал такого чувства отрешенности от себя самого и в то же время своего присутствия в мире. Да, я присутствую. И в эту минуту меня поражает мысль, что дальше этого я пойти не могу. Как человек, приговоренный к пожизненному заключению: все, что для него существует, при нем. Но также и как человек, который знает, что завтрашний день будет похож на нынешний и все остальные дни тоже. Ибо для |
человека осознать свое настоящее - значит ничего больше не ждать. Разве только самые вульгарные пейзажи воспринимаются так или иначе в зависимости от душевного состояния. В этом краю я всюду ощущал нечто, не привнесенное мной, а присущее ему - как бы привкус смерти, который нас объединял. Здесь, среди колонн, которые теперь отбрасывали косые тени, тревоги таяли в воздухе, как вспугнутые птицы. И на смену им приходила беспощадная ясность. Тревога рождается в сердце живущих. Но этому живому сердцу суждено остановиться - вот и все, что говорит моя прозорливость. По мере того как день клонился к вечеру, как звуки и свет угасали под пеплом сумерек, я, покинутый самим собой, чувствовал себя все более беззащитным перед вызревавшими во мне силами отрицания. Немногие понимают, что бывает отказ от прав и привилегий, не имеющий ничего общего с отречением. Что означают здесь слова «будущее», «преуспеяние», «положение»? Что означает духовное развитие? Если я упорно отказываюсь от всех на свете «когда-нибудь», то для меня речь идет как раз о том, чтобы не отречься от моего нынешнего богатства. Я не желаю верить, что смерть - это преддверие новой жизни. Для меня это запертая дверь. Нет, это не порог, который надо перешагнуть, а ужасная и гнусная история. Все, что мне предлагают, направлено к тому, чтобы избавить человека от бремени собственной жизни. Но, глядя на тяжелый полет каких-то больших птиц в небе Джемила, я домо- |
гаюсь именно некоего бремени жизни, и я получаю это бремя. Я могу лишь сохранять цельность в этой пассивной страсти, а остальное от меня не зависит. Я слишком полон молодости, чтобы говорить о смерти. Но мне кажется, что, если бы я должен был о ней говорить, я именно здесь нашел бы нужные слова, чтобы выразить постигаемую в безмолвном ужасе неизбежность смерти, не таящей надежды. У каждого из нас есть несколько близких сердцу идей. Две-три идеи. Соприкасаясь с миром и с другими людьми, мы их отшлифовываем и преобразуем. Нужно лет десять, чтобы выработать действительно свежую идею - идею, о которой стоило бы говорить. Конечно, это слегка обескураживает. Но это позволяет человеку приглядеться к прекрасному лику мира. До сих пор он смотрел на него в упор. Теперь ему надо отступить в сторону, чтобы увидеть его в профиль. Молодой человек смотрит на мир в упор. Он не успел еще отшлифовать идею смерти или небытия, но она вселяет в него ужас. Быть может, этот жестокий тет-а-тет со смертью, этот животный страх солнцелюбивого существа и есть молодость. Вопреки тому, что обычно говорится, молодежь, по крайней мере в этом отношении, чужда иллюзий. У нее не было ни времени, ни благочестия, чтобы создать их себе. И почему-то, взирая на этот суровый пейзаж, этот каменный крик, торжественный и скорбный, на Джемила, освещенную зловещим заревом заката, на смерть надежды и красок, я был уверен, что |
люди, достойные этого имени, на краю могилы снова смотрят в глаза небытию, отвергают идеи, которые они исповедовали, и обретают девственную правдивость, которая светилась во взоре древних перед лицом судьбы. Когда смерть раскрывает им объятия, к ним возвращается молодость. В этом отношении нет ничего презреннее, чем болезнь. Это лекарство от смерти. Она подготавливает к ней. Она обучает умирать, и на первой стадии этого обучения проходит умиление самим собой. Она поддерживает человека в его судорожных усилиях укрыться от той несомненной истины, что он умирает весь. Но Джемила... В Джемила я чувствую, что истинный, единственный прогресс цивилизации, к которому время от времени приобщается личность, состоит в том, что он создает людей, умирающих сознательно. Меня всегда удивляло, что мы, столь изощренные в рассуждениях о других предметах, обнаруживаем такую бедность мысли, когда речь заходит о смерти. Смерть - это благо или зло. Я боюсь ее, или я ее призываю (как некоторые говорят). Но это лишнее доказательство, что все простое выше нашего понимания. Что такое синее и что можно думать о синем? Вот так же и смерть ставит нас в тупик. О смерти и о цветах мы не умеем рассуждать. Однако что может быть важнее для меня, чем лежащий передо мною человек, тяжелый, как земля, - ведь это прообраз моего будущего. Но могу ли я действительно думать об этом будущем? Я говорю себе: я должен умереть. Но это ничего не значит, потому |
что я не в состоянии в это поверить и могу быть лишь свидетелем смерти других. Я видел, как умирают люди. И не раз видел, как умирают собаки. Прикосновение к ним потрясало меня. В такие минуты я думаю о цветах, об улыбках, о женщинах, которые будят во мне желание, и понимаю, что весь мой ужас перед смертью коренится в моей ревнивой любви к жизни. Я ревную к тем, кто будет жить и для кого будут существовать цветы и женщины во всей их плотской реальности. Я завистлив, потому что слишком люблю жизнь, чтобы не быть эгоистичным. Что мне до вечности! Быть может, в один прекрасный день услышишь: «Вы сильный человек, и я должен быть с вами откровенен: я могу вам сказать, что вы скоро умрете». И будешь лежать, судорожно цепляясь за жизнь, всем нутром чувствуя страх и бессмысленным взором глядя в пустоту. Что значит по сравнению с этим все остальное! При мысли об этом у меня кровь стучит в висках и я готов вокруг все разнести. Но люди умирают вопреки самим себе, вопреки всему тому, чем они приукрашивают свою судьбу. Им говорят: «Когда ты выздоровеешь...» - а они умирают. Я не хочу этого. Ибо, если бывают дни, когда природа лжет, бывают и дни, когда она говорит правду. В этот вечер Джемила говорит правду, и как проникновенна ее печальная красота! Что до меня, то перед лицом этого мира я не хочу лгать и не хочу, чтобы мне лгали. Я хочу до конца нести бремя ясности и смотреть на неотвратимое со всей моей |
одержимостью, ужасом и ревностью. Я боюсь смерти в той мере, в какой я отделяю себя от мира, в той мере, в какой я связываю свою судьбу с судьбою живых, вместо того чтобы созерцать вечное небо. Создавать людей, умирающих сознательно, - значит уменьшать расстояние, которое нас отделяет от мира, и безрадостно вступать в свершающийся круговорот, сознавая всю пленительность бытия, которое нам суждено навсегда утратить. И, внимая печальной песне холмов Джемила, я до глубины души проникаюсь горечью этого поучения. Альбер Камю, «Брачный пир» [4] |