Связи интеллектуальной экспансии и психологической структуры общества

В докладе, прочитанном В. М. Бехтеревым на Совете Пси­хоневрологического института 20 февраля 1910 г., он сказал, что общественная психология не считает своею прямою целью изучать сами общественные явления, она изучает лишь психо­логический механизм развития общественных явлений, их пси­хологическую подготовку и изучает условия, при которых нер­вно-психические явления, развивающиеся в ряде индивидов, становятся социально-психологическими явлениями (10.С.8).

Исследования, проведенные на кафедре политической пси­хологии, подтверждают это положение. Несомненно, интел­лектуальная экспансия, которая осуществляется общественно-политическими движениями и партиями, вольно или невольно учитывает психологические особенности населения. Несомнен­но, интеллектуальная экспансия изменяет психологические па­раметры единичного человека и всего общества. И несомненно, изменение психологических параметров приводит к возможно­сти развития тех или иных политических явлений. Предме-

том исследования были связь параметров структуры, характе­ризующих психическое состояние населения к августу 1991 г. (психологический феномен), и показателя политической ста­бильности в обществе на примере событий 19—23 августа это­го же года (политическое явление).

Для исследования психолого-политических последствий ин­теллектуальной экспансии идеи «перестройки» была разработа­на модель — «Психолого-Политическая Стабильность» (ППС). Состав, модели и ее организация сходны со схемой, получен­ной в результате факторного анализа данных теста ММРI. Блоки схемы имеют психологическое содержание, близкое к содержанию соответствующих шкал Миннесотского опросни­ка. Структура модели ППС в значительной мере соответству­ет структуре отношений между психологическими качествами, оцениваемыми в ММРI. Модель применялась в: а) непосредст­венном психологическом тестировании, б) социолого-психологических телефонных опросах, в) уличном психолого-социоло­гическом анкетировании. Данные, полученные с помощью ме­тода ППС, сопоставлялись с материалами параллельных ис­следований при помощи методик Кеттела, Розенцвейга, Люшера, Айзенка, Равена, включенного наблюдения и психодиа­гностической беседы (см. схему 1.1).

Психологические характеристики модели ППС, которым в схеме 1.1. присвоены номера с 11 по 18-й, имеют псилохогическое содержание, близкое к содержанию шкал 2, 9, 7, 4, 3, 6, 1, 8 в тесте ММРI и методе СМИЛ (51, 69). Систематическое массовое тестирование лиц, вовлеченных интеллектуальной экс­пансией в политическую деятельность, дало материал для психологической интерпретации модели ППС, сходной с интер­претацией шкал D, Ма, Рt, Рd, Ну, Ра, Нs, Sс. Политическая стабильность оценивалась измерением равновесия между па­раметрами «1ППС» — «политическая стабильность», интегри­рующим данные блоков 11, 13, 15, 17 (нечетная половина) и параметрами «2ППС» — «политическая нестабильность», ко­торое интегрирует данные блоков 12, 14, 16, 18 (четная поло­вина). Подобные отношения между факторами «социальной подчиненности» и «социальной агрессивности» установлены при математико-статистической обработке больших массивов дан­ных ММРI. В исследованиях структуры личности социальная подчиненность определяется совокупностью параметров D, Рt, Ну, Нs, а социальная агрессивность — совокупностью значений Ма, Рd, Ра, Sс. Баланс между этими совокупностями, по неко­торым данным, позволяет прогнозировать социальное поведение человека. Аналогичным образом в модели ППС измеряется ба­ланс между ее «четной» и «нечетной» половинами. Обе полови­ны теоретически могут изменять свою величину в любых преде­лах: от 1,0 до 0,0. Но измерение психологической меры поли­тической стабильности ведется по соотношению параметров

Схема 1.1. Психолого-политическая структура влияния интеллектуальной экспансии общественно-политических движений на политическую стабильность общества.

1ППС и 2ППС (К1 и К2). Если параметры и К1, и К2 на­ходятся в пределах от 0,0 до 0,618, значит, менаду ними есть равновесие, не угрожающее резким изменением политической ситуации. Превышение критического порога 0,618 любым из них дает основания прогнозировать нарушение психолого-по­литического равновесия в обществе и доминирования режима политической стабильности (К1) или нестабильности (К2). Для измерения соотношения параметров К1 и К2 в моде­ли ППС измерялись психологические предпосылки восьми пси­холого-политических качеств: политического безразличия (11), политического консерватизма (13), политической адаптивности (15), политического иждивенчества (17). Вероятность полити­ческой нестабильности изучалась по степени политической ини­циативы (12), политического радикализма (14), политиче­ского соперничества (16), политического творчества (18). Перечисленные качества в кратком изложении имеют следую­щее психологическое содержание:

— Политическое безразличие (11) обусловливается сниже-­
нием общего эмоционального тонуса людей, вовлеченных в со­-
циальный процесс. У населения развивается недоверие к ру­-
ководителям, партиям и людям вообще. У них заметно сни­-
жается общественная активность, усиливается склонность к
переживаниям по любым поводам. В целом формируется син­-
дром тотального общественно-политического пессимизма. Тео­-
ретически возможно приближение к состоянию политического
резонерства, являющегося следствием воздействия дезорганизу­-
ющей политической информации. (Необходимо уточнить, что
речь в данном случае не идет о бессвязном мышлении как ме­-
дицинском явлении, характеризующем вариант общего наруше­-
ния процессов мышления у больного человека, а как вариант
нарушения понимания только политических реальностей. Там же
и далее.)

— Политический консерватизм (13) имеет в своей основе
стремление населения почти любой ценой избежать конфлик­-
та. Оно защищается от политического напряжения, делая сво­-
ей моральной опорой верность гражданскому, профессиональ­-
ному долгу, нравственным ценностям. Люди стремятся коор­-
динировать свое поведение с мнением других на фоне все на­-
растающей, всеобъемлющей тревожности. Крайним выраже­-
нием политического консерватизма части населения может
стать компульсивная идея, провоцируемая систематическим
воздействием дезинтегрирующей информации.

—Политическая адаптивность (15) основывается на стрем­лении быть сопричастным к изменениям в обществе. Ситуация вынуждает людей становиться необходимыми политически активной части населения и вызывать у нее симпатии. Это при­водит к стремлению усвоить внешние атрибуты политической лояльности, демонстрировать исполнение новых ритуалов по-

литического поведения, содержания и формы высказываний. Но все это продолжается до тех пор, пока есть сильнодейст­вующие факторы, вынуждающие к адаптации. Политическая адаптация развивается на фоне сильнейшей эмоциональной не­стабильности населения. Стремление совместить несовмести­мое — личные убеждения и противоречащее им собственное реальное поведение — может приводить к эффектам разорван­ного политического мышления, усиливаемого потоком дискреди­тирующей информации.

— Политическое иждивенчество (17) берет начало в стрем­-
лении уклониться от ответственности за политические сторо­-
ны жизни общества. Это приводит к чрезмерной недоверчиво­-
сти ко всему, что имеет личное значение. Она вынуждает осу­-
ществлять интенсивный неустанный контроль за всем происхо­-
дящим вовне и вести самоконтроль всех собственных поступ­-
ков, которые могут быть квалифицированы как политические.
Стремление постоянно маскироваться развивает бессвязное по­-
литическое мышление, разрушаемое огромным объемом полити­-
ческой дезинформации.

«Нечетные» психологические параметры (11, 13, 15, 17) — политическая инициатива, радикализм, соперничество, творче­ство в совокупности формируют психологическую базу полити­ческой стабильности. Вторичными факторами нечетной полови­ны модели являются психологическое стремление к политиче­ской безопасности (15, 17) и склонность преуменьшать свою способность влиять на структуры власти (11, 13).

— Политическая инициатива (12) возбуждается исключи­-
тельно сильным политическим оптимизмом, который Насс и
Кабанис именовали «революционным неврозом» (28). Она со­-
провождается активной вовлеченностью в жизнь общества,
ничем не оправданной уверенностью в успехе, склонностью
беззастенчиво, чрезмерно бегло судить обо всем, что касается
управления государством. Повышенная эмоциональность и
перемены в настроении населения также характерны для поли-­
тической инициативы. В переломные моменты истории обнару­-
живается симптом сверхценной политической идеи, связанной
с огромным объемом дезориентирующей политической инфор­-
мации.

—Политический радикализм (14) появляется на фоне стремления к психологическому доминированию. Он сочетает­ся со склонностью к риску в области эмоциональных отноше­ний с людьми, своего поведения вообще и часто в своей основе имеет неуважение к традициям, авторитетам, установленным нормам поведения. Сопутствует политическому радикализму неумение повиноваться любой власти. Обнаруживается он в периоды существенного экономического, социального напряже­ния в обществе. Сопровождается неспособностью контролиро­вать свои эмоциональные отношения с другими людьми. На-

вязчивая идея в политическом радикализме поддерживается дестабилизирующей политической информацией.

—Политическое соперничество (16) проявляется в догма­тическом упорстве, с которым отстаивается правота своей точ­ки зрения, право на лидерство в политической жизни. Прене­брежение любыми жертвами, трудностями, чрезмерностью це­ны, которую приходится платить за самый незначительный успех,— верные признаки состояния политического соперни­чества. Оно сопровождается скрупулезным, педантичным ис­следованием малейшей возможности взять верх в борьбе за власть. Сочетается оно с крайней подозрительностью, ригидно­стью в понимании политических реальностей. Осуществляется в условиях деморализующей информации, приводящей к скач­кам политических идей, требующих присяги то монархии, то республике, то диктатуре.

—Политическое творчество (18) ориентировано на завое­вание авторитета у окружающих за счет демонстративного несогласия с общепринятыми представлениями, непредсказуе­мости действий, фантастичности проектов устройства общест­ва. Оторванность от реальности в сочетании с эмоциональной холодностью представляет главную его особенность. В поли­тическом творчестве возможно возникновение бредовых поли­тических идей на фоне широкомасштабной фальсифицирующей информации.

«Четные» психологические параметры (12, 14, 16, 18) в со­вокупности формируют комплекс политической нестабильности. Их вторичными факторами являются интерес к политическим идеям (16, 18) и чрезмерность самооценки своих возможностей влиять на политику (4, 6).

Характеристики населения, в целом прогнозирующие его способность к политическому поведению, состоят из производ­ных факторов:

а) Психологической нагрузки общества (7), показываю­
щей отношение потенциальных возможностей данного населе­-
ния в данное время принимать внезапные, неожиданные, энер­-
гичные изменения в социальной, экономической, правовой, фи­-
зической жизни, требующие предельного напряжения мышле­-
ния, воли, эмоций, — к реальным воздействиям в виде сниже­-
ния личной безопасности, покупательной способности, возмож­-
ности обеспечивать себя своим трудом, понимания происходя­-
щего вокруг. Психологическая перегрузка населения иннова­-
циями различного рода соизмеряется с его психологической
«грузоподъемностью», способностью принимать политические ре­-
формы без разрушения психики и деятельности.

б) Психологической устойчивости (8), оценивающей способ-­
ность психики населения противостоять «опрокидывающим»
воздействиям политического характера в форме стремитель­-
ных изменений законодательства, уклада жизни, всей системы

отношений в обществе, замены одних гражданских ценностей на другие. Эти одномоментные воздействия имеют сходство с порывами ветра, опрокидывающими в море яхту. Психика играет роль более или менее тяжелого киля, сохраняющего нор­мальное эмоциональное, правовое и трудовое поведение насе­ления.

в) Психологической энергичности населения (9), измеряю­
щей его способность поддерживать достаточно длительное время
свое поведение на избранном уровне, не прекращая нормаль­
ной трудовой, личной, семейной жизни независимо от полити-­
ческих конфликтов. Политические реформы адаптируются к
возможностям людей сохранять достаточный уровень эмоцио­-
нального, морального тонуса, который растрачивается в испы­-
таниях, предлагаемых интеллектуальной экспансией. И физи­-
ческое, и психическое, и нравственное здоровье населения име­-
ет свои конечные пределы, словно топливо корабля в дальнем
плавании. Поэтому политика вынуждена соизмерять свои планы
с длительностью их осуществления с тем, чтобы не исчерпать
полностью запасы нервно-психической и физической энергии на­-
селения.

г) Психологической управляемости людей (10), которая ха­-
рактеризует способность быстро изменить содержание и ха-­
рактер своей жизни или, напротив, исключительно инерцион­-
но воспринимать реформы, нарушая всю стратегию политиков.
В зависимости от национальных традиций, социального со­-
става населения, уровня культурного и образовательного раз­-
вития, распределения людей по полу, возрасту, профессиям
политические идеи могут легко приниматься или встречать
сопротивление в различных формах. Расчет психологической
управляемости населения не менее важен, чем точное знание
радиуса циркуляции поворота океанского лайнера, который
может вписаться в поворот, а может потерпеть аварию.

Интеллектуальная экспансия политических идей в каждый момент времени имеет дело с постоянно изменяющимися пси­хологическими параметрами «политического человека». Для примера анализа такого рода я привожу данные только одно­го исследования. С помощью методик ММРI и СМИЛ изуча­лись группы из 678 политических и государственных руководи­телей различного уровня, возраста, ориентации из различных регионов России. Отбирались испытуемые по признаку их за­висимости от интеллектуальной экспансии идеи политических реформ. Причем не имело значения, являются они ее сторонни­ками или противниками. Зависимость от экспансии обнаружи­валась по согласию занимать влиятельные политические долж­ности, энергичному общественно-политическому поведению, осведомленности в проблемах актуальной политической дис­куссии, готовности немедленно вступить в полемику по поли­тическим вопросам, убежденности в правоте своих утвержде-

ний и действии, стремление объединиться в общественно-поли­тические группировки различного характера.

Профиль полученных в исследовании психологических па­раметров 11 —18 имеет сходство с тем, который Л. Н. Собчик характеризует как «стенический тип реагирования (норма)» (69). Такой профиль показывает достаточно устойчивое пси­хологическое состояние всей выборки «политических людей». При весьма высокой самооценке своих политических возмож­ностей испытуемыми, исследование обнаружило недостаточный интерес к политическим идеям. Развитая психология полити­ческого иждивенчества и безразличия обеспечивают их стрем­ление поддерживать политическую стабильность и в своей дея­тельности, и в обществе. В этих условиях экстремальные по­литические явления не имеют психологической почвы для по­литических действий ни по стабилизации, ни по дестабилиза­ции власти.

По данным, представленным в схеме 1.2, очевидно, что пси­хологическая нагрузка (7) не достигла критических величин (К11 = 0,473 и К12=0,526), психологическая энергичность (9) хорошо сбалансирована между адаптивностью и соперниче­ством (К15 = 0,485 и К16=0,511), психологическая управляе­мость (10) сохранена полностью (К17=0,506 и К18=0,493). Только психологическая устойчивость (8) имеет некоторую асимметрию в сторону радикализма, но недостаточную для активной политической деятельности (К13 = 0,453 и К14 = = 0,546). Равновесие между психологическими качествами, способными создать предпосылки для политической дестаби­лизации, ни в одном случае не приблизились к критической величине 0,618. При таких психологических характеристиках политически активного населения можно утверждать, что не только общество, но и политики в августе 1991 г. не готовы были ни поддержать акцентуированное политическое явление, ни оказать ему сопротивление. Психологическая тенденция к нарушению политической стабильности просматривается толь­ко в выборках молодежных политических лидеров и государ­ственных служащих Ленинградской области. Совокупность значений психологических шкал в этих выборках приближает­ся к «Астеническому типу реагирования (дезадаптации)» (69). Но и в этом случае ожидать психологической поддержки ра­дикальных или акцентуированных действий не приходится.

Параметры психологических предпосылок политической ста­бильности-нестабильности (К1 = 0,491 и К2 = 0,508) показыва­ют, что в августе 1991 г. психологически для населения не су­ществовало проблемы политической стабильности. До критиче­ского значения 0,618 здесь тоже далеко. Трудности социально-бытового характера, на которые ориентировались руководите­ли общественно-политических движений и партий и политиче­ские комментаторы, носили характер дополитических и к про-

Схема 2.2. Результаты экспериментального исследования психолого-полити­ческих статусов различных групп населения России, вовлеченных в общественно-политические движения в 1990—1991 гг.

1) Политические руководители центральной России.

2) Политизированная интеллигенция Ленинграда.

3) Молодежные политические лидеры Ленинграда.

4) Государственные служащие Ленинградской области.

5) Государственные служащие Ленинграда.

блемам власти в государстве никакого отношения не имели.

К сожалению, исторический случай предоставил возмож­ность проверить прогностическую силу психолого-политических исследований, совместив во времени психологический феномен (оценку психологических предпосылок политической стабиль­ности) и политическое явление (попытку политиков остро апеллировать к населению по вопросам власти). В августе 1991 г. «сошлись» психологический анализ и политическая практика. В этом случае, как и в других, подтвердилось на­личие связи между психологическими феноменами и политиче­скими явлениями. Подтвердилось, что каждое политическое явление для своего существования должно иметь соответствую­щую ему психологическую среду. В данном случае ясно, что информационное обеспечение политической интеллектуальной экспансии перед событиями августа 1991 г. носило несистем­ный характер. Политическая экспансия эмоционального харак­тера активизировала политическую инициативу и радикализм, но не создала атмосферы политического творчества и соперни­чества даже среди группировок политически активных лю­дей. Более того, стало развиваться стремление к политической безопасности, которая будет поддерживать политическую ста­бильность даже в более крайних случаях, чем августовские события.

Конкретный пример исследования связи психологического феномена и политического явления, предложенный нами для рассмотрения в заключении этой главы, должен показать, со сколь сложным и ответственным предметом деятельности имеют дело общественно-политические движения и партии. Знание то­го, сколько психологических параметров решают успех полити­ческой деятельности, как эти параметры связаны между собой, в каких объемах и какая информационно-психологическая на­грузка приводит к успеху, а в каких—к неудаче, базируется на высочайшем профессионализме и несовместимо с интуитивными дилетантскими действиями любителей. Психологам известно, как трудно произвести изменения в структуре психики человека, сколько труда и времени для этого требуется, какими знани­ями и опытом необходимо для этого располагать. Политиче­ский процесс трансформирует коллективное сознание населе­ния целых государств, имеет «историческую» длительность, и тем более требует высочайшего профессионализма, на необ­ходимость которого я и пытался указать в Заключении.