2015-02-04
343
В подобном ключе можно дать более глубокую оценку многих исторических событий. Например, крестьянское восстание «желтых повязок» в Китае 184-204 годов. Обычно оно описывается как восстание народных масс, поднявшихся против гнета эксплуататоров, чиновников, государственных поборов и т.д. Социальная несправедливость, голод, притеснения и спонтанная реакция на это социальных низов Китая видятся как главные движущие силы социальных волнений. Это совершенно правильно на уровне социальной феноменологии. На уровне онтологии нонконформизма важнее другое: восстание «желтых повязок» представляло собой скоординированное выступление, организованное даосами, эзотерическим направлением китайской традиции.
Другой пример – народные восстания в Европе – от французских вальденсов и чешских таборитов до английских рэйвенхэдов и луддитов. Во всех случаях мы имеем дело с социальным проявлением некоторых мистических сект гностического толка, имеющих более или менее развитую теологию, альтернативную официальной церкви.
Во всех этих случаях сквозь социальное недовольство давали о себе знать альтернативные модели понимания сакрального. Поэтому в каждой революции присутствуют духовные, сакральные или, если угодно, религиозные аспекты.
В русской истории можно привести в пример крестьянские войны Разина (1670-1671) и Пугачева (1773 -1775), которые в значительной степени были связаны с радикальным старообрядческим сектором казачества и крестьянства. Оба – и Пугачев и Разин – были старообрядцами, и опирались не просто на протест угнетенных масс, но на идею «доброго царства» и «подлинной веры», которые должны были сменить «Вавилон», в который превратилась Российская Империя Романовых после церковного раскола. Тема «царского происхождения» Пугачева полностью вписывается в контекст «альтернативной сакральности», которая, с одной стороны, придает династическим переворотам идеологический характер, а с другой – нагружает социальное и религиозное восстание мифологической псевдо-династической составляющей.
