Альтернативная сакральность в русском большевизме

Мы видим, таким образом, что в основе социальных революций лежит некоторая духовная, мистическая, религиозная идеология.

Наиболее проницательные историки (такие, например, как Михаил Агурский и Александр Эткинд) применили этот подход к исследованию Великой Октябрьской Революции, получив на этом основании много интересных и неожиданных выводов.

Агурский и Эткинд с разных точек зрения, но в равной степени убедительно показывают, что «параллельной идеологией» (т.е. «альтернативной сакральностью») рационалистической и социальной большевистской революции был целый спектр иррациональных течений в русском сектантстве (как простонародном, так и интеллигентском), чем активно интересовались Ленин и Бонч-Бруевич (существуют исторические документы, свидетельствующие, что первый давал второму указание исследовать возможность подключения русских сектантов к политической борьбе и пропаганды среди них коммунистической идеологии), а также Троцкий, Богданов и многие другие большевики. Само большевистское стремление построить «рай на земле» было выражением национал-сектантского гетеродоксально христианского импульса. По своей структуре первые коммунистические ячейки были прямыми аналогами эсхатологических сект, крайне радикального воинственного толка.

Само слово «революция» – по-латински «возвращение», «вращение» – рассматривалось в этом ключе как «возврат к истокам», магическое преображение мира, возвращающегося из отчужденного состояния к изначальному изобилию.

Другой историк Норман Кон исследовал, в свою очередь, мистический эсхатологический компонент в двух политических течениях – русском большевизме и немецком национал-социализме.

Но если в нацистском мифе апелляции к магической реальности (миф об арийской расе «немцев-сверхчеловеков») были очевидны, то истолкование «научного марксизма» на русской почве как фокус эсхатологических национальных сект стало для многих откровением.