Либертарное правопонимание начинается с различения двух типов культур, или цивилизаций, проявившихся во всемирной истории. Есть культуры, в которых основным принципом социального бытия является свобода – правовые культуры, и есть неправовые культуры, где нет свободы и права, правового способа социальной регуляции, хотя есть политическая власть и законы, есть неправовое (силовое, моральное, религиозное и т.д.) социальное регулирование (см. 6.1.).
Далее юридический либертаризм утверждает, что право и государство суть необходимые формы свободы: правовые нормы – это нормативно выраженная свобода, а государство – властная организация, обеспечивающая правовую свободу. Смысл государственно-правового регулирования – установить такие общеобязательные нормы и обеспечить такой порядок отношений, при которых обеспечивается всеобщая свобода (свобода для всех индивидов, которые признаются субъектами права и государства в определенном обществе в определенную историческую эпоху).
Всеобщая свобода, или свобода всех субъектов одного круга общения, возможна лишь постольку, поскольку все они равны в своей свободе. Из этого утверждения вытекает, что право, правовое общение предполагают равную свободу всех индивидов (равную свободу всех субъектов, относящихся к одному и тому же кругу правового общения). Правовые нормы, правовые запреты, обязывания и дозволения одинаковы для всех (см. 2.2.3.).
Равная свобода, равенство в свободе, или формальное равенство – это основополагающий принцип права, правового общения. Правовые нормы устанавливают меру свободы по принципу формального равенства. Можно определить право как систему общеобязательных норм, которые устанавливают равную свободу всех участников правового общения.
Позитивисты не отрицают, что правовые нормы определяют меру свободы. Понятно, что любые социальные нормы, так или иначе, устанавливают пределы свободы, или меру свободы. Но позитивистская трактовка соотношения права (закона) и свободы принципиально отличается от либертарно-юридической.
Позитивисты не отвергают ценность свободы вообще, но в своем правопонимании они не различают два типа культуры и не видят тождества права и свободы. Позитивисты называют правом законы любого содержания, а законы есть в культурах любого типа – там, где есть свобода, и там, где ее нет.
Поэтому, во-первых, позитивисты утверждают, что свобода не может быть признана высшей целью правового регулирования, точнее – целью того, что они называют правом. В частности, они полагают, что свобода может быть не только полезной, но и вредной для достижения целей общества, и что ради более высокой цели властно установленное “право” может произвольно ограничивать свободу – в той мере, в которой это угодно властным субъектам.
Юридический либертаризм отнюдь не опровергает тот факт, что в неправовых культурах ценность свободы, действительно, невысока. Но в контексте правовой культуры, в сообществе свободных людей свобода есть высшая ценность. Важно отметить, что с провозглашения этой аксиомы фактически начинается российская Конституция: “Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства” (ст.2 Конституции РФ).
Во-вторых, если юридический либертаризм объясняет правовое регулирование как обеспечение свободы, то позитивисты, наоборот, представляют правовое регулирование как режим несвободы. Правда, они путают правовую свободу и произвол.
Действительно, правовое регулирование можно представить как ограничение свободы посредством общеобязательных правил. Право с его запретами, обязываниями и санкциями очерчивает пределы пользования свободой. Но отсюда позитивисты делают вывод, будто бы право – это несвобода, принудительные нормы, отнимающие свободу, что свобода остается за пределами правового регулирования и что смысл государственно-правового принуждения – установить режим несвободы.
Однако правовые нормы, ограничивая произвольное пользование свободой, запрещают не свободу как таковую, а лишь то, что нарушает свободу других, противоречит всеобщей свободе. Право запрещает произвол, не совместимый с равной свободой всех, запрещает каждому то, что нарушает свободу других участников правового общения.
Следовательно, правовые запреты, обязывания и санкции следует расценивать как обеспечивающие режим всеобщей свободы, равной для всех, кто признается субъектом права. Правовая свобода возможна только при условии запрета всего того, что не может быть всеобщей нормой свободы.