Ритуал и смысл

В то время, когда мы только исследовали значимость ритуала, особенно в последовательности разыгрывания сцены, мы были приглашены принять участие в японской чайной церемонии, чтобы посмотреть, что общего может иметь древняя традиция с той новой традицией, которую мы создавали. И хотя изящество чайной церемонии, несомненно, произвело на нас незабываемое впечатление, нашей реакции, по правде говоря, недоставало должного достоинства. Выяснилось, что нам трудно сохранять спокойствие перед лицом довольно напряженной торжественности официантов, таких же непрофессионалов, как и мы. Эта сложность дополнялась присутствием нового мужа одной из участниц нашей группы, который, как оказалось, питал особую страсть к костюмам. Сдержанно и с полнейшей серьезностью в ходе церемонии он указал на голый пол, на котором были разложены самурайские доспехи вместе с мечом.

Хотя мы испытывали некоторый стыд из-за попыток обуздать свое веселье, но я думаю, что подобная реакция у нас возникла вследствие разрыва между нашим экспериментированием неофитов, с одной стороны, и притязанием на приобщение к почтенной традиции - с другой. Нет ничего заведомо глупого в участии в упрочившихся ритуалах другой культуры. Абсурдной была наша неспособность признать, насколько ново и чуждо это было для всех нас. Каждый из нас, включая хозяев, имел лишь смутное представление о смысле этой церемонии, который был вложен в нее изначально.

Ритуалы существуют для того, чтобы заключать в себе смысл, даже если приходится конструировать его из несопоставимых элементов нашего опыта. Ритуалы - это «структуры наших ожиданий»^[14]. Если ритуал оторван от контекста, в котором он создавался, если он не может оправдать свое существование в настоящий момент, он становится пустым и даже нелепым. Ритуалы, закрепленные в Плейбеке, возникли из потребностей и смыслов событий перформанса. Если когда-нибудь они начнут казаться бессмысленными или даже деспотичными, значит, основания для их существования утрачены.

Театральный режиссер Питер Брук говорит о том, что в древности функцией театра являлось обеспечение временного воссоединения сообщества, которое, как и все сообщества, в своей повседневной жизни живет раздельно. Но эта функция театра, говорит он, уже не выполняется, поскольку процесс разделения уже закончился и мы более не имеем общих ценностей, на которых могут строиться ритуалы. Вместо этого, говорит он, современные актеры должны найти новую «матрицу единения», которую теперь будут разделять и актеры, и зрители во время представления†.

Плейбек может являться таким театром, в котором эта необходимая «матрица единения» создается как старым, так и новым способом. Хотя мы часто имеем дело с аудиторией, ничем не отличающейся от любой другой современной аудитории, и таким образом наша общая культурная система ориентиров может оказаться в той же степени выродившейся, разница заключается в том, что наша «игра» берет начало в самой жизни людей. Нужда в традиционных культурных ценностях давит меньше, потому что мы - и зрители, и труппа - найдем свои собственные ценности в микрокосме перформанса, которые, вероятно, будут включать личностные триумфы и поражения и их жизненные воплощения, которые выходят за пределы специфической культуры. Мы представляем ритуалы, которые основаны на непосредственных нуждах самого действия, не деспотичные, не древние, не скрытые, они со всей очевидностью играют ту роль, для которой они вырабатывались. И в то же время мы, несомненно, «полагаемся на момент», мы объединены рождением сцены, откровением жизни.

(обратно) (обратно)