Факты сознания

[И ОБЪЕКТ, И Я СОЗДАЮТСЯ АБСОЛЮТНЫМ МЫШЛЕНИЕМ, СОВСЕМ ОСОБЫМ Я]

[...] То Я, которое мы все знаем, которое подразумевает обык­новенный язык, не пользуясь наукословием, не создает ни внеш­него объекта, ни себя самого, но тот и другой полагаются

всеобщим и абсолютным мышлением, благодаря которому Я пола­гает как объект, так и самого себя. Свободные же произведения своего воображения Я может полагать само. И между тем науко-словие всеми без исключения понималось так, как будто оно утверждает как раз обратное тому, что нами сейчас сказано. Совершенно верно, что наукоеловие утверждало и будет утверж­дать, что Я, безусловно, полагает и себя, и свой объект. Только при этом оно подразумевает совсем иное Я, скрытое от обыкно­венного взора, не открывающееся в области фактов, а познавае­мое только путем восхождения к основанию (2, стр. 19).

Нельзя сказать: Я думаю (произвожу мысленно) другие Я, но скорее следует сказать: общее и абсолютное мышление думает (мысленно производит) другие Я, и меня в том числе (2, стр. 55).

[НЕВОЗМОЖНО ПОСТРОИТЬ ОБЪЕКТИВНОЕ ВНЕШНЕЕ БЫТИЕ, КОТОРОЕ НЕ БЫЛО БЫ МАТЕРИАЛЬНО]

[...] Невозможно построить внешнее рбъективное бытие, кото­рое не было бы материально и не имело бы чувственных качеств. Также невозможно, чтобы существовала материя без качеств и качества без материи (2, стр. 42).

[СОЗДАТЕЛЬ ВСЕХ ЯВЛЕНИЙ И ИНДИВИДОВ — НЕПОСРЕДСТВЕННАЯ ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ]

(Очень часто наукоеловие понимали так, как будто оно при­писывает индивиду действия, например создание всего мате­риального мира и т. п., которые совершенно ему не могут при­надлежать. Как же относится истинное наукоеловие к этому упреку? Утверждающие это люди впали в это недоразумение потому, что сами приписывают индивиду гораздо больше, чем следует, и сами впадают в ошибку, в которой они обвиняют наукоеловие; неправильно поняв наши первые основные положе­ния, они принуждены вносить эту ошибку в дальнейшее разви­тие нашей системы, как они склонны это делать в своей системе. Но они совершенно ошибаются; не индивид, а единая, непосред­ственная, духовная жизнь есть создатель всех явлений и самих являющихся индивидов. Поэтому-то наукоеловие строго требует, чтобы эту жизнь представляли чистой и без всякого субстрата (таковым у наших обвинителей именно и служит индивид, и отсюда все их заблуждения). Разум, общее мышление, безуслов­ное познание, выше и больше, чем индивид. Не быть в состоянии представлять себе разум иначе как акциденцией индивида, зна­чит, вообще не представлять себе его. Благо индивиду, который одержим разумом!)

[ИНДИВИД МЫСЛИТ КАК ЕДИНОЕ ЧЕРЕЗ УНИЧТОЖЕНИЕ СВОЕЙ ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ]

[...] Индивид мыслит не сам по себе и не посредством своей силы, но как Единое и уничтожением своей индивидуальности. Поэтому, описывая содержание этого мышления, нам следует

сразу становиться на точку зрения единства и не спрашивать, как мыслит индивид, но скорее, как мыслит Единое и общее мышление.

а. Оно мыслит — всюду, где оно есть и мыслит, — общину индивидов в возможности бесконечную, в действительности же ограниченную и вполне определенную как в целом, так и в частях.

Однако индивидуальность всегда связана с этим общим мыш­лением, ибо только в ней жизнь достигает самоизображения и сознания: в индивидуальности — изображение своей формы вооб­ще, в мышлении — строгого единства, образованного генетически и, следовательно, видимого. Если мы примем во внимание этот пункт, то мы должны сказать: это мышление численно повто­ряется во всех индивидах столько раз, сколько существует инди­видов, но во всех этих повторениях его содержание остается всегда одинаковым (2, стр. 58—60).

[Я—ЧИСТАЯ НЕЧУВСТВЕННАЯ МЫСЛЬ]

[...] Мы совершенно отвергаем деление индивида на душу и тело и его образование из этих двух частей, причем после смерти тела остается одна душа. Я само по себе есть принцип и, как таковой, чистая мысль, оно вполне нечувственно и сверх­чувственно. Свободное (здесь грезящее) творческое воображение (ибо иной образующей способности не существует) создает душу как образ этого Я, а так как форма созерцания творческого воображения есть протяжение, то душа необходимо является протяженной. Но это совершенно излишне и только обременяет первоначальное мышление совсем ненужными дополнениями. Я как чистый ноумен не нуждается в образе, оно само делает себя воспринимаемым через обнаружения своего созерцания. По­скольку оно должно быть построено, оно уже построено без всякого содействия нашей мудрости, самим абсолютно творче­ским воображением, и этот образ есть тело. Это тело есть и душа, которую вы ищете, хотя всегда ее уже имеете, а именно Я в созерцании.

[ЕДИНОЕ Я НАХОДИТСЯ В ТРЕХ ФОРМАХ СОЗНАНИЯ]

Дело, следовательно, обстоит так: Я, или индивид (ибо дру­гого Я мы пока еще не знаем), находится в трех основных фор­мах сознания: в чистом мышлении, внутреннем созерцании, внешнем созерцании. Во всех трех формах оно одно и то же Единое и в каждой всецело; тут нет никакого разделения (2, стр. 62).

[ЧУВСТВЕННЫЙ МИР —ТОЛЬКО ФОРМА СОЗЕРЦАНИЯ СВЕРХЧУВСТВЕННОГО]

[...] Если ты претендуешь на звание философа и, что само собой разумеется, признаешь реальным сверхчувственное и ду­ховное, тогда совсем откажись от реальности чувственного, совер-

шенно непримиримой с этим званием, и научись понимать весь чувственный мир так, как его понимает наукословие — только как форму созерцания сверхчувственного (2, стр. 68).

[В СОЗЕРЦАНИИ МЫ ОБЛАДАЕМ ВЕЩЬЮ В ЕЕ НЕПОСРЕДСТВЕННОЙ СУЩНОСТИ]'

В непосредственном созерцании мы имеем вещь и обладаем ею не посредством какого-нибудь представителя и заместителя, мы обладаем ею самой в ее непосредственной сущности; ибо она в сущности есть только явление и именно явление в нас самих (в общем Я). [...] Мы же признаем, что вещи являются, безуслов­но, такими, какими они суть, ибо они суть не что иное, как свое явление, насквозь явление (2, стр. 70).

[ОТЛИЧИЕ НАУКОУЧЕНИЯ ОТ ВСЯКОГО ИДЕАЛИСТИЧЕСКОГО ИНДИВИДУАЛИЗМА]

Различие между нашей системой и всяким умозрительным индивидуализмом, особенно идеалистическим индивидуализмом, очевидно. Всякая философия хочет объяснить сознание, что вполне правильно. Ни одна без исключения из бывших до сих пор философий не подымалась выше объяснения сознания одно-го-единственного индивидуального субъекта, и именно, как и должно было быть, самого философствующего субъекта. Они не пытались объяснить его как сознание.жизни, вмещающей в себя и уничтожающей всякую индивидуальность; в этом отношении наукословие опередило всех и даже так, что, когда оно это сделало, никто этого не заметил, но все сочли его также за индивидуализм; тем не менее оно мимоходом повлияло настолько, что впервые было сознано, что это не так (2, стр. 72).

[САМООПРЕДЕЛЕНИЕ ИНДИВИДА К ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЕСТЬ ОТКАЗ ОТ ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ]

[...] Индивид действует в действительности не как индивид, а как Единая жизнь: его самоопределение к деятельности есть, как мы видели выше, отказ от индивидуальности, основываю­щейся только на свободном понятии, и отдача себя объективной внешней силе, которая есть сила Единого. Следовательно, дейст­вует не индивид, а Единое. Ь. Для того чтобы эта деятельность или ее продукт были восприняты, требуется внимание со сто­роны воспринимающего индивида. Но внимание есть тоже отказ от индивидуальности, как таковой, и самопогружение в объек­тивное мышление как Единое. И следовательно, воспринимает тоже не индивид, а Единое. Следовательно, в выше заявленном факте воздействует Единая жизнь на Единое, т. е. воздействует на самое себя (2, стр. 76).

[НАЧАЛО ПРИРОДЫ - БЕЗУСЛОВНО НРАВСТВЕННОЕ, А НЕ ЕСТЕСТВЕННОЕ]

Природа есть образ нашей реальной силы и поэтому абсо­лютно целесообразна; мы можем делать в ней и с ней то, что мы должны. Ее начало есть безусловно нравственное начало, а никак не естественное (ибо тогда она была бы абсо­лютна); она обладает гетерономией, а никак не автономией (2, стр. 106).

[УЧЕНИЕ О ЧЕЛОВЕКЕ И ОБ ОБЩЕСТВЕ]

[1.] НАЗНАЧЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА

[ВСЕ СИЛЫ ПРИРОДЫ ДЕТЕРМИНИРОВАНЫ]

Проявление каждой отдельной силы природы опреде­ляется, становясь тем, что оно есть, отчасти ее внутрен­ней сущностью, отчасти ее собственными предшествовав­шими проявлениями, отчасти проявлениями всех других сил природы, с которыми она связана; но так как природа есть связное целое, то каждая сила связана со всеми дру­гими. Все это непреодолимо определяет силу. Раз сила по своей внутренней сущности такова, как она есть, и раз она проявляется при известных условиях, то ее проявле­ние необходимо таково, как оно происходит, и совершен­но невозможно, чтобы оно чем-нибудь, хотя бы самым малым, отличалось от того, каким оно является. В каж­дый момент своего существования природа есть связное целое; каждая отдельная часть ее должна быть в каждый момент такой, какая она есть; ибо все прочие таковы, ка­ковы они суть;.и невозможно сдвинуть с места песчинку, не произведя этим невидимых, быть может, для нашего глаза изменений во всех частях неизмеримого целого. Но каждый момент этого существования определен всеми протекшими моментами и определяет все. будущие момен­ты; и невозможно мыслить теперешнее положение пес­чинки иначе чем оно есть, не признав себя вынужденным иначе мыслить все прошедшее в бесконечном восходящем ряде и все будущее в бесконечном нисходящем ряде (3, стр. 12-13).

[КАЖДЫЙ ИНДИВИД ДЕТЕРМИНИРОВАН НЕОБХОДИМЫМ ОБРАЗОМ]

Я таков, каков я есть, потому что в связи целого при­роды возможен был только такой индивидуум, и никакой Другой; и дух, для которого совершенно ясна была бы

внутренняя сущность природы, мог бы из познания от­дельного человека определенно вывести, какие люди существовали когда-либо или будут когда-нибудь сущест­вовать, в одной личности познал бы все действительные личности. Такая связь между мной и мировым целым определяет все, чем я был, что я теперь и чем я буду, π тот же дух мог бы из каждого возможного момента моего существования безошибочно вывести, чем я был до этого момента и чем я буду после него. Чем бы я ни был теперь или когда-нибудь в будущем, это мое состояние, безуслов­но, необходимо и не может быть другим (3, стр. 16—17).

[КАЖДОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ ЛИЧНОСТИ УКАЗЫВАЕТ НА ВСЕ ЕЕ БУДУЩИЕ МЫСЛИ]

Покажи природе одно какое-нибудь, хотя бы незначи­тельное по-видимому, определение известной личности, например движение какого-нибудь мускула или сгиб во­лоска, и, если бы она имела сознание и могла отвечать, она показала бы тебе все мысли, какие будет иметь эта личность за все время своего сознания. [...]

[ДЕТЕРМИНИЗМ ПОВЕДЕНИЯ НЕ ИСКЛЮЧАЕТ НРАВСТВЕННОЙ ОЦЕНКИ ПОСТУПКОВ]

Покажи природе еще раз движение мускула или сгиб волоска у определенного индивидуума, и, если бы она могла мыслить в своем целом и отвечать тебе, она вывела бы тебе отсюда все добрые и дурные поступки жизни индивидуума от начала до конца. Однако добродетель не перестает быть от этого добродетелью, a порок пороком. Добродетельный есть благородный характер, а пороч­ный — неблагородный и презренный характер, но оба необходимо произведены связью Вселенной. [...]

[НЕОБХОДИМО ПОДЧИНЯТЬ ЖЕЛАНИЯ ДЕТЕРМИНИРОВАННОСТИ

БЫТИЯ]

Я подчинен неумолимой силе строгой необходимости; если она определяет меня к тому, чтобы быть глупым и порочным, я, без сомнения, стану глупым и порочным; если она определяет меня к тому, чтобы быть мудрым и добрым, я, несомненно, стану мудрым и добрым. В этом нет вины или заслуги ни с ее стороны, ни с моей. Она подчинена своим собственным законам, я же — ее зако-

нам; раз я это понял, раз мое бытие уже вполне подчи­нено ей, я достигну наибольшего спокойствия, если под­чиню ей также и свои желания (3, стр, 20—23).

(СВОБОДА МЫСЛИМА В РАЗУМНЫХ СУЩЕСТВАХ, И ТОЛЬКО В НИХ]

Свобода [...] мыслима только в разумных существах, но в них она, несомненно, мыслима. И при этом предпо­ложении человек и природа вполне понятны. Мое тело и моя способность действовать в чувственном мире есть так же, как в предыдущей системе, проявление ограниченных сил природы, и мои естественные склонности суть отно­шения этого проявления к моему сознанию. Познание того, что существует без моего содействия, возникает при этом предположении свободы именно так, как в прежней системе; и до этого пункта обе системы сходятся. Но согласно первой — и здесь начинается противоречие обоих построений — способность моей чувственной деятельности остается под господством природы и приводится в движе­ние всегда той же силой, которая ее произвела, а мысль во всем этом играет лишь роль зрителя; согласно второй системе, эта способность, раз данная,.подпадает под гос­подство возвышенной над всей природой и совершенно освобожденной от ее законов силы — силы понятий цели и силы воли. Мысль здесь уже не только зритель, но и источник действия. Там, в первой системе, мою нереши­мость прекращают внешние, невидимые для меня силы, ограничивающие мою деятельность и ее непосредственное сознание — мою волю и дающие им лишь один выход — подобно тому как ограничена сама по себе неопределен­ная деятельность растения; здесь же, во второй системе, я сам, независимый и свободный от влияния всех внеш­них сил, прекращаю свою нерешимость и определяю себя свободно произведенным во мне познанием лучшего.

{НИ ФАТАЛИЗМ, НИ СИСТЕМА СВОБОДЫ НЕ МОГУТ ВЫТЬ ДОКАЗАНЫ ОСНОВАНИЯМИ!

Каким из обоих мнений должен я проникнуться? Сво­боден ли я и самостоятелен, или же сам по себе я — ни­что и лишь явление чуждой силы? Ни одно из этих утвер­ждений, как мие стало сейчас ясно, не обосновано в до­статочной степени. За первое говорит только одна его мыслимость; для обоснования последнего я распространяю положение, само по себе и в своей области совершенно

верное, далее, чем позволяет его основание. Если ра­зум только проявление природы, то я совершенно прав, распространяя первое положение и на разум; но вопрос именно в том, есть ли он только проявление природы; и на этот вопрос должно отвечать путем вывода из дру­гих положений, а не предполагая уже в начале исследо­вания односторонний ответ и выводя затем из него лишь то, что мы сами в него вложили. Словом, невоз­можно доказать основаниями ни одно из обоих мнений (3, стр. 26-27).

[ВНЕШНЕЕ СОЗЕРЦАНИЕ НЕ СОЗЕРЦАНИЕ ВЕЩИ, НО САМА ВЕЩЬ].

Нет внешних чувств, ибо нет внешних восприятий. Есть только внешнее созерцание; это внешнее созерца­ние, это знание, являющееся вне субъективного знания и предносящееся ему, есть не созерцание вещи, но сама вещь, и другой вещи нет. Благодаря этому внешнему со­зерцанию являются для нас внешними само восприятие и чувства (3, стр. 56).

[ВСЕ ПОПЫТКИ МЫСЛИТЬ «ВЕЩЬ В СЕБЕ» — ОТ ИГНОРИРОВАНИЯ НАШЕГО МЫШЛЕНИЯ]

Все попытки мыслить связь в себе, вещь в себе, кото­рая была бы связана с Я в себе, являются лишь вследст­вие игнорирования нашего мышления, вследствие стран­ного забвения того, что мы не можем иметь мыслей, не мысля их. Эта вещь в себе есть мысль, которая должна быть мыслью в настоящем значении этого слова, но кото­рой в то же время не должен мыслить никто.

[В ПОЗНАНИИ ВЕЩЕЙ МЫ ПОЗНАЕМ ТОЛЬКО САМИХ СЕБЯ]

[...] В том, что мы называем познанием и рассмотре­нием вещей, мы познаем и рассматриваем всегда только самих себя; во всем нашем сознании мы не знаем ничего, кроме нас самих и наших собственных определений (3, стр. 64).

[ДУХОВНОЕ Я И ТЕЛО — ОДНО И ТО ЖЕ, РАССМАТРИВАЕМОЕ С ДВУХ СТОРОН]

[...] Я духовное, чистый разум и я — это тело в телес­ном мире совершенно одно и то же, только рассматривае­мое с двух сторон и воспринимаемое двумя различными способностями: первое — чистым мышлением, второе — внешним созерцанием (3, стр. 66).

(СУЩЕСТВУЮТ ТОЛЬКО ОБРАЗЫ; МЫШЛЕНИЕ — ИСТОРИЙ«БЫТИЯ)

Нет вообще ничего пребывающего ни вне меня, ни во мне; существует лишь непрестанная смена. Я ни в чем не знаю бытия, не знаю и своего собственного бытия; Нет бытия. — Я сам вообще не знаю и не существую. Сущест­вуют образы: это единственное, что существует. Они зна­ют о себе как образы: образы, которые проносятся мимо, хотя нет ничего, перед чем они проносились бы; образы, связанные образами образов; образы, в которых ничто не отражается и которые не имеют ни цели, ни значения. Я сам — один из этих образов; впрочем, я даже не это, а только смутный образ образов. — Всякая реальность пре­вращается в странную грезу без жизни, о которой гре­зится, и без духа, которому грезится, — в грезу, связан­ную грезой о самой себе. Эта греза есть созерцание; мыш­ление — источник всякого бытия и всякой реальности, ка­кую я воображаю, источник моего бытия, моей силы, моих целей есть греза об этой грезе (3, стр. 69).

[МЫ СУЩЕСТВУЕМ НЕ ДЛЯ САМОСОЗЕРЦАНИЯ, А ДЛЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ)

Не для праздного самосозерцания и размышления над самим собой и не для самоуслаждения своими благоче­стивыми чувствами, нет — для деятельности существуешь ты; твое действование, и только оно одно, определяет твою ценность. [...]

[РЕАЛЬНАЯ СИЛА ДЕЙСТВИЯ НЕ ИЗМЫШЛЯЕТСЯ: Я ПРИПИСЫВАЮ ЕЕ СЕВЕ БЛАГОДАРЯ РЕАЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ПОНЯТИЯ]

Вот, по-видимому, та точка, на которую опирается со­знание всякой реальности; это реальная деятельность моего понятия и реальная сила действия, которую я вы­нужден приписывать себе благодаря первой. Как ни ре­шается вопрос о реальности чувственного мира вне меня, я имею реальность и постигаю ее; она во мне и присуща мне самому.

Я мыслю эту свою реальную силу действия, но я не измышляю ее (3, стр. 72—73).

[2.] ОСНОВНЫЕ ЧЕРТЫ СОВРЕМЕННОЙ ЭПОХИ

[ПОИСТИНЕ СУЩЕСТВУЕТ ТОЛЬКО РОД, В ЖЕРТВУ ИДЕИ КОТОРОГО ДОЛЖНА БЫТЬ ПРИНЕСЕНА ЛИЧНОСТЬ]

[...] Личность должна быть приносима в жертву идее; та жизнь, которая осуществляет это, есть единственно истинная и справедливая жизнь, и, следовательно, с точки зрения истины и подлинной действительности индиви­дуум вовсе не существует, ибо не должен иметь никакого значения и должен погибнуть, и, напротив, существует единственно род, ибо последний должен быть рассматри­ваем как единственно существующий (4, стр. 33).

[...] Личная жизнь должна быть посвящаема идее, лич­ное существование само по себе и по истине есть ничто, ибо от него должно отречься, напротив, жизнь только в идее, ибо только такую жизнь должно утверждать и осу­ществлять (4, стр. 43).

[САМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ СВОЙСТВЕННА НЕ МЕРТВОМУ БЫТИЮ, А ТОЛЬКО ЖИВОЙ МЫСЛИ, ИДЕЕ]

[...] Идея есть самостоятельная, живая в себе и ожив­ляющая материю мысль.

Прежде всего это самостоятельная мысль. — Именно в том и состоит [...] вообще всякое неправильное воззрение, что самостоятельность, основанность на себе и существо­вание в себе приписывается мертвому и косному бытию, к которому затем, неизвестно почему и откуда, еще при­дается совершенно излишнее после этого добавление, мышление. Нет, мышление само есть истинное и единое самостоятельное, основанное на себе самом бытии, разу­меется, не то мышление, которое нуждается в особом мыслящем индивидууме, каковой и сам не может быть самостоятельным, но единое и вечное 'Мышление, в ко­тором все личности составляют лишь отдельные мысли. Корень мира не смерть, из которой можно получить жизнь лишь путем искусственного умствования, постепенно уменьшающего ее степень; корень мира есть жизнь, и все, что кажется мертвым, есть лишь более слабая сте­пень жизни. — Во-вторых, идея есть живая мысль; это непосредственно ясно, ибо мышление, как все самостоя­тельное, живо по самой своей сущности; и именно по­тому мысль может быть мыслима только самостоятель­ной, а самостоятельность может быть приписываема толь-

ко мышлению, ибо и самостоятельности, и мышлению сопутствует жизнь. — В-третьих, идея есть оживляющая материю мысль (4, стр. 49).

[ИСКУССТВО — ПЕРВЫЙ ВИД ИСТЕЧЕНИЯ ПЕРВИЧНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В МАТЕРИЮ, ВОВНЕ]

Первый ранее всего проявившийся в человечестве и в настоящее время наиболее распространенный вид этого истечения первичной деятельности есть ее истечение в материю вне нас, производимое собственной нашею мате­риальной силой; этот вид истечения идеи составляет изящное искусство [,..].

[ИЗЛИЯНИЕ ПЕРВИЧНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В ОБЩЕСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА — ИСТОЧНИК ГЕРОИЗМА, ПРАВА,

ПОРЯДКА]

Иная и высшая достигшая жизни в меньшем количе­стве личностей форма идей есть излияние первичной дея­тельности в общественные отношения человечества — это источник мировых социальных идей; в жизни эта форма идеи является источником героизма и творческой причи­ной всякого права и порядка между людьми. Мы показали уже, какой силой наделяет людей эта идея; из сказан­ного можно вывести, каким блаженством она наполняет преданный ей дух, и тот из вас, кто в состоянии мыслить о Вселенной и отечестве и в самозабвении служить им, знает это из собственного опыта.

[ИЗЛИЯНИЕ ИДЕИ В ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ H А У К И — ИСТОЧНИК ВЫСШЕГО НАСЛАЖДЕНИЯ]

Третья форма идеи есть затрата первичной деятель­ности на построение и воссоздание исключительно из себя, т. е. из мысли, всей Вселенной; мы говорим о науке, ибо именно в этом сущность науки, какой она всегда являлась среди людей и какой будет вечно оставаться. Какое высокое наслаждение доставляет эта наука тем, кто посвящен в ее тайны, мы показали уже выше; здесь следует лишь прибавить, что это наслаждение духовное и потому проникновеннее и выше всякого другого, про­истекающего из идей; ибо здесь идея не только сущест­вует, но и: чувствуется и доставляет наслаждение как идея, как внутренняя мысль, вытекающая из самой себя; и это есть, без сомнения, высшее блаженство, какое до­ступно смертному в нашем мире [...].

[СЛИЯНИЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ С ЕДИНЫМ БО5КЕСТВОМ — НАИБОЛЕЕ ОБЪЕМЛЮЩАЯ ФОРМА ИДЕИ]

Наконец, наиболее объемлющая, все воспринимающая в себя и доступная всякой душе форма идеи есть созна­тельное слияние всякой деятельности и всякой жизни с единым, непосредственно ощущаемым первоисточником жизни — божеством — это религия. Тот, для кого такое сознание открывается в своей непосредственности и не­поколебимой достоверности, и в ком оно одухотворяет все прочее его знание, мышление и чувствование, обрел ни­когда не омрачаемое блаженство (4, стр. 52—53).

[ВСЕ СУЩЕСТВУЮЩЕЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ПРИНЕСЕНО В ЖЕРТВУ ВЫСШЕМУ БЫТИЮ]

Таков закон мира духов: все, что сознало свое сущест­вование, должно быть принесено в жертву бесконечно воз­вышающемуся бытию; и этот закон господствует непре­одолимо, не ожидая чьего-либо согласия. Различие лишь в том, ожидаем ли мы, чтобы нас, как животное, с повяз­кой на глазах повлекли на бойню или же, свободные и благородные, всецело наслаждаясь предвидением жизни, которая разовьется из нашей гибели, приносим свою жизнь в дар на алтарь вечной жизни (4, стр. 55—56).

[...] Еще непонятое существует во всякое время как единственный носитель времени и как понятое в качестве еще непонятого; но чего-нибудь абсолютно непонятного никогда не существует (4, стр. 101).

[ВСЯКОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ УСТРОЙСТВО МОЖЕТ БЫТЬ ПОНЯТО ТОЛЬКО ИЗ ИСТОРИИ СВОЕЙ ЭПОХИ]

[...] Государственное устройство известной эпохи есть результат ее прежних судеб, ибо последние определяют ее теперешнее состояние, которое в свою очередь определяет ее государственное устройство. Следовательно, последнее может быть понято, — если говорить о понимании в том смысле, в каком мы здесь стремимся понять нашу эпо­ху, — не иначе чем из истории своей эпохи.

[СЛУЧАЙНОСТЬ ЕСТЬ ВИДИМОСТЬ; ИСТОЧНИК ЕЕ — НЕЗНАНИЕ]

[...] Все, что действительно существует, существует с безусловной необходимостью и с безусловной необходи­мостью существует именно так, как существует; оно не

могло бы не существовать или быть иным, чем оно есть (4, стр. 115-116).

Фактическое бытие во времени, как кажется нам, могло бы быть иным, т. е. оно случайно; но эта видимость происходит от того, что оно не понято, и философ, хотя и может в общем сказать, что единое непонятое (как и бес­конечное его понимание) таково, каково оно есть, именно потому, что процесс его понимания должен продолжаться вечно, но он отнюдь не может генетически вывести и опре­делить непонятное из этого бесконечного понимания, ибо для этого он должен был бы объять бесконечность, что совершенно невозможно. [...]

Итак, ни философ, ни историк не могут ничего ска­зать о происхождении мира и человеческого рода; ибо вообще нет такого происхождения, а есть только единое вневременное и необходимое бытие.

[ЦЕЛЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РОДА — РАЗУМНОЕ СТАНОВЛЕНИЕ ЧЕРЕЗ СВОБОДУ]

[...] Человеческий род в своих древнейших поколениях должен был без всякого усилия или свободы^ быть совер­шенно разумным по крайней мере в одном пункте своего существования. По крайней мере в одном пункте послед­него, говорю я; ибо истинная цель его существования все же не разумное бытие, а разумное становление через свободу (4, стр. 118—119).

[ПРИНУДИТЕЛЬНОСТЬ АБСОЛЮТНОГО ГОСУДАРСТВА]

Абсолютное государство по своей форме есть на наш взгляд искусственное учреждение, задача которого напра­вить все индивидуальные силы на жизнь рода и раство­рить их в последней, т. е. дать достаточно разъясненной выше форме идеи внешнюю реализацию и выражение в индивидуумах. Так как при этом не принимается в рас­чет внутренняя жизнь и первичная деятельность идеи в душах людей (с этой точки зрения мы говорили о жизни в идее в предыдущих речах) и так как, напротив, учреж­дение, о котором мы говорим, действует извне на лично­стей, которые не испытывают при этом удовольствия, а, напротив, возмущаются против принесения своей инди­видуальной жизни в жертву роду, то понятно, что это учреждение является принудительным учреждением.

[ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТЬ ПРОЦЕССА, ВЕДУЩЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ РОД К ЕГО ИСТИННОЙ ЦЕЛИ!

f...] В высшей природе, т. е. в судьбах человеческого рода, есть целесообразный процесс, ведущий род помимо сознания и желания последнего к его истинной цели; этот процесс можно было бы назвать искусством природы, и только в этом смысле я называю государство первых эпох истории человеческого рода искусственным учреждением (4, стр. 129-130).

[ВСЕ НАЛИЧНОЕ ИМУЩЕСТВО ДОЛЖНО БЫТЬ РАЗДЕЛЕНО ПОРОВНУ]

Каждая личность как человек имеет свое законное притязание на собственность; это законное притязание равно у всех; поэтому все наличное, подлежащее обраще­нию в собственность имущество, по справедливости долж­но было быть поровну разделено между всеми, и к посте­пенному осуществлению этого равного раздела того, что неодинаково распределено природой и случаем, государ­ство, руководимое той же природой, побуждается нуждой и заботой о своем самосохранении (4, стр. 190).

[3.] О НАЗНАЧЕНИИ УЧЕНОГО

[ЧЕЛОВЕК ПРЕДНАЗНАЧЕН ДЛЯ ЖИЗНИ В ОБЩЕСТВЕ]

Человек предназначен для жизни в обществе; он Вол-жен жить в обществе; он не полный, законченный чело­век и противоречит самому себе, если он живет изоли­рованно.

(ГОСУДАРСТВО СТРЕМИТСЯ В КОНЕЧНОМ СЧЕТЕ К САМОУПРАЗДНЕНИЮ!

[...] Жизнь в государстве не принадлежит к абсолют­ным целям человека, что бы ни говорил об этом один очень большой человек, но она есть средство, имеющее место лишь при определенных условиях, для основания совершенного общества. Государство, как и все человече­ские установления, являющиеся голым средством, стре­мится к своему собственному уничтожению: цель всякого правительства — сделать правительство излишним. Ко­нечно, сейчас еще совершенно не время для этого, и я не знаю, сколько до тех пор пройдет мириад лет или мириад мириад лет, и здесь речь идет совершенно не о примене-

нии в жизни, но об исправлении умозрительного поло­жения, — сейчас не время, но несомненно, что на a priori предначертанном пути рода человеческого имеется такой пункт, когда станут излишними все государственные об­разования. Это то время, когда вместо силы или хитрости всюду будет признан как высший судья один только ра­зум. Будет признан, говорю я, потому что еще и тогда люди будут заблуждаться и в заблуждении оскорблять своих ближних; но все они обязаны будут иметь добрую волю дать себя убедить в своем заблуждении и, как толь­ко они в этом убедятся, отказаться от пего и возместить убытки. До тех пор пока не наступит это время, мы в об­щем даже не настоящие люди (5, стр. 75—76).

[ЧЕЛОВЕК ДОЛЖЕН ПРИБЛИЖАТЬСЯ К ПОЛНОМУ СОГЛАСИЮ СО ВСЕМИ ИНДИВИДАМИ]

[...] Последняя высшая цель общества — полное согла­сие и единодушие со всеми возможными его членами. Но так как достижение этой цели, достижение назначения человека вообще предполагает достижение абсолютного совершенства, то это точно так же недостижимо, как и то недостижимо, пока человек не перестанет быть человеком и не станет богом. Полное согласие со всеми индивиду­умами есть, следовательно, хотя и последняя цель, но не назначение человека в обществе.

[НАЗНАЧЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА В ОБЩЕСТВЕ — ОБЩЕЕ СОВЕРШЕНСТВОВАНИЕ]

Но приближаться и приближаться к этой цели до бес­конечности — это он может, и это он должен. Это прибли­жение к полному согласию и единодушию со всеми инди­видуумами мы можем назвать объединением. Следователь­но, объединение, которое должно становиться по сплочен­ности все более крепким, по объему все более обширным, есть истинное назначение человека в обществе; но так как вс! люди согласны и могут быть согласными только относительно своего последнего назначения, это объедине­ние возможно только благодаря совершенствованию (Ver­vollkommnung). Поэтому мы с таким же основанием мо­жем сказать: общее совершенствование, совершенствова­ние самого себя посредством свободно использованного влияния на нас других и совершенствование других путем

обратного воздействия на них как на свободных существ — вот наше назначение в обществе (5, стр. 81—82).

У каждого есть обязанность не только вообще желать быть полезным обществу, но и направлять по мере сил своих и разумения все свои старания к последней цели общества, именно все более облагораживать род челове­ческий, т. е. все более освобождать его от гнета природы, делать его все более самостоятельным и самодеятельным, и таким-то образом благодаря этому новому неравенству возникает новое равенство — именно однообразное разви­тие культуры во всех индивидуумах. [...]

[...] Крепнет чувство нашего достоинства и нашей си­лы, когда мы говорим себе то, что каждый из нас может себе сказать: мое существование не тщетно и не бесцель­но, я — необходимое звено великой цепи, которая тянется от развития у первого человека сознания его существова­ния в вечность; все, что было когда-либо великого и муд­рого и благородного среди людей, те благодетели рода человеческого, имена которых я читаю в записях мировой истории, и многие из тех, заслуги которых остались, не сохранив имен, — все они работали для меня: я пожинаю плоды их трудов, я ступаю на земле, которую они насе­ляли, по благодатным их следам. Я могу, как только за­хочу, взяться за возвышенную задачу, поставленную ими себе, делать все более мудрым и счастливым наш общий братский род, я могу продолжать строить там, где они должны были прекратить, я могу приблизить окончание постройки того чудесного храма, который они должны были оставить незаконченным (5, стр. 97—98).

[УЧЕНЫЙ ПО ПРЕИМУЩЕСТВУ ПРЕДНАЗНАЧЕН ДЛЯ ОБЩЕСТВА]

Ученый по преимуществу предназначен для общества: он, поскольку он ученый, больше, чем представитель ка­кого-либо другого сословия, существует только благодаря обществу и для общества; следовательно, на нем главным образом лежит обязанность по преимуществу и в полной мере развить в себе общественные таланты, восприимчи­вость (Empfänglichkeit) и способность передачи (Mittei­lungsfertigkeit) (5, стр. 109).

[УЧЕНЫЙ — УЧИТЕЛЬ И ВОСПИТАТЕЛЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РОДА]

[...] Ученый, поскольку мы до сих пор развили понятие о нем, по своему назначению учитель человеческого рода.

Но он обязан познакомить людей не только в общем с их потребностями и средствами для удовлетворения по­следних, — он должен в особенности указывать им во вся­кое время и на всяком месте потребности, появившиеся именно сейчас, при этих определенных условиях, и опре­деленные средства для достижения сейчас поставленных целей. Он видит не только настоящее, он видит также и будущее; он видит не только теперешнюю точку зрения, он видит также, куда человеческий род теперь должен двинуться, если он хочет остаться на пути к своей послед­ней цели и не отклоняться от него и не идти по нему назад. Он не может требовать, чтобы род человеческий сразу очутился у той цели, которая только привлечет его взор, и не может перепрыгнуть через свой путь, а уче­ный дол'жен'только позаботиться о том, чтобы он не сто­ял на месте и не шел назад. В этом смысле ученый — вос­питатель человечества (5, стр. 111—112).

(МЫ СУЩЕСТВУЕМ, ЧТОБЫ ДЕЙСТВОВАТЬ]

\

Стоять и жаловаться на человеческое падение, не двинув рукой для его уменьшения, значит поступать по-женски. Карать и злобно издеваться, не сказав людям, как им стать лучше, не по-дружески. Действовать! Дей­ствовать! — вот для чего мы существуем (5, стр. 132).