В ловушке

На следующий день, покончив с делами в различных храмах и дав урок священных танцев новичкам, Арха сразу ушла к себе в Малый Дом, задернула шторы в комнате с потайным отверстием и, открыв его, заглянула вниз. Света не было. Волшебник ушел. Арха и не думала, что он долго просидит у двери, просто это было единственное известное ей место. Как найти теперь заблудившегося человека?

Общая длина туннелей Лабиринта, судя по рассказам Тар и собственному опыту Архи, со всеми ответвлениями, спиралями и тупиками составляла не менее двадцати миль. По прямой самый дальний тупик находился всего в одной миле от Монументов, но там, внизу, не было прямых линий. Все туннели изгибались, раздваивались, снова пересекались, соединялись, закручивались в петли и в итоге возвращались в исходную точку — в Лабиринте не было ни начала, ни конца. Можно было идти, идти, и не прийти никуда. У Лабиринта не было центра, не было сердца, начала. А теперь, когда туннели перегородила железная дверь, у него не стало и конца.

Арха хотя и хорошо запомнила счет поворотов и пропусков, в самые дальние путешествия брала с собой моток тонкой пряжи и разматывала ее, отмечая, пройденный путь. Свет не помог бы ей, потому что на стенках туннелей не было никаких отметин — все они были одинаковы — и если бы Арха пропустила хоть один поворот, то тоже заблудилась бы.

Волшебник мог отшагать уже не одну милю и удалиться от двери не больше, чем на сорок футов.

Арха побывала в Тронном Зале, потом в храме Богов‑Братьев, в кухонных подвалах, и везде, выбирая момент, когда никого не было поблизости, заглядывала в темные потайные отверстия.

Пришла морозная, полная звезд ночь, и Арха обошла все заветные места на холме, поднимая известные ей одной камни, прочищая отверстия, напрасно вглядываясь в зияющие в земле черные дыры.

Он там! Он не мог выбраться из Лабиринта, он ухитрился скрыться от Архи. Он умрет от жажды, и она не успеет найти его. Когда Арха уверится, что он мертв, она пошлет на поиски Манана. Мысль об этом была нестерпима, и Первая Жрица роняла в снег слезы бессильной ярости.

По склону холма Арха спустилась к храму Божественного Короля. Его покрытые инеем колонны мерцали в звездном свете, словно вырезанные из слоновой кости.

Арха постучала в заднюю дверь, и Коссил впустила ее в храм.

— Что привело ко мне госпожу? — холодно спросила Верховная Жрица.

— В Лабиринте появился человек.

Коссил была застигнута врасплох. Впервые за многие годы случилось нечто такое, чего она не ожидала. Она просто стояла и молча смотрела на Арху мгновенно расширившимися глазами. Архе пришло в голову, что когда‑то Пенте изображала Коссил именно такой, и она с трудом подавила рвущийся наружу истерический смех.

— Человек? В Лабиринте?

— Да, мужчина, — ответила Арха и, видя, что Коссил не сводит с нее недоверчивого взгляда, добавила: — Уж мужчину‑то я узнаю, хотя видела их так мало…

Коссил не обратила внимания на иронию.

— Как он попал туда?

— Колдовством, как же еще? У него черная кожа, наверное, он с Внутренних Островов. Он пришел что‑то украсть. Сначала я нашла его в Подземелье, под самыми Монументами. Увидев меня, он убежал прямо в Лабиринт, как будто хорошо знал вход в него. Я закрыла его там железной дверью. Он произносил какие‑то заклинания, но так и не справился с ней. Утром он ушел вглубь Лабиринта, и теперь я не могу найти его.

— У него есть свет?

— Да.

— Вода?

— Одна фляга, да и в той осталось на донышке.

— Свеча его, наверное, уже догорела, — размышляла вслух Коссил. — Четыре, пять дней. Или шесть. Потом ты можешь послать моих стражников вытащить труп наружу. Кровь мы выльем к Трону, а…

— Нет! — с неожиданной горячностью воскликнула Арха. — Он нужен мне живым!

С высоты своего гигантского роста жрица внимательно посмотрела на девушку.

— Зачем?

— Чтобы… чтобы он умирал подольше! Он согрешил против Безымянных! Он осквернил Подземелье светом! Он хочет украсть сокровища Гробниц! Нельзя просто позволить ему лечь и умереть!

— Конечно, — задумчиво сказала Коссил. — Но как ты собираешься поймать его, госпожа? Это рискованно, а у него не осталось ни единого шанса выжить. Разве нет где‑то в Лабиринте комнаты, полной костей тех, кто забрел в нее и не не смог выйти? Пусть Безымянные накажут его по своим обычаям, черным обычаям Лабиринта! Смерть от жажды — жестокая смерть…

— Знаю, — ответила Арха, повернулась и вышла прочь. Она поплотнее запахнула капюшон, защищаясь от пронизывающего ледяного ветра.

Разве она не знает?

Глупо было приходить к Коссил, не от нее нужно ждать помощи. Она же толком ничего не знает, и единственное, что может предложить — терпеливо дожидаться смерти волшебника. До ее сознания не дошло, что нужно обязательно поймать его. Нельзя, чтобы он умер также, как и те, другие… Смерть должна быть быстрой и настигнуть его при дневном свете. Будет только справедливо, если грабитель, первым за многие столетия отважившийся проникнуть в Лабиринт, умрет от удара меча. У него нет бессмертной души, он не возродится, и призрак его с воем будет носиться по туннелям…

Нельзя оставлять его умирать от жажды в темноте и одиночестве.

Следующей ночью Арха почти не спала. Покончив с утомительными церемониями в храмах, она провела ее, переходя от одного потайного отверстия к другому во всех темных зданиях Места и на продуваемом всеми ветрами холме. За два часа до рассвета она вернулась в Малый Дом, но тревожные мысли долго не давали ей уснуть.

На исходе третьего дня Арха вышла в пустыню, к реке, скованной льдом, из которого торчали замерзшие стебли тростника. Она вспомнила, что как‑то осенью, зайдя очень далеко в Лабиринт за Перекресток‑Шести‑Дорог, в длинном, слегка изогнутом туннеле услышала за стеной звук льющейся воды. Добравшись до этого места, умирающий от жажды человек вряд ли покинет его. Даже там, у реки, были потайные отверстия, и пользуясь наставлениями Тар, Арха нашла их без особого труда. Ее воспоминания были сродни воспоминаниям слепого. Арха скорее чувствовала, чем видела путь от одного отверстия к другому. Во втором из них, самом дальнем от монументов, она, натянув поплотнее капюшон, чтобы не дать дневному свету просочиться в отверстие, увидела слабое мерцание колдовского света.

Да, он был там, наполовину скрытый из вида. Отверстие глядело в самый конец тупика. Арха видела только спину волшебника, его согбенную шею и правую руку. Он сидел у стены, ковыряя камни своим стальным кинжалом с украшенной драгоценными камнями рукояткой. Но лезвие было уже сломано — кончик кинжала лежал прямо под отверстием. Он сломал его в попытке раздвинуть камни, чтобы добраться до струящейся совсем рядом, но недоступной воды.

В движениях волшебника не чувствовалось силы, он уже не походил на человека, спокойно стоявшего перед железной дверью и смеявшегося над своей минутной, как ему тогда казалось, слабостью. Он не пал духом, но уверенность в себе покинула его. Не к помощи заклинаний прибег он, чтобы раздвинуть непослушные камни, а к помощи бесполезного кинжала; даже его светящийся шарик стал маленьким и тусклым. Вот огонек мигнул, человек вздрогнул, выронил кинжал, но тут же подобрал его и снова упрямо принялся вгонять его в щель между камнями.

Лежа среди скованного льдом тростника, забыв, кто она и что тут делает, Арха сложила ладони рупором, чтобы звук не убежал в сторону, и поднесла свои губы к холодным каменным губам отверстия.

— Колдун! — позвала Арха, и ее голос, скользнув по каменному горлу, холодно отразился от стен туннеля.

Человек быстро вскочил на ноги, совсем скрывшись при этом из вида. Арха еще крепче прижала рот к отверстию и произнесла:

— Иди назад вдоль стены до второго поворота, поверни налево, пройди два справа, поворачивай в третий, потом налево, потом направо. Оставайся там в Раскрашенном Зале.

Подняв голову, чтобы снова заглянуть в отверстие, Арха нечаянно спустила в него лучик света, потому что человек шагнул точно под отверстие и поднял к нему свой взор. Наконец‑то Арха смогла как следует рассмотреть его лицо — недоверчивое, напряженное, изборожденное ужасными шрамами. Губы его почернели и растрескались, но в глазах горел ясный огонь. Вот он поднял посох, поднося свет ближе и ближе к глазам Архи. В испуге она отпрянула от отверстия, закупорила его каменной пробкой, поднялась и поспешила прочь. Руки ее тряслись, к горлу подкатывала тошнота. Арха не знала, что ей делать.

Если волшебник пойдет, куда ему было сказано, то очутится в зале с картинами. У него самого не было никакой причины стремиться туда, но в потолке Раскрашенного Зала было прекрасное потайное отверстие. Выходило оно в сокровищницу храма Богов‑Братьев, и, может быть, именно поэтому пришла Архе в голову такая мысль… Зачем вообще заговорила она с грабителем?

Она может спустить ему в какое‑нибудь отверстие немного воды, а потом привести его к этому месту. Она может подарить ему еще несколько дней жизни — столько, сколько захочет. Если она даст ему еще немного пищи, он будет жить дни, месяцы, блуждая в Лабиринте, она же будет следить за ним через отверстия и подсказывать дорогу. Иногда она будет обманывать его — пусть прогуляется впустую! Но он пойдет, ибо у него нет другого выхода. Это научит его, как насмехаться над Безымянными, как хвастаться принадлежностью к мужскому полу в обители Бессмертных Мертвецов!

Правда, пока он останется в Лабиринте, сама Арха не сможет спуститься в него. Почему? — спросила она себя и ответила: — Потому что мне придется оставить железную дверь открытой, и он сможет убежать… Но добраться он сможет только до Подземелья…

Настоящий же ответ был таков: Арха боялась встретиться с волшебником лицом к лицу. Она боялась магии, с помощью которой он проник в Подземелье, магии, способной рассеять вечную тьму. Но оправдан ли ее страх? Владыки Темных Мест — на ее стороне. Здесь, в царстве Безымянных, могущество волшебника ограничено. Он не смог открыть дверь, не смог добраться до воды, не создал демона, чтобы проломить стены Лабиринта — не смог сделать ничего! За три дня скитаний он не нашел Великую Сокровищницу — цель своего безумного предприятия. Сама Арха еще ни разу не была в ней, откладывая посещение до лучших времен — из благоговения, неуверенности в себе и уверенности в том, что время для этого еще не настало.

Внезапно Арха подумала: а почему бы ему не совершить это путешествие вместо меня? Пусть полюбуется сокровищами! Какой ему от них толк? Она всласть потешится, советуя колдуну откушать золота и испить алмазов!

С нервной, лихорадочной торопливостью, владевшей Архой все три последних дня, она помчалась в храм Богов‑Братьев, отомкнула крохотную сводчатую сокровищницу и расчистила искусно замаскированное потайное отверстие.

В раскрашенном зале царила тьма. Указанный волшебнику путь на целую милю длиннее прямого, но в горячке Арха забыла об этом. Кроме того, ослабленный жаждой человек не мог идти быстро. А что, если он перепутал порядок поворотов? Мало кто мог, как Арха, запомнить услышанное с первого раза. А вдруг он просто не понял е„ языка? Если так, пусть плутает внизу, пока не околеет — глупец, иноземец‑неверующий! Пусть дух его воет на каменных тропах Гробниц Атуана, пока тьма не сожрет даже его!

Следующим утром, после ночи, в которой было мало сна и много кошмаров, Арха вернулась к потайному отверстию в храмовой сокровищнице. Не увидев ничего, она спустила вниз фонарь на железной цепочке. Вот он… Арха увидела его ноги, одну безжизненную руку и позвала:

— Колдун!

Человек не шевельнулся. Умер? Неужели он исчерпал вс е свои силы? Сердце Архи бешено колотилось.

— Колдун! — крикнула она громче, и ее молодой голос зазвенел под землей. Человек с трудом сел и озадаченно осмотрелся вокруг. Потом он поднял голову и прищурился, словно свет крохотного фонарика резал ему глаза. Лицо его было ужасно черное, распухшее, как у мумии.

Он положил руку на посох, но огонек не появился на его конце. Магическая сила покинула волшебника.

— Ну что, колдун, хочешь увидеть сокровища Гробниц Атуана?

Человек устало посмотрел вверх, но единственное, что он мог там увидеть, был фонарик. Через несколько мгновений лицо его исказила гримаса (неужели улыбка?) и он кивнул. Один раз.

— Выходи отсюда налево. Сверни в первый коридор налево… — Арха быстро отбарабанила длинный перечень поворотов и добавила: — Там ты найдешь сокровище, за которым пришел, а может быть и воду. Что бы ты предпочел сейчас, колдун?

Опираясь на посох, человек встал. Глядя вверх, он попробовал что‑то сказать, но из пересохшего горла не вырвалось ни звука. Он пожал плечами и вышел из Раскрашенного Зала.

Она не даст ему воды. Он не найдет пути в Сокровищницу. Перечень поворотов был слишком длинным, и он не запомнил его, а даже если и запомнил, на пути его была Яма. Он остался без света. Он заблудится, провалится в Яму и умрет где‑нибудь в Подземелье‑Под‑Лабиринтом. Манан найдет его, вытащит оттуда. И это будет конец. Арха обхватила руками голову и принялась раскачиваться взад и вперед, кусая губы, словно от непереносимой боли. Она не даст ему воды… Она даст ему только смерть, смерть, смерть, смерть, смерть…

В эту минуту, тяжело ступая, в храмовую сокровищницу вошла Коссил.

— Тот человек умер?

Глаза Архи были сухи и прятать их было незачем.

— Кажется, умер, — ответила она, вставая и отряхивая юбки от пыли. — Света нигде не видно.

— Он мог притаиться где‑нибудь. Таким ни в чем нельзя доверять.

— Для верности я подожду еще один день.

— Лучше два. Потом Дуби вытащит его. Он сильнее старика Манана.

— Но в отличие от Дуби Манан служит Безымянным. В Лабиринте есть места, запретные для твоего слуги, а грабитель сейчас как раз в одном из них.

— Оно уже осквернено…

— Смерть грабителя очистит его! — твердо сказала Арха. Судя по взгляду Коссил, с ее собственным лицом творилось что‑то непонятное. — Это мои владения, уважаемая жрица, и я должна заботится о них так, как подсказывают мне Хозяева. Уроки смерти мне больше не потребуются.

Лицо Коссил, казалось, втянулось в черный капюшон, как голова пустынной черепахи в панцирь.

— Повинуюсь, госпожа.

Они расстались перед алтарем Богов‑Братьев. Не торопясь больше, Арха зашла в Малый Дом и приказала Манану сопровождать себя. Разговор с Коссил подсказал ей, что нужно делать.

Арха и Манан спустились в Подземелье и, навалившись вместе на длинную рукоятку, открыли железную дверь. Потом они зажгли фонари, вошли в Лабиринт, и Арха принялась отсчитывать дорогу к Сокровищнице.

Грабитель не ушел далеко. Они наткнулись на него, не пройдя и пятисот шагов по извилистым туннелям. Он был в беспамятстве и походил на брошенную в спешке кучу старого тряпья. Посох лежал в некотором отдалении — он выпустил его перед тем, как упасть. Губы волшебника были искусаны в кровь, глаза полузакрыты.

Манан опустился на колени и своей огромной желтой ручищей нащупал пульс на шее волшебника.

— Он жив. Задушить его, госпожа?

— Нет. Он нужен мне живым. Поднимай его и неси за мной.

— Живым? — обеспокоенно переспросил Манан. — Зачем, маленькая госпожа?

— Он станет рабом Гробниц! А теперь придержи язык и делай, что приказано!

С видом более печальным, чем обычно, Манан легко взвалил ношу на плечи и, нагруженный таким образом, зашагал вслед за Архой. Но возраст Манана в конце концов сказался, и на обратном пути им пришлось останавливаться добрый десяток раз. На каждой остановке коридоры выглядели совершенно одинаково: грязно‑желтые стены из плотно пригнанных друг к другу камней, сводчатый потолок, неровный пол, спертый воздух… отдувающийся Манан, неподвижный незнакомец, два тусклых фонаря и уходящая в оба конца туннеля непроницаемая для глаза тьма. На каждой остановке Арха выливала немного воды в запекшийся рот волшебника, совсем чуть‑чуть, чтобы возвращающаяся жизнь не убила его.

— В Комнату Цепей? — спросил Манан, когда они подошли к туннелю, ведущему к железной двери. При этих словах Арха впервые задумалась, куда же девать пленника. Она не знала.

— Нет, только не туда! — воскликнула она. У Архи при воспоминаниях о дыме, вони и безжизненных, тупых лицах узников закружилась голова и к горлу подступила тошнота. Кроме того, в Комнату Цепей может прийти Коссил…

— Он… он должен остаться в Лабиринте, тут он не сможет вернуть себе магическую силу. Где‑то тут есть комната…

— Госпожа, в Раскрашенном Зале есть дверь с замком и потайное отверстие. Если он бессилен против дверей…

— Здесь, внизу, не сможет. Вернемся.

И Манан потащил его назад, а это была почти половина уже пройденного пути. Бедняга слишком устал… Добравшись, наконец, до Раскрашенного Зала, Арха сняла с себя длинный шерстяной плащ и расстелила его на пыльном полу.

— Клади его сюда.

Манан уставился на нее в печальном оцепенении и чихнул.

— Маленькая госпожа…

— Пойми, Манан, я хочу, чтобы этот человек жил. Тут он замерзнет, смотри, как он дрожит!

— Одеяние твое будет осквернено. Одеяние жрицы. Он же не верит в Безымянных, он — мужчина! — почти выкрикнул Манан, закатывая глаза в непереносимой душевной муке.

— Тогда я сожгу плащ и велю соткать другой! Ну, давай же, Манан…

Манан послушно нагнулся, и пленник соскользнул с его плеч на черное одеяние. Он лежал, как мертвец, и только артерия судорожно билась на его шее и спазмы время от времени сотрясали изможденное тело.

— Нужно его приковать, — сказал Манан.

— Боишься? — с издевкой спросила Арха, но когда Манан показал ей торчащий из стены железный стержень, к которому можно было прикрепить цепь, она разрешила ему принести ее из одноименной комнаты. Топая и повторяя вполголоса указания Архи, Манан удалился — он уже много раз бывал в Лабиринте но без своей госпожи — никогда.

Архе показалось, что в свете оставшегося фонаря картины на всех четырех стенах ожили — задвигались, задергались жуткие фигуры печальных людей с обвисшими крыльями, пребывавшие до этого в безысходной неподвижности.

Она нагнулась и влила еще несколько капель воды в рот пленника. На этот раз он закашлялся и движением, в котором отсутствовала какая‑либо сила, протянул руку к фляге. Арха позволила ему выпить пару глотков, и пленник с мокрым, перепачканным кровью и грязью лицом снова откинулся назад и пробормотал что‑то на непонятном Архе языке.

Вернулся Манан, с грохотом волоча за собой железную цепь. Прикрепив ее одним концом к торчавшему из стены стержню, а другим к железной полосе, обернутой вокруг пояса пленника, он с сомнением оглядел свою работу

— Не очень туго, он может проскользнуть…

Страх Архи перед пленником почти пропал. Она смело подошла к нему и попробовала просунуть ладонь между железной полосой и ребрами волшебника.

— Видишь? Не выскользнет, если не поголодает еще недельку.

— Маленькая госпожа, — жалобным голосом произнес Манан, — обычно я не осмеливаюсь беспокоить тебя вопросами, но скажи, какой толк от него, как от раба Безымянных? Ведь он мужчина.

— Манан, ты просто старый дурак. Хватит кудахтать.

Пленник наблюдал за ними острыми, яркими, но бесконечно усталыми глазами.

— Манан, где его посох? Ага, вот он. Пусть побудет у меня — в нем магическая сила… и это пусть тоже станет моим! — Быстрым движением она сдернула с пленника серебряную цепочку, хотя он и попытался схватить ее за руку. Манан пнул его в бок. Арха покрутила цепочку перед пленником.

— Это и есть твой талисман? Неужели он дорог тебе? Какой он некрасивый, разве ты не мог позволить себе что‑нибудь получше? Успокойся, я сберегу его для тебя!

С этими словами она одела цепочку себе на шею и спрятала свисающий с нее кусочек металла под толстым воротником своего одеяния.

— Ты не знаешь, что делать с ним, — хрипло сказал пленник, произнося слова каргадского языка не совсем правильно, но внятно.

Манан еще раз пнул его, пленник застонал от боли и закрыл глаза.

— Хватит, Манан, пошли.

Она вышла в туннель. Манан, ворча, последовал за ней.

Вечером, когда огни во всех зданиях Места погасли, Арха в одиночестве поднялась на холм. Она наполнила флягу водой из родника, отнесла ее и большой ломоть грубого ржаного хлеба в Раскрашенный Зал и оставила рядом со спящим пленником. Он даже не пошевелился. Вернувшись в Малый Дом, Арха сразу уснула и спала долго и крепко.

Утром она, опять одна, вернулась в Лабиринт. Хлеб исчез, фляга опустела, а пленник сидел, прислонившись к стене.

Арха остановилась там, где, по ее мнению, прикованный пленник не мог дотянуться до нее. Она не знала, куда девать глаза, что‑то мешало ей говорить, а сердце колотилось, словно от испуга. Нет никаких причин бояться его. Он — в ее власти.

— Как приятно снова увидеть свет!

Голос пленника звучал тихо, но в нем чувствовалась глубина и самообладание.

— Как тебя зовут? — властно спросила Арха. Мой собственный голос, подумала она, слишком визглив и пронзителен.

— Многие зовут меня Соколом.

— Сокол? Это твое настоящее имя?

— Нет.

— Так как же тебя зовут?

— Я не могу назвать тебе своего имени. А ты — Первая Жрица Гробниц Атуана?

— Да.

— Как тебя зовут?

— Арха.

— Та, что съедена? — глаза волшебника внимательно и чуть‑чуть насмешливо смотрели на нее. — Ну, а все‑таки, как тебя зовут?

— У меня нет имени, не задавай глупых вопросов! Откуда ты?

— Из Внутренних Стран, с Запада.

— С Хавнора?

Это было единственное название, связанное в голове Архи с Внутренними Островами.

— Да, с Хавнора.

— Зачем ты явился сюда?

— Гробницы Атуана знамениты среди моего народа.

— Но ты же не веришь!

Пленник покачал головой.

— Ты ошибаешься, жрица. Я верю в темные силы. Я уже встречался с Безымянными, правда, в других местах.

— Где?

— В Архипелаге — это Внутренние Острова — есть места, где, как и здесь, правят Древние Силы Земли. Но нигде власть их не сильна так, как на Атуане. Нигде больше нет у них храмов, жриц и такого поклонения.

Оскалив в злобной усмешке зубы, Арха спросила:

— Неужели ты явился поклониться им?

— Нет, я пришел ограбить их.

Арха внимательнее всмотрелась в его совершенно серьезное лицо.

— Хвастун!

— Я знал, что это будет нелегко.

— Нелегко! Да это просто невозможно! Не будь ты неверующим, ты знал бы это. Безымянные не расстаются со своей собственностью!

— То, что я ищу, не принадлежит им.

— Значит, тебе?

— Оно может стать моим.

— Кто ты? Бог? Король? — Арха бросила презрительный взгляд на грязного, изможденного, закованного в цепи пленника. — Ты всего лишь грабитель!

Он не ответил, но взгляды их встретились.

— Не смей смотреть на меня! — взвизгнула Арха.

— Леди, у меня и в мыслях не было нанести тебе оскорбление. Я не знаком с вашими обычаями, я не знаю, как следует вести себя с Первой Жрицей. Я в твоей власти и прошу прощения за нанесенную невольно обиду.

Арха почувствовала, как мгновенно прилила к лицу горячая и глупая кровь. Но волшебник уже отвел взгляд и не видел, как покраснела Первая Жрица Гробниц Атуана. Он выполнил ее приказ.

Некоторое время оба молчали. Печальными невидящими глазами смотрели на них со стен крылатые люди.

Арха принесла в Раскрашенный Зал каменную чашу с водой и теперь, натолкнувшись на нее взглядом, сказала:

— Пей, если хочешь.

Он сразу же схватил чашу и, подняв ее легко, словно бокал с вином, надолго припал к ней губами, после чего намочил рукав куртки и тщательно стер с лица и рук запекшуюся кровь, грязь и паутину.

Пока он занимался этим важным делом, Арха пристально рассматривала его. Такое, кошачье по сути, умывание сделало его привлекательнее, но оно же обнажило шрамы на щеке — старые, бледные шрамы на черной коже, четыре параллельных борозды от глаза к подбородку, словно след огромной когтистой лапы.

— Что это? — спросила Арха. — Шрам?

Волшебник не торопился с ответом.

— Дракон поцарапал? — Арха постаралась вложить в свой вопрос как можно больше иронии. В самом деле, разве не для того спустилась она сегодня в Лабиринт, чтобы всласть поиздеваться над жертвой, помучить пленника ощущением беспомощности?

— Нет, не дракон.

— Значит, ты не Повелитель Драконов?

— Ты заблуждаешься, — неохотно ответил волшебник. — Я — Повелитель Драконов. Но шрамы появились на моем лице еще до того, как я заслужил это имя. Я уже говорил, что знаком с Темными Силами. Эти полоски оставил один из ближайших родственников твоих Безымянных… Правда, в конце концов я узнал его Имя.

— Что ты мелешь? Какое имя?

— Этого я тоже не могу сказать тебе, — ответил он и улыбнулся одним ртом.

— Это чушь, дурацкий лепет, святотатство! Они безымянны! Ты просто не понимаешь, о чем говоришь!

— Понимаю, жрица, и куда лучше тебя, — бросил он внезапно окрепшим голосом. — Смотри!

Он повернул к ней изуродованную шрамами щеку.

— Я не верю тебе! — воскликнула Арха, но голос ее дрожал.

— Жрица, — очень тихо сказал волшебник, — ты молода, ты еще недолго успела послужить Безымянным.

— Я служу им! И очень давно! Я — Первая Жрица, Та‑Что‑Возродилась! Я служу Хозяевам тысячу лет, и тысячу лет до этого! Я — их слуга, голос, руки! Я — орудие их отмщения тому, кто оскверняет Гробницы и останавливает свой взор там, где это запрещено! Кончай лгать и хвастаться, неужели ты не понимаешь, что по одному моему знаку лишишься головы? А еще я могу просто уйти, закрыть за собой дверь, и никто никогда не придет к тебе! Ты подохнешь в темноте, и те, кому я служу, пожрут твою плоть и пожрут твою душу, оставив одни кости. А кости быстро рассыпаются в пыль!

Волшебник спокойно кивнул.

Арха запнулась и, не найдя больше слов, выскочила из зала, с грохотом задвинув дверной засов. Пусть пленник подумает, что она не вернется!

Пусть мучается в темноте, пусть ругается и дрожит, пусть плетет свои грязные бесполезные заклинания!

…Но в глубине души Арха знала, что он не ругается и не плетет заклинаний, а устраивается поудобнее и засыпает, как тогда, у железной двери, спокойный, как овца на знакомом солнечном лугу.

Она плюнула на запертую дверь, сделала рукой отгоняющий скверну знак и побежала к выходу из Лабиринта.

Когда Арха добралась до Подземелья и принялась ощупывать пальцами тончайшую структуру его каменных стен, ей вдруг страстно захотелось зажечь фонарь и еще раз, хоть на мгновение, увидеть их алмазное сияние.

Она плотно сжала веки и заторопилась вперед.