Стена вокруг Места

Она росла и, не сознавая того, забыла мать. Ее место было здесь, у Гробниц, и так было всегда. Лишь иногда, июльскими вечерами, когда девочка смотрела на окрашенные закатом в желтоватый цвет горы на западе, вспоминала она огонь в очаге того же самого цвета. Ей казалось, что когда‑то ее держали на руках, что было странно, потому что здесь к ней и прикасались‑то редко, и вспоминался ей чудесный запах вымытых в душистой воде волос цвета заката и огня.

Конечно, знала она больше, чем помнила — всю историю ей уже рассказали. Когда ей было лет семь или восемь и ей захотелось узнать, кто же она такая, девочка подошла к своему телохранителю, стражнику Манану и спросила:

— Манан, расскажи, как меня выбрали.

— Но ведь ты и так все это знаешь, малышка.

Она и в самом деле знала. Высокая и сухая жрица Тар рассказывала ей об этом пока Арха не заучила все наизусть, и теперь она повторила ее слова:

— Когда умирает Первая жрица, церемонии похорон и очищения занимают месяц по лунному календарю. После этого Жрицы и Стражники Гробниц переходят пустыню и идут по городам Атуана, расспрашивая народ. Они ищут девочку, родившуюся в ночь смерти Первой Жрицы. Найдя ее, они ждут и наблюдают. Ребенок должен быть здоровым физически и умственно, не болеть оспой и рахитом, не получать увечий. Если девочке исполнилось пять лет и она совершенно здорова, становится ясно, что ее тело — это тело умершей Первой Жрицы. Ее привозят в Место и учат целый год. В конце этого года ее вводят в Тронный Зал и отдают ее имя Хозяевам — Безымянным. Она и есть Безымянная, Вечно Возрождающаяся Жрица.

Так рассказала ей Тар, слово в слово, и девочка не осмелилась расспросить ее поподробнее. Тар нельзя было назвать жестокой, хотя и была она сурова и жила по железным законам. Арха благоговела перед ней. К Манану же она таких чувств не испытывала и потому скомандовала бы:

— Расскажи, как меня выбрали!

И он снова, в который раз, поведал бы ей:

— Мы вышли отсюда в третий день новолуния, потому что Жрица‑Которая‑Была умерла именно в третий день новой луны. Сначала мы пошли в Тенабах. Он считается большим городом, хотя те, кто видел и Авабат, говорят, что Тенабах в сравнении с ним все равно, что блоха рядом с коровой. Для меня‑то он достаточно велик, ведь в нем десять тысяч домов! Потом мы направились в Гат, но никто в тех местах не слыхал о девочке, рожденной в третий день прошлого новолуния. Были мальчики, но мальчики не подходят… Так что мы двинулись в холмистые места на север от Гата. Я сам из тех краев, где текут реки и на земле растет трава… Не из этой пустыни…

На этом месте хриплый голос Манана приобрел бы странный оттенок, а поросячьи глазки совсем скрылись бы в складках век. Он помедлил бы чуть‑чуть, а потом продолжал:

— Мы нашли всех родителей, у кого месяц назад родились дети. Некоторые врали: — «Ну конечно, наша девочка родилась как раз в третий день месяца!» Бедняки, как ты знаешь, рады воспользоваться любым случаем, чтобы избавиться от лишнего рта. Были и другие, такие нищие, что жили в своих одиноких хижинах, не вели счета времени и не знали, когда же именно рождались их дети. Мы не отступались и в конце концов всегда докапывались до истины. Но до чего же утомительная эта работа! Но вот в маленькой деревушке из десяти домов, среди садов к западу от Энтата, мы нашли нужную нам девочку. Восемь месяцев было ей — вот как долго мы искали… Она родилась не только в ту ночь, когда умерла Первая Жрица, но и в тот же самый час. Чудесный ребенок! Она сидела на коленях у матери и яркими глазами смотрела на нас, набившихся в единственную комнату, как летучие мыши в пещеру. Отец ее был бедняком, ухаживал за яблоневыми садами помещика, а своего у него было — пятеро детей и коза. Даже дом не принадлежал ему. Мы столпились в комнате и потому, как жрицы смотрели на девочку и переговаривались меж собой, поняли, что перед нами сама Возрожденная. Поняла это и мать. Она молчала и только крепче прижимала дочь к себе. На следующий день мы вернулись. И что же мы увидели? Ясноглазая малышка лежит в кроватке и плачет, все ее тело в красных пятнах. А мамаша вопит еще громче дочери и причитает: «О, горе нам! Ведьмины пальцы схватили мою малышку!» Она имела в виду оспу. В моей деревне оспу тоже называли ведьмиными пальцами… Но Коссил, она сейчас Верховная жрица у Божественного Короля, вышла вперед и взяла девочку на руки. Остальные отпрянули, и я вместе с ними… Нельзя сказать, что я высоко ценю свою жизнь, но кто же по доброй воле заходит в дом, где есть оспа? Но Коссил не испугалась. Подержав девочку на руках, она сказал: «У нее нет жара». Потом она послюнявила палец, потерла красное пятно, и оно исчезло. Клубничный сок! Глупая мать вознамерилась обмануть нас и сохранить для себя ребенка!

Тут Манан непременно бы расхохотался. Лицо его при этом почти не менялось, только начинали тяжело вздыматься бока.

— Муж поколотил ее за это, потому что боялся гнева жриц. Скоро мы вернулись в пустыню, но каждый год наши люди приходили в тот дом и смотрели, как растет девочка. Так прошло пять лет, а потом Тар и Коссил под охраной храмовых стражников и королевских солдат в красных шлемах совершили последнее путешествие, Они привезли с собой девочку, потому что это и в самом деле оказалась Возрожденная Жрица, и ее место было здесь. И кто же эта девочка, а, малышка?

— Я, — ответила бы Арха, всматриваясь в даль, словно в попытке увидеть что‑то уже невидимое, только что исчезнувшее.

Однажды она спросила:

— А что делала… что делала мать, когда девочку забирали?

Этого Манан не знал, в тот раз жрицы не взяли его с собой. А она не помнила. Что хорошего в воспоминаниях? Все, все ушло. Она там, где и должна быть. Из всех мест в мире она знает только одно: Гробницы Атуана.

В первый год своего пребывания здесь она спала в одной большой комнате с другими новичками — девочками от четырех до четырнадцати лет. Уже тогда Манана выделили из Десяти Стражников как ее персонального телохранителя, а кровать Архи стояла в алькове, частично отделенном от большой комнаты с низким потолком, где девочки хихикали и шептались перед сном, а утром, позевывая, заплетали друг другу косы. Когда имя забрали у нее и дали в замен другое, Арха переселилась в Малый Дом, в комнату, которая отныне будет принадлежать ей до конца жизни. Весь Малый Дом, жилище Первой Жрицы, стал ее домом, и никто не мог войти в него без разрешения. Когда Арха была совсем еще маленькой, ей нравилось слушать, как люди почтительно стучат в дверь, и говорить: «Я разрешаю вам войти». Раздражало ее только то, что две Верховные Жрицы, Тар и Коссил, не считали это правило обязательным для себя и входили без стука.

Летели дни, летели похожие один на другой годы. Девочки‑ученицы проводили свое время в классах и мастерских. Они не играли ни в какие игры

— для игр не было времени. Они изучали священные песни и танцы, историю Империи Каргад, ритуалы и таинства богов, которым были посвящены сами: Божественного Короля, правившего в Авабате, или Близнецов — Арваха и Валуаха. Из всех них только Арха занималась обрядами Безымянных и обрядам этим учила ее только Тар — Верховная Жрица Богов‑Братьев. Эти занятия отрывали ее от других девочек на час‑полтора в день, но все остальное время было посвящено работе. Девочки учились прясть овечью шерсть и ткать из нее холсты, возделывать всяческие растения и готовить повседневную пищу: чечевицу, кукурузные зерна, грубо измолотые для каши и тонко — для выпечки хлеба, лук, капусту, козий сыр, яблоки и мед.

Единственным развлечением была ловля рыбы в мутной зеленоватой реке, протекавшей в полумиле от Места. Как хорошо было взять с собой яблоко или ячменную лепешку и сидеть весь день, глядя на неторопливую зеленоватую воду и постоянно меняющиеся тени, отбрасываемые облаками на склоны гор. Но стоило только завизжать от удовольствия, когда леска натягивается и ты выбрасываешь на берег бьющуюся серебристую рыбку, тут же раздавалось похожее на змеиное шипение Меббет:

— Тише, дурочка, чего развопилась!

Меббет, жрица из храма Божественного Короля, была еще молодой женщиной, но жесткой и острой, как кремень. Рыбалка была ее страстью. С ней нужно было поддерживать хорошие отношения и ни в коем случае не шуметь, иначе она никогда не возьмет тебя на рыбалку и ты никогда не попадешь снова на реку, кроме тех случаев, когда начинали пересыхать в жару источники и нужна была вода. Ужасное занятие — прошагать полмили по опаляющей жаре вниз до реки, наполнить два ведра на коромысле и как можно быстрее вернуться. Первые сто ярдов были еще ничего, но потом ведра начинали тяжелеть, а коромысло жечь плечи как раскаленный железный прут. Солнечный свет молотом бьет по пыльной дороге, и каждый шаг дается все труднее. Наконец, ты добираешься до огорода за Большим Домом и с плеском выливаешь ведра в бак… Потом нужно вернуться и проделать всю эту процедуру снова. И снова. И снова.

Внутри стен, окружающих Место — это было единственное имя, которое оно имело и в котором нуждалось, потому что оно было самым древним и священным местом во всех Четырех странах Каргада — жило около двухсот человек и стояло множество зданий: три храма, Большой и Малый Дома, жилища евнухов‑стражников, а сразу за стеной, прилепившись к ней — солдатские казармы и хижины рабов, склады, овчарни и загоны для коз. Если глядеть на Место издалека, оно походило на небольшой город, стоящий в кольце опаленных солнцем холмов, на которых росли только шалфей, какие‑то сорняки да пустынные колючки. Издалека, с Восточных Равнин казалось, что золоченая крыша храма Богов‑Братьев подмигивает, словно пластинка слюды в базальте.

Сам храм представлял собой побеленную каменную кладку без окон, с низким крыльцом и дверью. Куда более привлекательно выглядел храм Божественного Короля, стоящий немного пониже, с высоким резным крыльцом и двумя рядами толстых белых колонн с раскрашенными капителями. Каждая из них была сделана из целого кедрового ствола, которые везли морем с Гур‑ат‑Гура, где еще сохранились леса, а потом тащили на себе рабы по иссушенным пустыням Атуана. Только после того, как идущий с востока путешественник разглядит эти два храма, он заметит, почти на вершине холма, приземистый полуразрушенный Тронный Зал, самый старый храм Империи Каргад.

Окружая всю вершину холма, стояла на его склонах массивная, обвалившаяся в нескольких местах каменная стена. Внутри нее торчали из земли несколько двадцатифутовых каменных столбов, походивших на грозящие небу пальцы. Заметив их, глаз был уже не в силах оторваться от этого зрелища. Они стояли, полные тайны, и никто не знал, в чем смысл их существования. Их было девять, почти все покосились, и только один стоял прямо, а один совсем упал. Столбы были покрыты серым налетом, поросли мхом и разноцветными лишайниками, кроме одного, обнаженного и черного, тускло поблескивающего под лучами солнца. Наощупь он был совершенно гладким, в то время как на остальных под мхом можно было нащупать, а иногда и увидеть таинственную резьбу — знаки, символы. Эти девять каменных столбов и были Гробницами Атуана. Говорили, что они стоят здесь с тех времен, когда Архипелаг поднялся с морского дна. Они были старше Божественного Короля, старше Богов‑Братьев, старше самого света. Они были гробницами тех, кто правил миром, когда людей еще не было. Гробницами Безымянных, и у той, что служила им, тоже не было имени.

Нечасто приходила она сюда, и кроме нее никто не входил в пространство за Тронным Залом, окруженное каменной стеной. Дважды в год в полнолуния, ближе к весеннему и осеннему равноденствиям перед Троном приносилась жертва, и она выходила из задней двери Тронного Зала с чашей, полной дымящейся козлиной крови. Половину ее она выливала к подножию стоящего прямо монумента, половину на один из упавших, покрытый ржавыми пятнами прошлых жертвоприношений.

Иногда ранним утром, когда косые солнечные лучи позволяли лучше рассмотреть резьбу на Монументах, Арха приходила сюда и бродила между них, вглядываясь в таинственные символы. Потом она садилась и смотрела на далекие горы, на крыши и стены Места, наблюдая за первыми признаками дневной активности вокруг Большого Дома и в казармах, за стадами овец и коз, которых гнали на скудные пастбища у реки. Среди Монументов нечего было делать, и она шла сюда только потому, что ей это было разрешено и давало возможность побыть в одиночестве. Что и говорить, место было жуткое. Даже в самые жаркие дни пустынного лета здесь чувствовалась прохлада. Ветер свистел между двумя столбами, которые стояли ближе всего и наклонились к друг другу, словно поверяя соседу какую‑то тайну.

От стены Гробниц отходила еще одна каменная стена, делая длинный неправильный полукруг вокруг холма и уходя дальше на север, к реке. Она не столько защищала Место, сколько делила его на две части: на одной стороне

— храмы, дома жриц и стражников, на другой — казармы и жилища рабов. Никто из них не переходил на другую сторону, кроме дней священных праздников, в которых участвовали солдаты, барабанщики и трубачи. Но внутрь храмов они не допускались никогда: никто из посторонних не имел права входить во внутренние дворы. Когда‑то Место посещалось паломниками, королями и вождями Четырех Стран. Первый Божественный Король, например, полтора века назад лично освятил ритуалы поклонения своей персоне в своем собственном храме. Но даже ему не разрешили подойти к Гробницам, даже он вынужден был спать и принимать пищу за окружавшей Место стеной.

По трещинам и выбоинам легко было забраться на стену. Как‑то весенним днем Съеденная сидела на ней вместе с другой девочкой по имени Пенте. Обоим было по двенадцать лет. В это время им было нужно находится в ткацкой мастерской Большого Дома, среди гигантских станков, опутанных черной шерстью, на которых ткался холст для одеяния жриц. Они выскочили оттуда попить из родника, а потом Арха сказала:

— Пойдем со мной! — и повела подругу по склону холма вниз, к стене. Теперь они сидели на ней, в десяти футах от земли, свесив босые ноги и разглядывая пустынные равнины, уходившие от Места на север и восток.

— Как хотелось бы мне увидеть море! — воскликнула Пенте.

— Зачем? — спросила Арха, жуя сорванную по дороге горькую травинку.

Пустыня только что отцвела. Все маленькие цветочки рассыпали теперь свои семена, пуская на ветер пушинки или зонтики. Почва под яблонями покрылась бело‑розовым ковром лепестков, а сами деревья стояли зелеными, единственная зелень на много миль от Места. Все остальное, от горизонта до горизонта, было грязного желто‑бурого цвета, только горы слегка отливали голубым из‑за цветущего шалфея.

— О, я не знаю зачем… Просто мне хочется увидеть что‑нибудь другое, ведь здесь всегда одно и тоже. Ничего не меняется.

— Все, что случается в других местах, берет свое начало здесь, — сказала Арха.

— Да, конечно… Но мне хочется посмотреть, ка к это случается!

Пенте, мягкая, какая‑то особенно домашняя девочка, улыбнулась. Почесав пятки о нагретые солнцем камни, она продолжила:

— Ты знаешь, что когда я была маленькая, то жила у моря. Наша деревня стояла прямо за дюнами, и мы часто играли на пляже. Однажды мы увидели много кораблей, целый флот, они плыли далеко в море. Мы прибежали в деревню, рассказали про это, и все вышли на берег посмотреть. Корабли выглядели как драконы с красными крыльями, а у некоторых и в самом деле были длинные шеи с драконьими головами. Это корабли из внутренних стран, не из Каргада, объяснил нам староста. Плыли они с запада. Они просто прошли мимо, и никто так и не узнал, куда же они направлялись. Подумать только, они и в самом деле явились из страны волшебников, где кожа у людей цвета грязи и где мигнуть не успеешь, как на тебя наложат заклинание!

— Только не на меня! — яростно воскликнула Арха. — Мне даже смотреть не хочется на них! Все они — нечистые, проклятые маги! Как они осмелились подплыть так близко к Священному острову!

— Божественный Король скоро завоюет их всех и превратит в рабов. А море мне и правда хочется увидеть. В лужицах после отлива остаются маленькие осьминожки, и если крикнуть на них: «Бу!», они становятся белыми. Смотри, Манан идет, тебя ищет!

Слуга и телохранитель Архи медленно шел вдоль стены. Иногда он нагибался, срывал росток дикого лука, которого накопился у него порядочный пучок, потом выпрямлялся и озирал окрестности маленькими мутными глазками. За последние годы он еще больше растолстел, и его лысая желтоватая голова блестела на солнце.

— Спускайся на мужскую половину, — прошептала Арха, и девочки, точно маленькие ящерки, соскользнули по внешней стороне стены так, что изнутри их не стало видно. Шаги Манана приближались.

— У‑у, у‑у, нос картошкой! — едва слышно проворковала Арха, словно ветер прошелестел в ветвях яблони.

Шаги стихли.

— Эй, там, — произнес неуверенный голос. — Малышка? Арха?

Тишина. Манан пошел дальше.

— У‑у, у‑у, нос картошкой.

— У‑у‑у, живот картошкой! — в свою очередь прошептала Пенте и застонала, пытаясь сдержать рвущийся наружу смех.

— Кто тут?

Тишина.

— Ну ладно, ладно, — вздохнул Манан и медленно зашагал дальше. Когда он скрылся за склоном, девочки снова забрались на стену. Пенте была вся красная от пота и сдерживаемого смеха. Арха была в ярости.

— Глупый старый баран! Нигде от него покоя нет!

Пенте рассудительно ответила:

— Но ведь это его работа, ходить за тобой по пятам и следить.

— За мной следят те, кому я служу! Я радую их и мне незачем радовать своим поведением кого‑то еще! Пусть все эти старухи оставят меня в покое! Я — Первая Жрица!

Пента в изумлении уставилась на нее и пробормотала:

— О, я знаю, знаю это, Арха…

— Пусть они отстанут от меня и перестанут говорить, что мне делать!

Пенте вздохнула и продолжала молча сидеть, пристально всматриваясь в безбрежную равнину, однообразие которой нарушалось только вздымающимися на горизонте горами. Наконец, она сказала:

— Скоро ты сама начнешь приказывать. Через два года нам исполнится четырнадцать, и мы перестанем быть детьми. Я пойду в Храм Божественного Короля, и для меня мало что изменится. А ты… ты станешь настоящей Первой Жрицей. Даже Коссил и Тар должны будут слушаться тебя!

Съеденная ничего не ответила. Рот ее был упрямо сжат, глаза под черными бровями горели упрямством.

— Пора возвращаться, — сказала Пенте.

— Нет.

— Но мастерица может рассказать про нас Тар и, кроме того, наступает время Девяти Молитв.

— Я остаюсь здесь. И ты тоже оставайся.

— Тебя‑то не накажут, достанется мне одной, — спокойно сказала Пенте.

Арха не ответила. Пенте снова вздохнула и осталась. Солнце постепенно погружалось в туманную дымку, хотя стояло еще довольно высоко. Вдалеке зазвенели колокольчики, заблеяли ягнята. Пахучий ветер налетал внезапными порывами.

Девять Молитв уже подходили к концу, когда девочки вернулись. Меббет заметила, что они сидели на «мужской» стене и доложила об этом своей начальнице, Коссил, Верховной Жрице Храма Божественного Короля.

У Коссил были громоздкие ноги, громоздкое лицо. Без всякого выражения в голосе она приказала девочкам идти за ней. Они поднялись на холм, к храму Арваха и Валуаха, а там Коссил поговорила с Верховной Жрицей этого храма, Тар, высокой и сухой, словно нога косули.

Коссил сказала Пенте:

— Снимай хитон!

Она выпорола девочку пучком тростника, который немного резал кожу. Пенте перенесла наказание терпеливо и молча, после чего ее отослали в мастерскую, оставив без ужина сегодня и без еды на следующий день.

— Если тебя еще раз увидят на той стене, наказание будет суровее, — сказала Коссил. — Ты понимаешь это, Пенте?

— Голос ее был тих, но недобр.

Пенте ответила: — Да, — и убежала, вздрагивая, когда грубая ткань хитона задевала свежие порезы на спине.

Арха наблюдала за поркой, стоя рядом с Тар, которая по окончании экзекуции сказала ей:

— Нехорошо, когда видят, что ты бегаешь и карабкаешься по стенам с другими девочками. Ты — Арха!

Арха угрюмо молчала.

— Будет лучше, если ты не станешь нарушать определенные для тебя правила поведения. Ты — Арха!

Девочка быстро посмотрела в глаза сначала одной жрице, потом другой, и во взгляде ее сверкнули ненависть и злоба. Но Тар сделала вид, что это ее не касается. Она наклонилась к девочке и прошептала, словно в подтверждение своих слов:

— Ты — Арха! Ничего не осталось, вс е с ъе де но!

— Все съедено, — повторила девочка, как повторяла каждый день, все эти дни своей жизни, начиная с шести лет.

Тар слегка поклонилась ей, то же самое сделала и Коссил, отложив в сторону кнут. Девочка не ответила на поклон, но покорно повернулась и пошла.

День закончился ужином из вареной картошки с луком, молча съеденным в узкой, мрачной трапезной, вечерними гимнами, наложением священных слов на дверь и коротким ритуалом Невыразимого. Девочки ушли в спальню, чтобы поиграть там перед сном в кости и палочки и пошептаться, пока не погаснет единственный факел. Арха удалилась в Малый Дом, где спала в одиночестве.

Ночной ветерок был напоен запахами душистых трав. Звезды в черном небе сияли, как незабудки в весенних лугах, как отблески света на поверхности апрельского моря. Но девочка не помнила ни моря, ни весенних лугов. Она не смотрела на небо.

— Эй, малышка! — настиг ее голос у двери.

— Манан, — сказала она безразлично.

Его огромная тень придвинулась ближе, звезды отражались на лысой голове.

— Тебя наказали?

— Меня нельзя наказывать.

— Конечно, нельзя… просто…

— Они не могут наказать меня. Не посмеют.

От Манана исходил сильнейший запах дикого лука, старый черный хитон его пропах потом и шалфеем и был к тому же порван по кайме и слишком короток для него.

— Они не осмелятся прикоснуться ко мне. Я — Арха, — сказала она напряженным, пронзительным голосом и разразилась слезами.

Большие сильные руки обхватили ее, обняли, погладили по голове.

— Ну, ну, моя пчелка, малышка… — услышала Арха хриплый рокочущий шепот Манана и сильнее прижалась к нему. Слезы скоро иссякли, но девочка не отпускала своего телохранителя, словно не могла стоять без поддержки.

— Бедная малышка, — еще раз прошептал Манан. Он взял девочку на руки, внес ее на крыльцо дома, в который не имел права входить без разрешения, и поставил на ноги.

— Все в порядке, малышка?

Арха кивнула, повернулась и вошла в темный дом.

УЗНИКИ

Ровные уверенные шаги Коссил раздались в коридоре. Высокая, тучная фигура жрицы заполнила дверной проем, уменьшилась, когда она склонилась на одно колено, снова выросла, когда она выпрямилась в полный рост.

— Повелительница!

— Что такое, Коссил?

— До этого дня мне было поручено заниматься делами, касающимися Безымянных. Пришло время, когда тебе самой нужно вникать в них и учиться вещам, которые ты еще не успела вспомнить в этой жизни.

Девочка сидела в это время в своей комнате без окон. Предполагалось, что предается размышлениям, но фактически она ничего не делала и почти ни о чем не думала. Потребовалось некоторое время, чтобы застывшее упрямо‑высокомерное выражение ее лица изменилось. Но оно все‑таки изменилось, хотя Арха и постаралась скрыть это.

— Лабиринт?

— Мы не пойдем пока в Лабиринт, но пересечь Подземелье‑Под‑Холмом нам придется.

В голосе Коссил чувствовался страх, хотя не исключено, что она притворялась, чтобы напугать Арху. Девочка не спеша встала и с кажущимся безразличием сказала:

— Ну что же, пойдем.

Сердце ее пело от радости и возбуждения, и, следуя за массивной фигурой Коссил, она думала:

— Наконец‑то! Наконец‑то я увижу свои владения!

Ей было пятнадцать лет. Прошло уже больше года с тех пор, как она вступила во взрослое сословие и стала одновременно Первой Жрицей Гробниц Атуана, высочайшей из Верховных Жриц всех Четырех Стран Каргада, жрицей, которой сам Божественный Король — не указ.

Все преклоняли теперь перед ней колени, даже Тар и Коссил, все разговаривали с ней с подчеркнутым уважением. Но ничего, ничего не изменилось. Как только завершилась церемония ее посвящения, одинаковые дни потекли как и раньше. Шерсть. которую надо прясть, холст, который надо ткать, зерно, которое нужно молоть, ритуалы… Девять Молитв должны быть произнесены, двери — освящены, танцы новолуния — исполнены перед Пустым Троном. Целый год прошел так же, как и год перед этим. Неужели все годы ее жизни пройдут так же?

Скука разрослась до таких размеров, что вызывала ужас — она буквально хватала Арху за горло. Недавно ей пришлось даже заговорить об этом — иначе она сошла бы с ума. Собеседником был Манан — гордость запрещала Архе изливать душу перед другими девочками, а осторожность предупреждала от разговоров со жрицами, но Манан был никто — старый верный осел, и не имело никакого значения, что она скажет ему. К удивлению Архи, у него нашлись ответы на его вопросы.

— Давным‑давно, когда четыре страны еще не объединились в империю и нами стал править Божественный Король, на наших островах было множество царьков, принцев, вождей. Все они постоянно ссорились друг с другом, и вот настал день, когда все они собрались здесь, чтобы уладить разногласия. Да, они явились с нашего Атуана, с Карего‑Ат и Антини и даже с далекого Гур‑Ат‑Гура, все вожди и принцы со своими слугами и армиями. Тогда ты вышла к Пустому Трону и передала им совет Безымянных Давно это было… Потом, через некоторое время, Святые Короли стали править Карего‑Ат, затем Атуаном и вот уже четыре или пять поколений Божественные Короли правят всеми Четырьмя Странами и создали на них Империю. Будучи богом, Божественный Король может позволить себе не слишком часто советоваться с Безымянными.

Арха попробовала обдумать услышанное. Здесь, под никогда не меняющимися Монументами, понятие времени размывалось и теряло свой смысл.

Жизнь здесь почти не изменилась с начала мира. Арха не привыкла думать о каких‑либо изменениях, особенно об изменениях обычаев и ритуалов.

— Могущество Божественного Короля не идет ни в какое сравнение с могуществом Тех, кому служу я, — сказала Арха, нахмурившись.

— Конечно, малышка, конечно… Но не подобает говорить такое ни богу, ни его жрице…

Заметив, как карий глаз евнуха подмигивает ей, Арха сразу вспомнила о Коссил, Верховной Жрице Божественного Короля, вселившей в нее ужас с первого дня пребывания в Месте и поняла, что именно он хотел сказать ей.

— Божественный Король и его подданные пренебрегают Гробницами, не почитают их, как должно! Никто не приходит сюда!

— Он посылает сюда узников для жертвоприношений. Этим он не пренебрегает, как и дарами для Безымянных.

— Тоже мне, дары! Его храм красят заново каждый год, на алтаре полно золота, в лампах горит розовое масло! А посмотри на Тронный Зал — крыша в дырах, купол в трещинах, везде мыши, совы… Но все равно он переживет и Короля и все его храмы, и всех королей, которые придут за ним. Он будет стоять, когда все остальное исчезнет! Это центр всего сущего!

— Это центр всего сущего!

— Есть в моем храме богатства, Тар рассказывала мне о них. Их хватит, чтобы заполнить десять королевских храмов. Золото и трофеи, преподнесенные сто, кто знает сколько поколений назад! Они лежат под землей, в погребах и подвалах. Мне их не показывают, все чего‑то ждут. Но я знаю! Есть комнаты по Залом, под холмом, под всем Местом! Невообразимая путаница туннелей, Лабиринт. Это огромный черный город, полный золота, мечей погибших героев, старых корон, костей и тишины.

Арха говорила словно в трансе. На обвисшем лице внимавшего ей Манана, обычно печальном, никогда не выражалось еще с то ль ко печали.

— Ты властительница всего этого — тьмы и тишины…

— Да! Но мне ничего не показывают, только то, что наверху, за Троном. Мне не показали даже входы в подземелья, только бормочут про них что‑то непонятное. Меня не пускают в собственные владения! Почему меня заставляют ждать?

— Ты еще слишком молода. И, может быть, они боятся, малышка, боятся. Всем остальным входить туда опасно. Нет такого смертного, кто не боялся бы Безымянных.

Арха промолчала, но глаза ее сверкнули; слова Манана показали ей окружающее в совершенно новом свете. Такими ужасными, спокойными, сильными казались Архе Тар и Коссил, что ей и в голову не приходило, будто они могут чего‑то бояться. Но Манан был прав. Они были в ужасе от этих мест, от тех сил, частью которых была Арха, которым она принадлежала. Они боялись темноты, боялись быть съеденными в ней.

И вот теперь, когда Арха спустилась с Коссил по ступенькам Малого Дома и поднялась по ступенькам Тронного Зала, душа ее ликовала. Неважно, куда ее заведут, что ей покажут — она не испугается. Она узнает свой путь.

Шедшая немного позади нее Коссил заговорила:

— Одной из обязанностей моей госпожи, как она уже, несомненно, знает, является принесение в жертву узников, высокорожденных преступников, святотатством или изменой согрешивших против Лорда нашего, Божественного Короля.

— Или против Безымянных, — добавила Арха.

— Конечно. Но ребенку, хотя и съеденному, не подобает заниматься такими делами. Теперь моя госпожа выросла. В Зале Цепей сейчас как раз есть узники, присланные месяц назад милостью Лорда нашего Божественного Короля.

— Я ничего не знала про них. Почему?

— Древними обычаями и ритуалами Гробниц предписано, чтобы узников привозили ночью, тайком. По этому‑то тайному пути мы и последуем, если пойдем по тропинке вдоль стены.

Арха свернула на указанную ей тропу. Камни, из которых была сложена стена, были огромны — наименьший из них мог легко перевесить человека. Хотя и неотесанные, они были тщательно совмещены и подогнаны друг к другу. В некоторых местах, правда, валуны лежали беспорядочными кучами. Только время могло произвести такие разрушения — столетия огненных пустынных дней и ледяных ночей, неуловимые глазом движения самой Земли.

— А на нее очень легко взобраться, — сказала Арха по дороге.

— У нас не хватит людей, чтобы перестроить ее!

— Но у нас достаточно людей, чтобы охранять ее!

— Только рабы. Им нельзя доверять.

— Можно, если их как следует запугать. Пусть наказание будет для них такое же, как и для человека, которому они позволят ступить на священную землю внутри стены.

— Что же это за наказание? — Коссил задала вопрос не для того, чтобы услышать ответ, который она сама подсказала Архе много лет назад.

— Отсечение головы перед Троном.

— Другими словами, Госпожа желает, чтобы вокруг стены была выставлена стража?

— Таково мое желание! — Арху переполняла злобная радость, и она с удовольствием сжала маленькие кулачки под широкими рукавами своего хитона. Ей прекрасно было известно, что Коссил не хотела выделять рабов, и так немногочисленных, для совершенно бесполезной работы — охраны стены. В самом деле: кому придет в голову нарушить священные границы? Никто не подойдет сюда и на милю — ни по ошибке, ни по умыслу. Но Коссил не могла спорить с Архой. Она могла только повиноваться.

— Здесь! — произнес холодный голос Верховной Жрицы.

Арха остановилась. Она часто проходила здесь раньше и знала Стену Гробниц также хорошо, как и остальные части Места — каждый камень, каждая растущая на ней травинка были ее добрыми знакомыми. Величественная стена возвышалась слева от нее на три человеческих роста; справа пролегла неглубокая каменистая долина, которая через несколько сот ярдов поднималась к подножиям холмов западной гряды. Арха осмотрелась и не увидела ничего, чего не замечала раньше.

— Здесь! Под красными камнями, госпожа…

В нескольких ярдах ниже по склону выход красноватой лавы образовал нечто вроде миниатюрного утеса на холме. Арха спустилась к нему и заметил, что камни отдаленно напоминают дверь, четырех футов высотой.

— Что нужно сделать? — Арха давно усвоила, что в святых местах не следует пытаться открывать дверь, если не знаешь, как это делается.

— Госпожа владеет всеми ключами к погруженным во тьму местам.

С ритуала совершеннолетия Арха носила на поясе железное кольцо, к которому были прицеплены маленький кинжал и тринадцать ключей.

— Вот этот, — указала Коссил на один из них, а потом на крошечное углубление в красноватом камне.

Ключ, длинный железный прут с двумя резными головками, легко вошел в скважину, и Арха, не прилагая почти никаких усилий, повернула его справа налево.

— А теперь?

— Вместе…

Арха и Коссил нажали на шершавую скалу слева от замочной скважины. Тяжело, но бесшумно и нигде не застревая, каменный блок пошел внутрь, пока перед женщинами не открылась узкая щель, явив за собой непроглядную тьму.

Арха нагнулась и вошла.

Коссил, женщине тучной и тепло одетой, пришлось с трудом протискиваться внутрь. Очутившись в подземелье, она тут же закрыла за собой дверь.

Абсолютная тьма. Ни малейшего проблеска света. Казалось, тьма имеет вес и давит, давит на открытые глаза.

Они согнулись почти вдвое, потому что высота прохода, в котором они стояли, не превышала четырех футов, и был он такой узкий, что, вытянув руки, Арха могла дотянуться одновременно до обоих стен.

Шепотом, как свойственно людям разговаривать в темноте, Арха спросила:

— Ты захватила свечу?

— Нет, — ответила стоящая за ее спиной Коссил. Она тоже говорила пониженным тоном, но в голосе ее чувствовался какой‑то странный оттенок, словно он улыбалась. Сердце Архи сжалось, кровь забилась в висках, но она упрямо повторила про себя: «Это мои владения! Мне нечего бояться!»

Вслух она ничего не сказала и пошла вперед — другого пути не было. Туннель вел вниз, под холм. Коссил двинулась за ней, тяжело дыша и шелестя одеждами по каменному полу.

Коридор сразу же стал выше и шире — Арха выпрямилась и, разведя руки, не нащупала стен. В затхлом, сыром воздухе чувствовалось движение, указывавшее на то, что перед ними — большое открытое пространство. Арха осторожно сделала несколько шагов вперед, в полную темноту. Потревоженный камешек ударился о другой, и слабый этот звук пробудил тысячекратное эхо, тоже едва слышимое. Пещера должна быть невероятных размеров, но не пустая

— что‑то в темноте, поверхность или предмет, разбило эхо на множество мельчайших частичек.

— Наверное, мы уже под Монументами, — прошептала девушка. Шепот ее убежал в черную пустоту и разделился на отдельные нити, которые тут же сплелись в тончайшую, прилипающую к ушам паутину.

— Да, это Подземелье‑Под‑Гробницами. Пойдем, я не могу оставаться здесь. Держись левой стороны и пропусти три коридора.

Коссил говорила свистящим шепотом, и эхо шипело ей в ответ. Да, ей и в самом деле было страшно, ей не хотелось задерживаться здесь, среди Безымянных, их могил во тьме. Это место было для нее чужим.

— Нужно прийти сюда с факелом, — сказала Арха, шагая вдоль стен пещеры, легко касаясь ее пальцами и удивляясь странным формам камня. На нем были впадины. Некоторые места были шершавы, как кружево, другие — гладки, как полированная медь. Безусловно, это работа резчиков… а может, и вся пещера — произведение древних мастеров?

— Свет здесь вне закона, — шепот Коссил напоминал остротой хорошо отточенный нож, и Арха сразу же поняла, что так и должно быть. Это был родной дом тьмы, центр вечной ночи.

Трижды пальцы девушки нащупывали отверстия в невидимой скальной стене. На четвертый раз она остановилась, ощупала очертания прохода и вошла в него. Коссил последовала за ней.

В этом, идущем под небольшим углом вверх туннеле, они прошли одно ответвление налево и на перекрестке коридоров повернули направо — все это наощупь, среди полной темноты и безмолвия. В туннеле, подобном этому, необходимо чувствовать сразу две стены, чтобы не пропустить подлежащие счету проходы и разветвления. Осязание — единственный проводник, и идущий буквально держит жизнь в своих собственных руках.

— Это Лабиринт?

— Это Малый Лабиринт, под Троном.

— Где же выход в сам Лабиринт?

Архе нравилась эта игра в темноте, она жаждала новых трудных загадок.

— Второй коридор в Подземелье‑Под‑Гробницами, мы проходили его. Нащупай теперь деревянную дверь справа, если мы ее еще не проскочили…

Коссил стала шарить рукой по камню, и Арха услышала скрип ее ногтей. Она легко прикоснулась кончиками пальцев к шершавой стене и через мгновение почувствовала под ними ровное, бархатистое дерево. Арха толкнула дверь, та с еле слышным скрипом отворилась и выплеснула в лицо девушки ослепительный, как ей показалось, сноп света.

Они вошли в большую комнату с низким потолком и стенами из тесаного камня. Освещалась она всего одним чадящим факелом, свисавшим с потолка на цепи и отравлявшим воздух ужасным смрадом. Глаза Архи начали слезиться.

— Где же узники?

— Здесь.

Присмотревшись, Арха поняла, что три кучи чего‑то у дальней стены — люди.

— Дверь не заперта. Неужели они не охраняются?

— В этом нет никакой нужды.

Арха сделала несколько шагов вглубь комнаты, стараясь проникнуть взором сквозь дымную завесу. Узники были прикованы за обе ноги и одно запястье к массивным железным кольцам, вделанным в стену. Если бы им захотелось лечь на пол, одна рука осталась бы поднятой — ее удерживала бы свисающая цепь. Волосы и бороды узников превратились в спутанные грязные клочья и, объединив усилия с тьмой, полностью скрывали их лица. Одежды на них не было никакой, и исходивший от немытых тел запах перебивал даже вонь факела.

Один из них, казалось, наблюдал за Архой — ей почудился блеск его глаз. Остальные даже не пошевелились. Арха отвернулась.

— Они больше не люди.

— Они никогда не были людьми. Демоны, звери, заговорщики против священной особы Божественного Короля!

Глаза Коссил сверкнули красноватыми отблесками.

С удивлением и любопытством Арха снова обратила взор на узников.

— Как может человек бороться с богом? Как это случилось? Вот ты… как ты осмелился злоумышлять против бога?

Один из узников посмотрел на нее через спутанные волосы, но ничего не сказал.

— Им отрезали языки еще до выезда из Авабата, — ответила вместо него Коссил. — Не разговаривай с ними, госпожа, не оскверняй себя. Они твои, но не для разговоров, не для раздумий. Они здесь только затем, чтобы ты могла отдать их Безымянным.

— Каким образом должно совершиться жертвоприношение?

Арха смотрела уже не на узников, а в глаза Коссил, черпая силу из ее тучного тела, спокойного лица. Голова у нее кружилась, от вони факела и испражнений она чуть не падала в обморок, но мысли и голос ее были ясны и спокойны. Разве не бывала она здесь уже множество раз?

— Первая жрица сама лучше знает, какая смерть придется по душе ее Хозяевам, и выбирает сама. Существует много способов…

— Пусть Гобар, капитан стражников, отрубит им головы и выльет кровь на ступеньки перед Троном.

— Совсем, как при жертве козы?

Казалось, Коссил издевается над недостатком воображения своей ученицы. Арха потупила взор. Коссил продолжала:

— С другой стороны, Гобар — мужчина. Госпожа конечно помнит, что мужчины не имеют доступа в Темные Места Гробниц. Если он войдет туда, то обратно не выйдет.

— Кто привел их сюда? Кто их кормит?

— Стражники из моего храма, Дуби и Уато. Они евнухи и могут входить сюда для служения Безымянным, как и я. Солдаты Божественного Короля оставили их связанными у стены, и мы привели их в Подземелье сквозь Дверь Узников, что в красной скале. Так делается всегда. Еду и питье спускают им через люк в одной из комнат за Троном.

Арха смотрела вверх и рядом с цепью, на которой висел факел, увидела вделанный в потолок деревянный прямоугольник. Он был слишком узок для человека, но спущенная из него веревка опускалась бы как раз в руки среднему из троих прикованных. Девушка быстро опустила глаза.

— Тогда не давайте им больше еды. Пусть и факел погаснет!

Коссил почтительно поклонилась.

— Что делать с трупами, когда узники умрут?

— Дуби и уато похоронят их в той пещере… Подземелье‑Под

—Гробницами, — ответила девушка, и с каждым словом ее голос становился все торопливее и пронзительнее. — Они должны сделать это в темноте. Безымянные съедят трупы.

— Будет исполнено, госпожа!

— Коссил, я правильно поступила?

— Правильно, госпожа.

— Тогда пойдем, — из последних сил крикнула Арха. Она повернулась и быстро пошла к деревянной двери, прочь из Комнаты Цепей, в благословенную тьму Подземелья. Чернота за дверью показалась ей сладкой и мирной, как беззвездная ночь, тихой, без света, без жизни. Она окунулась в прозрачную тьму и заскользила по ней, как пловец по спокойной воде. Коссил отстала, и только вдалеке были слышны ее топот и сопение. Без малейшей запинки Арха повторила пройденный путь, со всеми его пропусками и поворотами, пересекла заполненное эхом Подземелье‑Под‑Гробницами, пригнулась и почти пробежала по последнему туннелю до закрытой каменной двери. Остановившись перед ней, Арха нащупала длинный железный ключ, но не смогла найти замочную скважину. Ничто, ни искорки света, не пронизывало тьму. Пальцы ее лихорадочно искали замок, засов, ручку, и не находили. куда вставлять ключ, как выбраться отсюда?

— Госпожа!

Усиленный эхом голос Коссил загремел за спиной девушки.

— Госпожа, эта дверь не открывается изнутри! Здесь нет выхода!

Не в силах выговорить ни слова, Арха прижалась к стене.

— Арха!

— Я здесь…

— Сюда!

Карабкаясь, словно собака, на четвереньках, Арха добралась до юбок Коссил.

— Направо! Быстрее! Мне нельзя задерживаться под землей!

Арха вскочила, уцепилась за рукав Коссил, и жрицы быстро пошли направо, вдоль странно украшенной стены пещеры. Вот они вошли в черный проем в черноте, потом побежали наверх, по коридорам и лестницам. Арха не отпускала одежд Коссил, глаза ее были плотно закрыты.

Появился свет, сквозь сомкнутые веки он казался Архе красным. Она подумала, что они снова вошли в освещенную факелом комнату, и не открыла глаз. Но воздух был свежим и сухим, знакомым воздухом, а под ногами была крутая лестница. Она набралась смелости и открыла глаза. Над ней был люк. Арха выбралась через него вслед за Коссил и очутилась в знакомой комнате, маленькой каморке, заставленной деревянными и железными ящиками, одной из множества комнат за Тронным Залом.

— Та дверь, Дверь Узников, ведет только в туннели. Пути на поверхность там нет, а если он и есть, ни я, ни Тар про него не знаем. Попробуй найти его сама!

Коссил все еще говорила пониженным тоном, но в голосе ее звучало торжество. Обвисшее лицо под черным капюшоном было бледно и блестело от пота.

— Но я не помню ни одного поворота на обратном пути!

— Я их перечислю. Один раз. Запомни их, потому что я больше не пойду с тобой в подземелье. Это не мое место. Оно твое.

Девушка кивнула. Посмотрев на старуху, она подумала: какое странное у нее сейчас лицо — перекосившееся от страха и одновременно довольное, словно Коссил от души радовалась ее слабости.

— Да, в следующий раз я пойду одна, — сказала Арха, но тут ноги ее подкосились, она лишилась чувств и маленькой бесформенной кучкой упала к ногам Верховной Жрицы.

— Ты научишься, — сказала Коссил, тяжело дыша и повторила уже громче:

— Ты научишься!