2015-03-08
327
Надор
400 год К.С. Ночь с 11-го на 12-й день Зимних Ветров
Ужас не кончался. Эйвон Ларак носился по рассыпающемуся замку, и Чарльз следовал за ним. Он больше не кричал, не пытался поднимать упавших, не уворачивался от рушащихся балок. Чувство, заставляющее отдернуть руку прежде, чем почувствуешь боль, смирилось, а может, просто устало, но бросить Эйвона, зажмуриться и тупо ждать пробуждения Давенпорт не мог.
Капитан метался по заваленным обломками и снегом дворам, проклиная насылающих сны демонов и храпящего в «Четырех вепрях» Хейла, до которого не доходило разбудить соседа. Там, в настоящей жизни, на небе не было ни одной луны, а здесь ухмыляются целых четыре. Скованные переливчатыми дугами, они неотвратимо сползаются к замершей в зените звезде, заливая гибнущий Надор призрачным золотом. В безмолвных желтоватых сумерках кое-как одетые люди таскают детей и вещи, размахивают руками, толкаются, подхватывают друг друга, падают на колени, бьют заиндевевшим бревном в запертые ворота.
Растерянные, испуганные, злые, они возникают, чтобы навсегда пропасть из глаз и навсегда остаться в памяти… Конюх хватает под уздцы очумевшую лошадь, худющая старуха волочет облезлый сундучок. Мальчонка лет четырех утирает кулаками слезы, на нем женская меховая безрукавка. Слишком длинная, она волочится по грязному снегу. Лохматый парень держит на руках девушку с разбитой головой. Она мертва, но брат, жених или муж этого не понимает.
Очередной толчок швыряет беднягу на колени, но он так и не разжимает объятий. Откуда-то выскакивает здоровенный малый с выпученными глазами, врезается в кучку женщин и, отчаянно работая локтями, пробивается вперед. К воротам. Кто-то падает, кто-то отлетает в сторону, полная молодая женщина хватается за грудь. Здоровяк, даже не оглянувшись, выскакивает из толпы, сталкивается нос к носу с Лараком. Граф поднимает руку, бьет наотмашь. Мужчина застывает как вкопанный, судорожно глотая воздух, и вдруг заходится в плаче. Ларак помогает подняться служанке в одном чулке, идет дальше; за ним, словно нитка за иголкой, тянутся порядок и уверенность. В жизни граф Эйвон никогда не был таким и не будет, но это сон! Страшный сон, который когда-нибудь кончится!
Тряхнуло. С толстенного скрюченного дерева посыпался снег, запорошил сваленную меж корней кучу барахла. Седоголовый слуга, отстранив двух обнявшихся женщин, протиснулся к низкому каменному сараю. Толчки не прекращались, и старика мотало из стороны в сторону, но он как-то отодвинул засов. Во двор, перескакивая друг через друга, вырвались ошалелые разномастные псы.
Из стены вывалился огромный камень, разбив в щепки засыпанный снегом воз. Старуха в нижней юбке и девичьей шали пошатнулась и села на снег. Собаки вылетели на середину двора и сбились в кучу, поджав хвосты и беззвучно, по-рыбьи, разевая пасти. Те, кто был заперт в гибнущем замке, кричали сами и слышали крики, треск и скрежет, а у Давенпорта были только глаза, которые он не закрыл, сам не зная почему. Чарльз проходил сквозь падающие обломки, сквозь чужой страх и чужую смерть, и с ним не происходило ничего. Он видел, как без ветра качаются и роняют ветви деревья, валятся с крыш и стен камни и черепица, тянутся к желтому небу руки, открываются и закрываются рты…
Лунное колесо стало меньше, а каменный дождь – гуще, и все больше людей толпилось на узкой площадке у ворот, где распоряжался Эйвон Ларак. Граф больше не вглядывался в каждое женское лицо, он отгонял толпу от рассеченных трещинами стен, выслушивал тех, кто хоть что-то соображал, отдавал короткие приказы. И их исполняли! Пытались исполнять.
Ларак махнул рукой, и мужчины, разбивавшие ворота, опустили свое бревно на землю. Из их ртов валил пар, по лицам катился пот. Они стояли и смотрели, как шестеро здоровяков подхватили таран и ударили по золотым от лунной пляски створкам. Почему они до сих пор не рассыпались, ведь это просто доски, даже ничем не окованные?! От них должны остаться лишь щепки… Должны?! Во сне, где по небу кружат четыре луны, а ты проходишь сквозь людей и камни, никто никому не должен…
– Бэзил! Бэзил, разбуди меня!!!
Из покосившейся крыши вылетела балка и перебила хребет серой лошадке; толпу повело в сторону, ударило о кладку буропенной волной. Новый толчок, и торчащая над стеной колокольня неторопливо накренилась, уронила венчавшую ее свечу и начала падать, рассыпаясь в полете. Эйвон Ларак вздрогнул и бросился в глубь дворов, мужчины у ворот принялись с удвоенной силой орудовать своим бревном.
Снова тряхнуло, и граф едва не налетел на бьющуюся в агонии лошадь. Он пьяно шатался, но пытался бежать… Почему никто не прикончит кобылу, неужели это так трудно?! Ларак исчез в чудом уцелевшей арке, а Чарльз безнадежно застрял над умирающей лошадью, нашаривая несуществующий пистолет. Несуществующий и бесполезный. Он не смог бы пристрелить эту кобылу, как не мог помочь плачущей женщине, подхватить ребенка, сменить таранщиков, он ничего не мог, только стоять босиком на нехолодном снегу и смотреть на чужую смерть…
– Бэзил, проклятье! Ты что, оглох?! Я хочу проснуться!!!
Одна из внутренних стен заколебалась и осела, подняв столб красноватой кирпичной пыли; завал отрезал бросившегося к церкви Ларака от площади. И тут ворота наконец разлетелись. За ними была скала.
Обвал сожрал развалины вместе с пересохшей чашей, но мертвое дерево не потеряло ни единой ветки, уцелела и тропа. Раньше она приближалась к обрыву лишь в двух местах, теперь черный ломаный зигзаг подползал к ней вплотную везде, насколько хватало глаз.
– Здесь больше не будут ходить, – прошептала Луиза. Она думала об одном, дочь услышала другое.
– Все погибнут, – тихо сказала она, – Надора не будет и дороги не будет…
– Помолчи, могильщица! – прикрикнула капитанша. – Зоя обещала…
– Она обещала Айри, – Селина судорожно сглотнула, – и Ларака… А Реджинальд? А Дейдри с Эдит? Мама, сколько людей в Надоре?
– Не знаю, не считала! – Сколько же их? Сотни две, если не три. И еще деревня за мостом, но туда оно не доберется… Оно?! Почему она так подумала?
– Пойду посмотрю, что внизу.
– Я с тобой.
Внизу был туман, в котором тонули дрожащие черные стены. Мелкие камни сыпались градом, крупные отрывались от края обрыва реже и не сразу. Где же носит эту Зою?! И как она вернется, если развалин, в которых кто-то околел, больше нет? А может, они пошли другой дорогой? Люди вечно умирают и убивают. Конечно! Джоанна говорила, что осенью повесился мельник… Конечно же! Они вышли на мельнице!
– Ничего не видно, – Селина встала на колени и свесила голову в пропасть, – одни камни.
– Тогда пошли назад!
Дочь без лишних слов встала, она и раньше-то не была болтушкой, а теперь и вовсе сникла.
– Тебе не холодно?
– Нет… мама, на небе правда четыре луны? Под деревом?
– Правда. Это место такое. Видишь, опять…
– Какие они яркие, – посетовала Селина, – как… как беда. А внизу все грохочет.
– Закрой глаза и думай, что это телеги. Помнишь, когда в Кошоне строили церковь, ездили у нас под окнами?
– Помню, – кивнула Селина, но глаз не закрыла, – мы должны были остаться со всеми.
– Мы не знали! – Опять! Святая Октавия, опять! Для всех – горе, для нее – всего лишь неудобство… Так уже было. С Манриками. Дамы Катарины тряслись от страха, а госпожа Арамона смотрела на тех, кого уводят, как… Как кошка с забора бойни. Вот в Октавианскую ночь она могла бы взвыть от ужаса, но на ней висела семья. Сейчас – только Селина.
– Все хорошо. Все будет хорошо.
– Мама, ну как ты можешь?!
Как она может? Она сама не знает как, но кричать она не станет. Кудахтать с насеста, когда рядом умирают… Это не всем дано.
Под ногами прополз очередной воз, развернулся, покатился назад, земля задрожала сильнее, к подземному гулу присоединился донесшийся поверху грохот.
– Это в замке?
– Почему в замке? – возмутилась Луиза. – Глыбы валятся не только здесь! Забыла, что стена тянется до озера?
– Я помню.
Резкий удар и догоняющий его грохот. Где-то поблизости. Глыбы крошатся друг о друга и рычат, по земле черными ветвями ползут трещины, сыплются и сыплются камни с обрыва… Сколько же их!
– Подстели плащ как следует. Тебе еще детей рожать!
– Я же говорила… Неужели ты думаешь… Я не предам Айри! Никогда…
– Не предать – не значит хоронить себя заживо. – А луны сейчас сойдутся. Они будут крошить друг друга, как камни, или просто погаснут? А может, упадут? Что будет, если на тебя свалится луна? А четыре луны? Святая Октавия, чего только не лезет в голову…
– Мама!
Грузный одинокий силуэт закрывает звезды. Шляпа, шпага, плащ… Капитан Гастаки и больше никого.
– Я не смогла. – Безнадежный голос, безнадежное лицо, безнадежные слова. – Мне не дано… Дороги нет, ничего нет… Она бессильна. Даже Она…
Четыре золотых лица слились в одно, черное. Ослепительно вспыхнула золотая звезда. Пора! Во имя святого Алана, сюзерена и анаксии, во имя справедливости, пора! Дикон вскочил на коня и поднял клинок. Могучий темно-серый жеребец злобно заржал и прыгнул вперед. Юноша не оглядывался. Он знал, что воинство Скал не оставит своего Повелителя. Конница, набирая разбег, неслась на приступ. Топот копыт сливался в непрерывный, могучий гул, заполнивший зажатую скальными стенами долину. Скалы терпеливы, но есть предел и их терпению! Можно простить многое, но не втоптанную в грязь клятву…
Золотая звезда горела все ярче, указывая путь, мелькали поросшие лесом горы, дрожащие от нетерпения утесы, одинокое озеро, сломанное дерево, где-то Ричард видел похожее… В Сагранне? В Алате? В Эпинэ? Это не важно, важен долг!
Ричард пришпорил коня, ощущая себя единым целым с ним, с несущейся сзади армией, с окрестными скалами. Кавалерия не штурмует крепости, но только камень со-владает с камнем, и только верный вправе карать предавшего. «Верность изменнику суть измена, как и родство с изменником – измена, и послушание оному». Таков закон! Предательство не искупит ничто, кроме смерти, но изменнику даровано право покарать себя самому… У него был выбор, у него было время. Шестнадцать дней и шестнадцать ночей…
Башни возникли неожиданно, древние, мощные, облитые лунным светом… Серый гранит корчится от страха – замок узнал свою смерть раньше тех, кого он прячет. Дикон слышал, как дрожат и стонут связанные людской волей глыбы. К утру они станут песком, серым, ничтожным песком на могиле клятвопреступников.
Конь Ричарда встал на дыбы, обрушив копыта на выносную башню. Дико вскрикнул камень с белой полосой, ему ответил другой. Юноша сдержал скакуна и обернулся, с гордостью глядя, как из золотистого марева вырывается отряд за отрядом. Он привел армию в срок, его долг исполнен, долг и присяга… Сюзерен будет доволен!
– Дикон!
Дейдри, что она здесь делает? Откуда?
– Дикон, Ди…
– Дейдри?! Это ты?
Послышалось… Крики так похожи, крики и плач. Слушать их страшно, но долг есть долг, он превыше жалости, боли, милосердия. Потом он вспомнит, как ревели в агонии стены, как молились, проклинали, ругались люди, вспомнит и не сможет уснуть, но он должен снести с лица земли этот замок и самую память о нем…
– Вперед! Именем Скал и во имя их!
Ларака Чарльз нашел быстро. Вернее, нашел не самого графа, а его ноги, выглядывающие из-под завала, сквозь который Давенпорт заставил себя пройти, вспомнив, что это сон. Второй завал перекрыл выход из внутренних дворов, третий – засыпал вход в церковь, но само здание как-то держалось. Более того, в узеньких окнах бился рыжий живой свет. Там кто-то был, кто-то, к кому бросился на помощь Эйвон Ларак, но не дошел.
Чарльз опустился на корточки рядом с неловко вывернутым сапогом, протянул руку и в который раз ничего не коснулся. Он здесь был, и его здесь не было…
Справа рухнуло что-то большое, разлетелось вдребезги, острые каменные осколки картечью прошлись по двору. К счастью, пустому, если не считать мертвых и капитана Давенпорта. Жизнь, то есть то, что от нее осталось, билась по ту сторону завала у заросших камнем ворот. Можно было вернуться к ним или пройти сквозь стены и вырваться из надорского кошмара, но Чарльз бросился туда, куда не добрался Ларак.
Наверное, разбегаться было незачем, но капитан еще не привык к тому, что с ним творится. Когда прочерченная трещинами кладка оказалась перед самыми глазами, Давенпорт не выдержал и зажмурился. На мгновенье, но этого хватило. Он опять ничего не увидел и ничего не понял, просто оказался внутри. В очередном кошмаре.
Доброй четверти потолка в алтарной части как не бывало. Почти слипшиеся лу́ны и уцелевшие лампады высвечивали груду балок и камней. Между уцелевшими скамьями металось несколько человек, а у засыпанного алтаря кто-то лежал. Кто-то мертвый… Вокруг покойника стояли на коленях священник, худая женщина во вдовьем покрывале, девочка и простоволосая заплаканная толстуха.
Луны совсем сошлись, свет из желтого стал багровым, в дыру градом посыпались камни. Священник вскочил и, вытянув вперед руки, словно собираясь нырнуть в несуществующую воду, побежал к двери. Она уцелела, но с той стороны был завал. Чарльз это знал, те, кто был внутри, еще нет. Клирик толкнул дверь, та не подалась, священник навалился всем телом, потом замолотил по створкам кулаками. Каменный дождь стал реже. Высокий слуга задрал голову и вздрогнул, худое лицо исказил ужас. Чарльз тоже глянул вверх; стену и часть потолка рассекала трещина, похожая на Рассанну, как ее рисуют на картах.
– Осторожней… Трещина!
Давенпорт с криком бросился к алтарю, он помнил, что дверь завалена, но забыл, что его не слышат.
Стоявшая на коленях женщина медленно обернулась и посмотрела сквозь капитана. Немолодая и очень спокойная, она что-то сказала, и тут Чарльз понял, кто перед ним. Мирабелла Окделл не покидала Надора, но это могла быть лишь она. Перед герцогиней лежала ее дочь. Мертвая.
Лицо девочки было испуганным и удивленным. Она казалась живой, мать – нет. Хозяйка Надора скользнула взглядом по трещине и колотящим в дверь людям и отвернулась. Ее губы шевелились, глаза глядели на гигантскую багровую луну. Неужели молится? Сейчас?!
Пол вздрогнул от очередного удара, у «Рассанны» по-явились притоки. Одна из верхних лампад покосилась, на переломанные скамьи потекло горящее масло, девочка, двойник той, что лежала на полу, растерянно заморгала, по худым щекам побежали слезы. Кто это, Дейдри или Эдит?
Из-за однорукого святого выскочили коренастый парень и девушка в платье для верховой езды. Коренастый принялся сбивать огонь плащом, девушка тоже схватила какую-то тряпку. Им на помощь кинулся высокий слуга и кто-то со шпагой, похожий на отставного офицера.
Пламя пригнуло голову и погасло, парень бросил прожженный плащ и повернулся к наезднице, это был Реджинальд Ларак. Девушка… Айрис Окделл покачала головой и вдруг поцеловала Реджинальда в щеку.
Новый толчок разворошил дымящуюся кучу, слева рухнула колонна, храм заволокло пылью. Айрис отшвырнуло на переломанные скамьи, мужчины удержались на ногах, их плечи и головы были в каменном крошеве и какой-то трухе. Ларак кинулся к упавшей, но девушка уже поднялась, она часто дышала, на высокой скуле темнела ссадина.
Чарльз оглянулся. Слуга с продавленной рухнувшей статуей грудью лежал у стены, за ним торчала каменная рука, но клирик и человек пять уцелевших по-прежнему толкали дверь.
Из правого придела вывалился кусок лохматой тьмы. Круша уцелевшие скамьи, он устремился к алтарному завалу, и Чарльз в который раз перевел дух. Потому что черная косматая тварь без головы и хвоста была невозможна, еще невозможней насаженных на звезду лун и выросшей за воротами скалы. Потому что это все-таки сон, в который он раз за разом верил. Утром все кончится, а к вечеру они увидят Надор. Настоящий, целый и невредимый. Придется расставлять караулы, притворяться, что никогда не встречал Реджинальда, говорить с живым Лараком, «брать под покровительство» невесту герцога Эпинэ… Неужели она на самом деле такая худенькая, с запавшими серыми глазами и упрямым ртом?
Косматая нечисть присела на задние ноги – у нее были ноги, красные, с раздвоенными коровьими копытами, – и прыгнула вбок, мимоходом опрокинув Реджинальда. Плотный виконт пушинкой отлетел в сторону и сел, Айрис бросилась к нему, и тут «Рассанна» на потолке дрогнула, налилась чернотой и поплыла к тем, кто возился у заваленного выхода. Рассыпающаяся резная арка падала медленно, но люди двигались еще медленнее. Они оборачивались, заламывали руки, отступали и оступались, падали на колени, разевали рты, а сверху на них неспешно надвигались покрытые резьбой глыбы.
Украшенный дубовой гирляндой камень плавно опустился на плечо старого офицера, второй, поменьше, пришелся туда, где только что стоял молодой Ларак, половина скорбного бородатого лика уложила на выщербленную мозаику священника, серая тяжелая книга с вырезанной на ней свечой прижала к полу хохочущую женщину, а потом все скрылось в пыли.
Первой опомнилась черная тварь. По-собачьи отряхнувшись, она осторожно тронула копытом Реджинальда, отступила и замерла, ковыряя мозаику. Ларак чихнул и затряс головой, Айрис выпустила его руку и шагнула к роющей пол нечисти. Та вновь отступила и остановилась. Девушка сделала еще один шаг – все повторилось: отход, остановка, ожидание. Тварь хотела, чтобы за ней шли, и Айрис шла, а за ней, шатаясь, брел Реджинальд, перемазанный, но живой. Живы были и трое у алтаря. Девочка и толстуха плакали, Мирабелла молилась. Трещины на потолке стали шире, по накренившемуся полу катался бронзовый шар. Откуда он взялся, Чарльз не понял.
Безголовый то ли бык, то ли пес топнул ногой и потрусил туда, откуда выскочил, Айрис переглянулась с Реджинальдом и побежала следом. Тварь остановилась в алькове у груды мусора. Щепки, вырванные с мясом петли и несколько бронзовых завитков – вот и все, что осталось от разбитой панели, вместо которой чернела стрельчатая дыра. Выход!.. Он все-таки был! Первой на багровый от спятившей луны снег выскочила Айрис, вздохнула всей грудью, торопливо прижалась щекой к щеке подоспевшего Реджинальда и опрометью бросилась назад. К матери и сестре. Она вряд ли заметила обезглавленные башни, нависшие над осевшими стенами скалы, разрубившую двор трещину. Чарльз видел все и ничего не мог – ни помочь, ни умереть, ни проснуться…
Реджинальд Ларак, прихрамывая, устремился за Айрис. Он ее любил, в этом не было сомнений. Любил, чьей бы невестой она ни была. Савиньяк опять угадал, и Чарльз едва не взвыл от непрошеной ярости, хотя Маршал Севера не командовал чужими снами.
Давенпорт с ненавистью глянул на не значащуюся ни в одном атласе звезду и нырнул в черную щель, пройдя сквозь лежащего на пороге монстра.
Айрис держала сестру за руки, вынуждая встать. Девочка судорожно всхлипнула, но подчинилась. Герцогиня Мирабелла тоже поднялась. В безмолвном корчащемся безумии только она и походила на камень. Айрис указала в сторону алькова. Торопливо вскочила толстуха, подоспел Реджинальд, принялся что-то объяснять. Айрис мотнула головой и закусила губу, мимо, чудом миновав вдовствующую герцогиню, прокатился проклятый шар, налетел на мертвую и застыл, прижавшись к худенькому бедру. Мирабелла проводила его взглядом и опустилась на колени – она не хотела уходить. Айрис бросилась на пол вместе с матерью, она не молилась и не молила, а пыталась ее поднять. Герцогиня вырвала у дочери руку и опустила вуаль. Девушка встала, ее губы были искусаны в кровь, но она не плакала, только дрожала, словно очень замерзла. Эдит или Дейдри смотрела то на сестру, то на мать, толстуха уже шмыгнула в альков, Реджинальд все еще что-то говорил. Мирабелла обернулась. Она смотрела на младшую дочь, только на нее, и та покорно встала на колени, молитвенно стиснув изодранные в кровь руки. Когда же утро?! Лучше не спать месяц, чем видеть такое…
Вздрогнул и пошел волнами пол, шар покинул свое пристанище и, матово поблескивая, покатился к бесполезной двери, дыра сверху стала еще шире, она походила на глаз. Огромный, налитый кровью глаз с желтым горящим зрачком. Айрис потянула сестру за руку, та даже не повернула головы. Из-за груды мусора вылетела красноногая тварь, едва не опрокинула молящихся и бросилась назад. Реджинальд мотнул головой, словно получивший приказ новобранец, схватил Айрис за руку и поволок за красноногим.
Пол ходил ходуном, одна за другой валились еще уцелевшие статуи, но в клубах пронизанной красным светом пыли Чарльз как-то различал две человеческие фигурки и мчащуюся рядом косматую черноту. Они почти достигли алькова, когда рухнула центральная колонна. Теперь в трещинах был весь потолок. Нет! Трещины уже не были трещинами, а потолок – потолком. Больше ничем не связанные плиты и балки неслись вниз, на бегущих и на коленопреклоненных, на уже мертвых и пока живых.
Давенпорт еще успел заметить, как вставшая на дыбы черная тварь остановила первого из каменных монстров, закрыв собой прижавшихся друг к другу людей. Реджинальд обнимал Айрис, а черная тварь держала рехнувшиеся плиты. Пока могла… Пока очередная глыба не заставила ее рухнуть сначала на колени, а потом на брюхо, похоронив тех, кого она хотела спасти. И только тогда Чарльз Давенпорт проснулся.
