Старый город

Город латаный-перелатаный,

Весь потрёпанный и заношенный,

Есть в нём улицы мрачноватые,

И квартиры есть – нехорошие.

Знать не надо бы, ох, не надо бы –

Не порадует вас находками

То, что кроется за фасадами,

За воротами да решётками.

Посмотрите, как будто издали,

Близоруко не надо щуриться:

За венчанием ли, за тризной ли

Выбегает народ на улицы…

А бегут ли они за счастием,

Никому никогда не ведомо,

С этим городом соучастие

Оборачивается бедами.

Город, выстраданный великими,

По великому мановению,

Насмехается над безликими,

Догоняющими мгновение.

* * *

Румянцевский сад

Иду к дубам Румянцевского сада –

Уже почти приятелям моим,

Привычно их охватываю взглядом:

Зелёные! Ещё мы постоим!

На хлипкой и растоптанной дорожке –

Следы вполне невиданных зверей.

И воробьи выхватывают крошки

Из клювов лупоглазых сизарей.

Здесь – наше всё. И всё – чуть-чуть не наше,

Не от души, скорей, из головы.

И витязи, один другого краше,

Несутся в иномарках вдоль Невы.

На тумбы взгромоздились без истерик –

История понятна и проста –

И ждут весьма диковинные звери,

Как на манеже, щёлканья хлыста.

Безумное количество историй

И сказок знаю я наперечёт.

А рядом – Невской дельты Лукоморье,

И я – сама себе учёный кот.

* * *

Прокукарекать

Шаркают чуть слышно иномарки,

Щерятся рекламные плакаты,

Улицы немарки и неярки,

Плоски или чуточку покаты.

Мальчики и девочки смеются,

Я ж пишу историю и плачу

В колыбели русских революций

И контрреволюции – в придачу.

Разбужу кого ли ото сна я,

Забреду ль опять в другую реку,

Рассветёт ли, нет – пока не знаю:

Наша цель – хотя б прокукарекать.

* * *

Сфинксы

Отъяв от недр своей земли

И погрузив на корабли,

Во град Великого Петра

Навстречу северным ветрам

Везли двух идолов, химер –

Что вес, что древность, что размер!

Минуя Сены берега,

В края, где буйствует пурга.

Под низким небом в облаках –

Дожди, смывающие прах

Тысячелетий, и зима,

Порой сводящая с ума…

Где яркий свет родимых Фив,

Где Нила щедрого разлив,

Где раскалённые пески?

Лишь берег чуждой им реки…

Рябит разбухшая Нева,

И перед взглядом божества

Преобладает серый цвет

Уже сто восемьдесят лет.

* * *

Дождик

Сеет дождик пылью мелкой,

Даль туманна и пуста,

И почти не видно Стрелку

С лейтенантского моста.

Капли пыль в саду прибили,

Но зато дорожки – вдрызг,

И грозят автомобили

Веерами грязных брызг.

Развернулся над Невою

Дождевой упрямый фронт.

Старый дуб над головою

Щёлкнул жёлудем о зонт.

Всё уныло в тусклом мраке,

Но украсив общий вид,

И без солнца Исаакий

Ослепительно блестит.

И блестит, как Исаакий,

Купол каждого зонта.

Хоть поймёт её не всякий,

Есть и в этом красота.

* * *

Объезд

Как бы это ни звучало нелогично и нелепо,

Я люблю, когда автобус объездным путём пускают,

Ежедневно по маршруту скучно следующий слепо,

Он хоть чуть, но в приключенья пассажиров вовлекает.

Хоть чуть-чуть разнообразит монотонность и банальность,

Хоть чуть-чуть да приоткроет нам неведомые дали:

Увезёт в пустынных улиц параллельную реальность,

Тех, что транспорта такого отродясь и не видали.

Опьянит щемящим духом заводской периферии,

Неожиданной и странной, с центром города в соседстве –

Лёгким вздохом захлебнёшься от внезапной эйфории

И привстанешь на носочки перед чудом, словно в детстве.

А не то махнёт направо, вместо, чтоб свернуть налево,

Повезёт тебя по главным, историческим местам,

Как наследную принцессу, а не то – и королеву:

От дворцового ансамбля – до Дворцового моста!

А потом вернёт обратно, чтоб не очень зарывалась:

Мол, давай-ка возвращайся на привычный свой маршрут!

Но оставит впечатленье эта крохотная малость,

Неожиданный подарок этих нескольких минут.

* * *

Курсирую…

Курсирую сквозь Питер спозаранку

В тисках своей рабочей кабалы.

Встречаются друг с другом у Фонтанки

По-достоевски острые углы.

Здесь, у мостов Калинкиных, калина

Не прижилась, лишь слова звук пустой,

Окно в торце, и свет сошёлся клином,

Схлестнувшись с обступившей чернотой.

И, городом больные горожане,

Мы так же угловаты, как и он,

Влиянию словесных недержаний

Подвержены с наветренных сторон.

За каждый пряник ждём удара плети,

За ложку мёда – жала диких пчёл.

А город по прошествии столетий

Маразму паранойю предпочёл.

Он разболтает в лужах на дороге

Словесную бессовестную муть,

Таких насочиняет патологий,

Что Достоевский может отдохнуть.

Пахнёт холодным ветром Петрограда,

Под сердцем отзовётся горячо:

Идёт мужик к Румянцевскому саду

С винтовкой через правое плечо.

Повеет революцией, войною,

И век не тот, и я уже не та…

Но, обогнув, увижу за спиною

Привычный абрис чёрного зонта.

И вспомню про забытые перчатки,

Когда накроет холода волной,

И жёлудь сухо щёлкнет о брусчатку –

Затвором за напрягшейся спиной…

* * *