Двести пятьдесят седьмая ночь

Когда же настала двести пятьдесят седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что женщина говорила Ала‑ад‑дину: „А когда он пришлёт к тебе завтра посланного от властей, и кади и мой отец скажут тебе: „Разводись!“, спроси их: „Какое вероучение позволяет, чтобы я женился вечером и развёлся утром?“ А потом ты поцелуешь кади руку и дашь ему подарок, и каждому свидетелю ты также поцелуешь руку и дашь десять динаров, – и все они станут говорить за тебя. И когда тебя спросят: „Почему ты не разводишься и не берёшь тысячу динаров, мула и одежду, как следует по условию, которое мы с тобою заключили?“, ты скажи им: „Для меня каждый её волосок стоит тысячи динаров, и я никогда не разведусь с нею и не возьму одежды и ничего другого“. А если кади скажет тебе: „Давай приданое!“, ты ответь: „Я сейчас в затруднении“; и тогда кади со свидетелями пожалеют тебя и дадут тебе на время отсрочку“.

И пока они разговаривали, вдруг посланный от кади постучал в дверь, и Ала‑ад‑дин вышел к нему, и посланный сказал: «Поговори с эфенди,[277]твой тесть тебя требует».

И Ала‑ад‑дин дал ему пять динаров и сказал: «О пристав, какой закон позволяет, чтобы я женился вечером и развёлся утром?» – «По‑нашему, это никак не допускается, – ответил пристав, – и если ты не знаешь закона, то я буду твоим поверенным». И они отправились в суд, и кади спросил Ала‑ад‑дина: «Почему ты не разводишься и не берёшь того, что установлено по условию?» И Ала‑ад‑дин подошёл к кади и поцеловал ему руку и, вложив в неё пятьдесят динаров, сказал: «О владыка наш, кади, какое учение позволяет, чтобы я женился вечером и развёлся утром, против моей воли?» – «Развод по принуждению не допускается ни одним толком из толков мусульман», – отвечал кади. А отец женщины сказал: «Если ты не разведёшься, давай приданое – пятьдесят тысяч динаров». – «Дайте мне отсрочку на три дня», – сказал Ала‑ад‑дин; а кади воскликнул: «Срока в три дня недостаточно! Он отсрочит тебе на десять дней!»

И они согласились на этом и обязали Ала‑ад‑дина через десять дней либо отдать приданое, либо развестись.

И он ушёл от них с таким условием и взял мяса и рису, и топлёного масла, и всего, что требовалось из съестного, и отправился домой и, войдя к женщине, рассказал ей обо всем, что с ним случилось. «От вечера до дня случаются чудеса, – сказала ему женщина, – и от Аллаха дар того, кто сказал:

Будь же кротким, когда испытан ты гневом,

Терпеливым – когда постигнет несчастье,

В ваше время беременны ночи жизни

Тяжкой ношей, – они ведь рождают диво»

А потом она поднялась и приготовила еду и принесла скатерть, и они стали есть и пить, и наслаждаться, и веселиться; а после этого Ала‑ад‑дин попросил её сыграть какую‑нибудь музыку, и она взяла лютню и сыграла музыку, от которой развеселится каменная скала, и струны взывали в помещении: «О любимый», и женщина пела и заливалась.

И так они наслаждались, шутили и веселились и радовались, – и вдруг постучали в ворота.

И женщина сказала Ала‑ад‑дину: «Встань посмотри, кто у ворот»; и он пошёл и открыл ворота и увидел, что перед ним стоят четыре дервиша. «Чего вы хотите?» – спросил он их; и дервиши сказали: «О господин, мы дервиши из чужих земель, и пища нашей души – музыка и нежные стихи. Мы хотим отдохнуть у тебя сегодня ночью, до утра, а потом пойдём своей дорогой, а тебе будет награда от Аллаха великого. Мы любим музыку, и среди нас нет никого, кто бы не знал наизусть касыд, стихов и строф». – «Я посоветуюсь», – сказал им Ала‑ад‑дин и вошёл и осведомил женщину, и она сказала: «Открой им ворота!»

И Ала‑ад‑дин открыл дервишам ворота и привёл их и посадил и сказал им: «Добро пожаловать!», а затем он принёс еду; но они не стали есть и сказали: «О господин, наша пища – поминание Аллаха в сердцах и слушание певиц ушами, и от Аллаха дар того, кто сказал: Желаем мы одного: чтоб встретились мы с тобой, есть‑то особенность, животным присущая. Мы слышали у тебя нежную музыку, а когда мы вошли, музыка прекратилась. О, если бы увидеть, кто та, что играла музыку: белая или чёрная невольница или же дочь родовитых?» – «Это моя жена, – ответил Ала‑ад‑дин и рассказал им обо всем, что с ним случилось, и сказал: Мой тесть наложил на меня десять тысяч динаров ей в приданое, и мне дали десять дней отсрочки». – «Не печалься, – сказал один из дервишей, – и держи в мыслях только хорошее. Я шейх дервишской обители, и мне подчинены сорок дервишей, над которыми я властвую. Я соберу тебе от них десять тысяч динаров, и ты сполна выплатишь приданое, которое причитается с тебя твоему тестю. Но прикажи жене сыграть нам музыку, чтобы мы насладились и почувствовали бодрость, музыка для некоторых людей – пища, для некоторых – лекарство, а для некоторых – опахало».

А эти четыре дервиша были халиф Харун ар‑Рашид, везирь Джафар аль‑Бармак, Абу‑Новас (аль‑Хасан ибн Ханн)[278]и Масрур – палач мести; и проходили они мимо Этого дома потому, что халиф почувствовал стеснение в груди и сказал своему везирю: «О везирь, мы хотим выйти и пройтись по городу, так как я чувствую стеснение в груди». И они надели одежду дервишей и вышли в город и проходили мимо этого дома, и, услышав музыку, захотели узнать истину об этом деле.

И гости Ала‑ад‑дина проводили ночь в радости и согласии, обмениваясь словами, пока не настало утро, и тогда халиф положил сто динаров под молитвенный коврик, я они попрощались с Ала‑ад‑дином и ушли своею дорогою.

И женщина подняла коврик и увидела под ним сто динаров и сказала своему мужу: «Возьми эти сто динаров, которые я нашла под ковриком, дервиши положили их, прежде чем уйти, и мы не знали об этом».

И Ала‑ад‑дин взял деньги и пошёл на рынок и купил на них мяса, и рису, и топлёного масла, и всего, что было нужно.

А на другой день он зажёг свечи и сказал своей жене: «Дервиши‑то не принесли десяти тысяч динаров, которые они мне обещали. Это просто нищие».

И пока они разговаривали, дервиши вдруг постучали в ворота. И жена Ала‑ад‑дина сказала: «Выйди, открой им», – и Ала‑ад‑дин открыл ворота и, когда они вошли, спросил: «Вы принесли десять тысяч динаров, которые вы мне обещали?» – «О, ничего из них не удалось достать, – отвечали дервиши, – но не бойся дурного: если захочет Аллах великий, мы сварим тебе завтра химический состав[279]. Прикажи твоей жене дать нам послушать музыку, от которой ободрились бы наши сердца, так как мы любим музыку».

И Зубейда сыграла им на лютне музыку, от которой Заплясала бы каменная скала, и они провели время в наслаждении, радости и веселье, рассказывая друг другу разные истории; и когда взошло утро и засияло светом и Заблистало, халиф положил под коврик сто динаров, а потом они простились с Ала‑ад‑дином и ушли своей дорогой.

И они продолжали ходить к нему таким образом в течение девяти вечеров, и каждый вечер халиф клал под коврик сто динаров. А когда подошёл десятый вечер, они не пришли, и причиною их отсутствия было то, что халиф послал за одним большим купцом и сказал ему:

«Приготовь мне пятьдесят тюков тканей, которые привозят из Каира…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.