Шестьсот восемьдесят шестая ночь

Когда же настала шестьсот восемьдесят шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда повелитель правоверных услышал от девушки эти стихи, ему понравилась её красота и красноречие, и он спросил её: „О дочь благородных, эти стихи из сказанного тобою или из переданного?“ – „Из сказанного мною“, – ответила девушка, и халиф молвил: „Если твои слова – правда, сохрани смысл и перемени рифму“. И девушка произнесла:

«Скажи, – пусть призрак твой уйдёт

От ложа моего в час сна,

Чтоб отдохнул я и погас

Огонь, которым грудь полна,

Больной томим в руках любви,

Постель его – тоска одна.

Что до меня – я таков, как знаешь

А ты – любовь твоя ценна?»

«Этот отрывок тоже украден», – сказал халиф. И девушка молвила: «Нет, это мои слова». И тогда халиф сказал: «Если это также твои слова, сохрани смысл и измени рифму».

И девушка произнесла:

«Скажи, – пусть призрак твой уйдёт

От ложа, все когда во еде,

Чтоб отдохнул я и погас

Огонь, пылающий во мне.

Больной томим в руках любви

На ложе бденья, весь в огне»

Что до меня – я таков, как знаешь,

А ты в любви верна ли мне?»

«Этот тоже украден», – сказал халиф. И когда девушка ответила: «Нет, это мои слова», Халиф молвил: «Если это твои слова, сохрани смысл и измени рифму».

И девушка произнесла:

«Скажи, – пусть призрак твой уйдёт

От ложа, все когда заснёт,

Чтоб отдохнул я и погас

Огонь, что ребра мои жжёт»

Больной, мечась в руках любви,

На ложе слез покоя ждёт.

Что до меня – я таков, как знаешь.

Твою любовь судьба вернёт?»

«От кого ты в этом стане?» – спросил повелитель правоверных. И девушка ответила: «От того, чья палатка в самой середине и чьи колья самые высокие». И понял повелитель правоверных, что она – дочь старшего в стане. «А ты из каких пастухов коней?» – спросила девушка. И халиф сказал: «Из тех, чьи деревья самые высокие и плоды самые зрелые». И девушка поцеловала землю и сказала: «Да укрепит тебя Аллах, о повелитель правоверных!» И пожелала ему блага, и потом ушла с дочерьми арабов. «Неизбежно мне на ней жениться», – сказал халиф Джафару. И Джафар отправился к отцу девушки и сказал ему: «Повелитель правоверных хочет твоей дочери». И отец ему ответил: «С любовью и уважением! Её отведут как служанку его величеству владыке нашему, повелителю правоверных».

И потом он снарядил свою дочь и доставил её к халифу, и тот женился на ней и вошёл к ней, и была она для него одной из самых дорогих из его жён, а её отцу он подарил достаточно благ, чтобы защитить его среди арабов. А потом отец девушки перешёл к милости Аллаха великого, и прибыло к халифу известие о его кончине, и он вошёл к своей жене грустный, и когда она увидала его грустным, она поднялась и, войдя в свою комнату, сняла свои бывшие на ней роскошные одежды, надела одежды печали и подняла плач. И её спросили: «Почему это?» И она сказала: «Умер мой отец». И люди пошли к халифу и рассказали ему об этом, и он поднялся и пришёл к своей жене и спросил её, кто ей об этом рассказал. И она отвечала: «Твоё лицо, о повелитель правоверных». – «А как так?» – спросил халиф. И она сказала: «С тех пор как я у тебя поселилась, я видела тебя таким только в этот раз, а мне не за кого было бояться, кроме моего отца, из‑за его старости. Да живёт твоя голова, о повелитель правоверных!»

И глаза халифа наполнились слезами, и он стал утешать жену в утрате её родителя, и она провела некоторое время, печалясь об отце, а затем присоединилась к нему, да будет милость Аллаха над ними всеми.

Рассказ об аль‑Асмаи и трех девушках (ночи 686–687)

Рассказывают также, что повелитель правоверных Харун ар‑Рашид однажды ночью сильно томился бессонницей. И он поднялся с постели и стал ходить из комнаты в комнату, но не переставал тревожиться в душе великою тревогой, а утром он сказал: «Ко мне аль‑Асмаи!» И евнух вышел к привратникам и сказал ям: «Повелитель правоверных говорит вам: „Пошлите за аль‑Асмаи!“ И когда аль‑Асмаи явился и повелителя правоверных осведомили об этом, он велел его ввести, посадил его и сказал ему: „Добро пожаловать!„а затем молвил: – О Асмаи, я хочу, чтобы ты рассказал мне самое лучшее, что ты слышал из рассказов о женщинах и их стихах“. – «Слушаю и повинуюсь! – ответил аль‑Асмаи. – Я слышал многое, но ничто мне так не понравилось, как три стиха, которые произнесли три девушки…“

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.