Восемьсот двенадцатая ночь

Когда же настала восемьсот двенадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царица сказала старухе: „Я клянусь Аллахом и подтверждаю всеми клятвами, что если она окажется его женой, я не помешаю ему её взять и помогу ему взять её и уехать с нею в его страну“. И старуха поверила её словам и не знала она, что задумала в душе царица, а эта распутница задумала в душе, что если её сестра не жена Хасана и её дети на него не похожи, она убьёт его.

И потом царица сказала старухе: «О матушка, если правду говорит моё опасение, его женой окажется моя сестра Манар‑ас‑Сана, а Аллах знает лучше! Эти качества – её качества, и все достоинства, которые он упомянул: превосходная красота и дивная прелесть не найдутся ни у кого, кроме моих сестёр – в особенности, у младшей».

И старуха поцеловала ей руки и вернулась к Хасану и осведомила его о том, что сказала царица, и у Хасана улетел от радости ум, и он подошёл к старухе и поцеловал её в голову, и она сказала ему: «О дитя моё, не целуй меня в голову, а поцелуй в рот и считай это наградой За благополучие. Успокой душу и прохлади глаза, и пусть твоя грудь будет всегда расправлена, и не брезгай поцеловать меня в рот – я виновница твоей встречи с нею. Успокой же твоё сердце и ум, и пусть будет твоя грудь всегда расправлена и глаз прохлажден и душа спокойна». И затем она простилась с ним и ушла, а Хасан произнёс такие два стиха:

«Любви моей четыре есть свидетеля

(Во всяком деле свидетелей бывает двое):

Трепет сердца, и в членах дрожь постоянная,

И худоба тела, и уст молчание».

И потом он произнёс ещё такие два стиха:

«Две вещи есть – коль глаза слезами кровавыми

О них бы заплакали, грозя, что исчезнут, –

Десятую часть того, что должно, не дали бы

Те вещи – цвет юности и с милым разлука».

А старуха надела оружие и взяла с собою тысячу всадников и отправилась на тот остров, где находилась сестра царицы, и ехала до тех пор, пока не приехала к сестре царицы, а между городом Нур‑аль‑Худа и городом её сестры было три дня пути. И когда Шавахи достигла города, она вошла к сестре царицы, Манар‑ас‑Сана, и приветствовала её и передала ей приветствие её сестры Нур‑аль‑Худа и рассказала ей, что царица стосковалась по ней и по её детям, и сообщила ей, что царица Нур‑альХуда на неё гневается за то, что она её не посещает. И царица Манар‑ас‑Сана ответила: «Право против меня и за мою сестру. И я сделала упущение, не посетив её, но я посещу её теперь».

И она велела вынести свои палатки за город и захватила для сестры подходящие подарки и редкости. А царь, её отец, посмотрел из окна дворца и увидел, что выставлены палатки, и спросил об этом, и ему сказали: «Царевна Манар‑ас‑Сана поставила свои палатки на этой дороге, потому что она хочет посетить свою сестру Нураль‑Худа». И, услышав об этом, царь снарядил для неё войско, чтобы доставить её к её сестре, и вынул из своей казны богатства, кушанья, напитки, редкости и драгоценности, для которых бессильны описания. А семь дочерей царя были родные сестры – от одного отца и одной матери, кроме младшей. И старшую звали Нур‑альХуда, вторую – Наджм‑ас‑Сабах, третью – Шамс‑ад‑Духа, четвёртую – Шаджарат‑ад‑Дурр, пятую – Кут‑аль‑Кулуб, шестую – Шараф‑аль‑Банат, и седьмую – Манар‑асСана, и это была младшая из сестёр и жена Хасана, и была она им сестрой только по отцу.

И потом старуха подошла и поцеловала землю меж рук Манар‑ас‑Сана, и Манар‑ас‑Сана спросила её: «У тебя есть ещё просьба, о матушка?» И старуха сказала: «Царица Нур‑аль‑Худа, твоя сестра, приказывает тебе переодеть твоих детей и одеть их в рубашки, которые она им сшила, и послать их к ней со мною. И я возьму их и поеду с ними вперёд и буду вестницей твоего прихода к ней». И когда Манар‑ас‑Сана услышала слова старухи, она склонила голову к земле, и цвет её лица изменился, и она просидела понурившись долгое время, а потом покачала головой и подняла её к старухе и сказала: «О матушка, моя душа встревожилась и затрепетало моё сердце, когда ты упомянула о моих детях. Ведь со времени их рождения никто не видел их лица из джиннов и людей – ни женщины, ни мужчины, и я ревную их к ветерку, когда он пролетает». И старуха воскликнула: «Что это за слова, о госпожа! Или ты боишься для них зла от твоей сестры…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.