Предисловие. Актуальность проблем, связанных с формированием антропологии права, призванной придать праву «человеческое измерение»

Актуальность проблем, связанных с формированием антропологии права, призванной придать праву «человеческое измерение», обусловлена обстоятельствами как практического, так и теоретического характера. Причём обе группы факторов имеют один и тот же источник – право субъективной свободы, выступающее одним из фундаментальных принципов устройства современного мира.

Право единичного лица на удовлетворение собственного своеобразия отнюдь не вдруг было реализовано в жизнедеятельности общества, а потому далеко не сразу было признано, законодательно закреплено и осуществлено в таком государственном устройстве, которое способно справиться со своей противоположностью, выдержать противоречие с этим «своим иным». Как свидетельствует опыт исторического развития современных и традиционных обществ (особенно в XX в.), рациональное сознание постоянно пытается противопоставить эти противоположные моменты друг другу как якобы самостоятельно существующие крайности.

XX столетие явило нам многочисленные примеры политико-правовой практики не только чудовищного попрания политической властью свободы личности и унижения её достоинства, радикального отрицания частной собственности и неустанной борьбы с гражданским обществом, но и массового истребления государством своих граждан. При этом целью такой практики было тотальное осуществление «идеи» абсолютной значимости права исключительного класса, самобытной нации, избранной расы, особенной религии.

Но вместе с тем именно XX век стал той эпохой, когда права человека были провозглашены в современных обществах едва ли не единственным критерием оценки сложных и противоречивых процессов глобализации, происходящих в мире. Сегодня законодательство современной России испытывает всё возрастающее влияние международно-правовых актов по правам человека. В ч. 1 ст. 17 Конституции РФ закреплено, что в Российской Федерации признаются права и свободы человека и гражданина согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и в соответствии с Конституцией РФ. Это даёт основание понимать правовой статус человека и гражданина России как единый комплекс внутригосударственных и международных норм, содержащих права и свободы граждан.

Из сказанного ясно, почему современная либерально-правовая мысль не останавливается на констатации того, что понимание прирождённого характера прав и свобод, принадлежащих человеку, позволяет ему отстаивать свои права от каких бы то ни было посягательств. Впрочем, учёные не ограничиваются утверждением о том, что сегодня основное назначение права заключается в том, чтобы быть средством самореализации личности в гражданском обществе. Предельное основание современного либерально-правового дискурса составляет тезис, согласно которому в настоящее время частноправовая форма отношения человека и государства – это единственная форма их необходимой связи, ибо права и свободы человека и гражданина признаются здесь единственной ценностной системой, способной примирить современного человека с обществом и государством, преодолеть их взаимное отчуждение.

Специфика теоретико-методологической ситуации, сложившейся в современном отечественном правоведении свидетельствует о том, что в настоящее время ясно осознаётся большинством исследователей ограниченность каждого из существующих классических типов правопонимания, т.е. каждой особенной версии общей теории права. Одной из попыток преодоления теоретико-методологической узости традиционной юридической науки является юридическая антропология.

Кроме того, необходимость исследования методологических проблем антропологии права говорит и тот факт, что споры о статусе этого направления исследований в юридической науке, круге относящихся к его ведению проблем, о внутренней структуре и категориальном аппарате, равно как и об используемых здесь методах познания права, продолжаются до сих пор. Указанные обстоятельства обусловливают необходимость развёрнутого объективного исследования вопросов, связанных с формированием антропологического подхода к изучению права.

Один из результатов этого воззрения – возникшая в научных дискуссиях антропологов-юристов концепция правового плюрализма, согласно которой классический способ управления людьми, основывающийся на требовании соответствия действий индивидуума закону, сегодня сменяется на международном и национальном уровнях признанием за каждым человеком его собственных прав, в том числе права отличаться. Поэтому, как полагают представители антропологии права, необходима ревизия существующего классического конституционного централизма, что придаст большее значение обычному праву и определит его место среди множества правовых порядков, сосуществующих в одном государстве или в единой общенациональной системе.

Человечество, по свидетельству многих ученых, сегодня находится на переломном, а потому кризисном, этапе своего раз­вития[1]. При этом кризис бытия, проявляющийся в глобальных про­блемах современности, дополняется кризисом познания - нивели­рованием, выхолащиванием субъекта познания в позитивистской парадигме когнитивного процесса. Во многом объективирующий сциентизм и привел мир к его кризисному состоянию[2]. Так как юриспруденция, несомненно, относится к числу общественных наук, то данная характеристика в полной мере относится и к ней, тем более что юридическая наука во многом повлияла на легитимацию правовых основ современного общества, оказавшегося в кризисном со­стоянии.

Отмеченные выше проблемы были осознаны и актуализированы в эпоху постмодерна, знаменующую переход от индустриального общества к новому, пока четко не определенному его состоянию. Осознание необходимости радикальных изменений основ бытия и познания не может не сказаться на господствующей картине мира, образе науки и специфике процесса познания. В общем и целом эти изменения характеризуются (объективно должны характеризоваться) переходом к гуманизации (или антропологизации) бытия и мышле­ния. В науке эти изменения обозначаются сменой парадигмы (если ее понимать несколько более расширительно, чем Т. Кун): от сци­ентистской реифицирующей программы позитивизма к антропоцентристской, гуманитарной науке. Именно в этом, как представляет­ся, состоит суть антропологического «переворота» в науковедении, происшедшего в конце XX в.

Антропологический подход во многом созвучен с идеями соци­ального конструктивизма, демонстрирующими активную (гораздо более активную, чем представлялось ранее) роль сознания по отно­шению к общественному бытию. Сегодня признается, что сознание определяется бытием, но социальное бытие в не меньшей степени определяется сознанием (индивидуальным и, считается, большее значение имеет общественное, хотя как формируются они – еще предстоит изучить).

Антропологическому перевороту способствовали также откры­тия в области неоклассической физики, в частности принципы нео­пределенности и дополнительности, постулирующие неисчерпае­мость любого явления и необходимость учитывать средства познания (шире - субъективный фактор) при анализе его (позна­ния) конечного результата. Не менее важную роль в этом сыграли такие мощные движения, как социология знания и когнитивная психология, привлекшие внимание к познавательным способнос­тям человека и к характеристикам научного сообщества, без чего картина гносеологии является ограниченной.

Социальный мир (и все его феномены, в том числе и право) с антропологической (конструктивистской) точки зрения является одновременно и объективным, и субъективным[3]. Он субъективен в том смысле, что конструируется первичным единичным действием (например, представителя референтной группы или правящей элиты по объявлению какого-либо действия правомерным либо противо­правным). В силу авторитета субъекта - носителя символического капитала, именующего некоторые действия в качестве правомерных либо противоправных, других обстоятельств (например, функциональной значимости определенного действия, подлежащего нормативной охране — закрепления посягательства на него как противоправного, заимствования иностранного опыта и т.п.) происходит легитимация сконструированного социального мира (социального института, правила поведения), то есть признание его широкими слоями насе­ления и седиментация («оседание» - букв. - «выпадение в осадок», т.е. проявление в образцах традиционного поведения). Все это при­водит к тому, что сконструированный мир реифицируется и начи­нает восприниматься как объективная данность, природа вещей, естественная сущность.

При этом следует иметь в виду, что социально значимый субъект формулирует правило поведения (в том числе и в форме запрета) отнюдь не произвольно. Он (его волюнтаризм) ограничен как ресур­сом наличных средств, так и здравым смыслом, так и оценкой легитимирующего потенциала, а также неким трансцендентным началом, проявляемым в измененном состоянии сознания. В конечном счете, окончательный выбор правила поведения как правомерного или противоправного зависит от широких народных масс, которые либо принимают его и вклю­чают в контекст правовой культуры общества, либо отвергают. Здесь принципиально важное значение имеет как социокультурный и истори­ческий, так и психологический контекст, который, по большому счету, и является трансцен­дентным критерием правовой селекции.

С другой стороны, социальный мир (включающий правовую реальность) с антропологической точки зрения - это мир фактов (фактического положения вещей) и мир значений (как объективи­рованных образов, так и индивидуализированных смыслов). Это не застывшая структура, а перманентный процесс объективации действий и смыслов, с одной стороны, и интериоризации реифицированных институтов и значений, с другой.

Суть антропологической научно-исследовательской программы[4] как раз и состоит в том, чтобы «расколдовать» (М. Вебер) или «деконструировать» (Ж. Деррида) социальный (и правовой) мир, разглядеть скрывающийся за кажущейся объективностью социальных (и правовых) институтов механизм их социального конструирова­ния. Поэтому конституция, законодательство, органы государствен­ной власти, правовые обычаи - не догмы, а объекты научной кри­тики, производимой для их совершенствования. Они - суть результаты нормотворчества человека, обусловленного историческим и социокультурным контекстом (и оказывающим на него обратное воздействие), зафиксированного в знаково-символической форме и реализуемого в правопорядке.

Все вышесказанное свидетельствует о том, что антропология права - это не самостоятельная дисциплина, располагающаяся между юриспруденцией и антропологией, а сама юриспруденция, которая не ограничивается формально-догматическим представлением и методологией о правовой реальности, но рассматривает и изучает ее в качестве культурного феномена, включающего «материальную» сторону и идеальную[5]. Такой подход не отрицает значение традици­онного взгляда на право и методов его исследования, но предпо­лагает его дополнение антрополого-культурологической рефлекси­ей в отношении формальной стороны права. Только такой подход в состоянии объяснить, почему одни и те же правовые институты в различных культурах действуют по-разному, с разной степенью эффективности и приводят к разным результатам.

Антропологическая научно-исследовательская программа в юриспруденции - достаточно новое явление. Если не считать работ М.М. Ковалевского[6] и Г. Мэна[7], то ее рождение следует датировать 60-70 гг. XX в.[8] Как относительно самостоятельное направление в юриспруденции антропология права исследует (практически до сегодняшнего дня) преимущественно нормативную организацию и властные отношения первобытного общества[9]. Таким образом, заключая сказанное и предваряя последующее изложение теоретико-методологической ситуации антропологии права можно сформулировать следующие выводы-задачи.

1. Логическая необходимость отечественной версии антропологии права вызвана неудовлетворительностью рационального доказательства, используемого традиционной юридической наукой. Его движение направляется деятельностью познающего субъекта, анализирующего определённое содержание исходного эмпирического допущения, облечённого в форму дефиниции. Стремление российских юристов-антропологов интегрировать в юридическую науку человека обусловлено осознанной ими необходимостью в разумном доказательстве, где предмет не получал бы свои определения посредством внешней рефлексии познающего субъекта, а определялся бы исходя из самого себя.

2. Теоретическая претензия отечественной антропологии права на преодоление формализма и догматизма традиционной юридической науки оказывается несостоятельной. Заявление юристов-антропологов об изменении «основного эпистемологического отношения» – субъект-объектного на субъект-субъектное, включающее в себя субъект-объектное, требует действительного преодоления, «снятия» ограниченного способа отношения сознания и его объекта в сфере опытного познания права. Это явным образом противоречит изначальной исторической ориентации антропологии права на противопоставление субъекта и объекта эмпирического наблюдения.

3. В настоящее время юридическая антропология существует в двух основных версиях. Первая представляет собой рефлектирующий эмпиризм в сфере права, обременённый субъективизмом как необходимым следствием развития эмпирического принципа (концепция Н. Рулана). Вторая версия является формально-догматической метафизикой права, т.е. ещё одной особенной модификацией общей теории права, которой также свойствен субъективизм (концепции российских авторов). Ни тот, ни другой вариант юридической антропологии не в состоянии познать необходимую связь многообразных явлений правовой реальности и всеобщего принципа права.

4. Ведущей парадигмой юридической антропологии объявлен человек как бесконечно своеобразная индивидуальность, единичная воля, необходимо детерминируемая природными вожделениями, склонностями, потребностями, равно как и особыми интересами и целями. Предъявленное праву требование признать человека именно в качестве единичной воли порождает противоречие между антропологией права и одним из основных принципов права – всеобщностью разумной воли человека, в силу которой он есть, безусловно, свободное существо.

5. Основополагающие логико-гносеологические принципы и фундаментальные парадигмы некритически заимствованы антропологией права из социально-культурной антропологии и социологии. Поэтому считается, что по базовым гносеологическим началам и основополагающим теоретическим моделям объяснения поведения человека юридическую антропологию следует рассматривать как определённое направление (скорее эмпирическое, нежели теоретическое) социологии права.

6. Так как в юридической антропологии право рассматривается только в его отношении к человеку как биосоциальному существу, то, предполагается, что антропология права должна рассматриваться как направление научных исследований, проводимых в границах социологии права, хотя теоретико-методологическая программа которого весьма противоречива.

7. Основные методы антрополого-правовых исследований (социологические, феноменологические, психологические, исторический методы) по своей логической природе есть не что иное, как анализ эмпирических данных о человеке как биосоциальном существе в его правовых проявлениях. Эти конкретные методы, несомненно, могут оказать существенную помощь в выявлении именно социокультурной обусловленности права. Однако они не могут гарантировать постижения подлинного понятия права, поскольку в их основании лежит дуализм субъекта и объекта, который не преодолевается в процессе познания социально-правовых явлений.