Евгений Евтушенко 14 страница

Историко-социологическое изучение жизненного пути и его компонентов не отрицает онтогенетических инвариант развития индивида. Но оно проясняет и подчеркивает ведущую роль, которую играют во взаимодействии биологического и социального исторические условия. Ничто не может изменить инвариантную последовательность циклов детства, взрослости и старости. Но длительность и содержание каждого из них зависят от социальных факторов. Причем эта зависимость имеет не только количественный, что наглядно видно при изучении динамики

продолжительности жизни или процессов акселерации, но и качественный характер.

Современная наука уделяет особенно много внимания проблеме качественных сдвигов, скачков в развитии. В биологии и психофизиологии это так называемые критические периоды, когда организм отличается повышенной сензитивностью (чувствительностью) и определенным внешним или/и внутренним фактором, воздействия которых именно в данной (и никакой другой) точке развития имеют особенно важные необратимые последствия.

В социологии и других общественных науках этому соответствует понятие «социальный переход» индивида или группы людей из одного социального состояния в другое (например, из детства в отрочество или из категории учащихся в категорию работающих). Специфически этнографический аспект данной проблемы — обряды перехода и их особый, частный случай — инициации.

Поскольку критические периоды и социальные переходы обычно сопровождаются какой-то, иногда болезненной, психологической перестройкой, психология развития (в частности, Э. Эриксон) выработала особое понятие «возрастных кризисов» или «нормативных кризисов развития». Слово «кризис» подчеркивает момент нарушения равновесия, появления новых потребностей и перестройки мотива-циойной сферы личности, но поскольку в данной фазе развития подобное состояние статистически нормально, то и кризисы эти называются «нормативными».

Зная соответствующие биологические и социальные законы, можно достаточно точно предсказать, когда, в каком среднем возрасте средний индивид данного общества столкнется с теми или иными проблемами, как эти проблемы связаны друг с другом, от каких сопутствующих факторов зависит глубина и длительность соответствующего нормативного кризиса и каковы типичные варианты его разрешения.

Но если нас интересует не структура жизненного пути среднестатистического индивида, а биография индивидуальной личности, объективные данные придется дополнить субъективными. Поворотными пунктами индивидуального развития могут быть любые жизненные события (случайно прочитанная книга, встреча с интересным человеком), которые по тем или иным причинам оказались для данной личности важными, судьбоносными. Проясняется

это лишь ретроспективно, поэтому любая биография индивидуальна и в какой-то степени субъективна.

Критические (сензитивные) периоды, социальные переходы, нормативные возрастные кризисы и индивидуальные жизненные события несводимы друг к другу и в то же время — взаимосвязаны.

Ни одно психофизиологическое или социально-психологическое событие жизни индивида не может быть понято, если не соотнести его с: а) хронологическим возрастом индивида в момент совершения данного события; б) когор-тной принадлежностью индивида, определяемой датой его рождения; в) исторической эпохой и календарной датой этого события. Далеко не одно и то же, женился человек в 18 или в 30 лет; соответствовал ли возраст его женитьбы среднестатистическим для данного поколения нормам и в какой исторической ситуации произошло это событие.,

Структура жизненного пути, «расписание», последовательность и время важнейших социальных переходов меняются из поколения в поколение. Даже небольшой временной интервал может оказаться в этом смысле существенным.

Американский социолог Г. Элдер-младший, изучая архивы Калифорнийского лонгитюда, сравнил структуру жизненного пути двух возрастных когорт, из которых первая родилась в 1920—21 гг. в Окленде, а вторая в 1928—29 гг. в соседнем городе Беркли!5. Никаких революций за эти восемь лет в США не произошло, обе когорты пережили экономический кризис и депрессию 1929—32 гг., вторую мировую войну и т.д. Тем не менее, возраст, в котором испытуемые столкнулись с этими событиями, существенно повлиял на *их судьбу, образование, профессиональную карьеру и т.д. Оклендских детей экономическая депрессия застала уже школьниками, так что они могли и должны были материально помогать своим семьям; в годы второй мировой войны свыше 90% мужчин этой группы служили в армии. Напротив, у детей из Беркли экономический кризис совпал с первыми годами детства, которые в силу этого оказались очень тяжелыми. Зато их переходный возраст пришелся не на депрессию 30-х годов, а на экономический подъем военных и послевоенных лет; только половина мужчин из этой когорты воевала, и то не во второй мировой войне, а в Корее. Различия в условиях формирования наложили определенный отпечаток на социально-психо-

логический облик этих людей, их участие в общественно-политической жизни и т.д.

Мультидисциплинарный подход к изучению развития человека, сочетающий данные биологии, социологии и психологии 16, убедительно показывает, что:

1. Ни процесс, ни конечный результат развития человека нельзя считать однонаправленным, ведущим к одному и тому же конечному состоянию.

2. Человек развивается от зачатия до смерти, причем пластичность, способность к изменению, хотя и в разной степени, сохраняется на всем протяжении жизненного пути. Развитие человека не ограничивается каким-то одним периодом жизни. Разные процессы развития могут начинаться, продолжаться, происходить и заканчиваться в разные моменты жизни, причем эти субпроцессы не обязательно протекают одинаково, по одним и тем же принципам.

3. Разные люди развиваются крайне неодинаково, это порождает множество биосоциальных, классовых и индивидуальных различий.

4. Развитие в разных сферах жизнедеятельности детерминируется множественными факторами, которые не сводятся к одной-единственной системе влияний. Развитие не является ни простым процессом биологического созревания, развертывания чего-то изначально заложенного, ни простым следствием воспитания и научения.

5. Человеческая индивидуальность не только продукт, но и субъект, творец своего собственного развития. Чтобы понять ее жизненный путь, необходимо учитывать множество социально-неструктурированных, случайных жизненных событий, ситуаций и кризисов, а также тех способов, которыми сама личность разрешает возникающие перед нею задачи.

Изучение жизненного пути сближает психологию с социологией, причем это сближение является обоюдным. Если психологам социология необходима для преодоления. «онтогенетических» моделей развития, то социологам изу- ■ чение жизненного пути помогает преодолеть привычную абсолютизацию безличных и жестких социальных структур. Современный биографический метод, сочетающий ко-гортный анализ с данными индивидуальных биографий, полученными путем изучения интимных личных документов, позволяет теснее связать картину макросоциального

развития с индивидуальными человеческими судьбами. Биографии поколений проясняются биографиями отдельных личностей, и обратно.

Тем не менее и здесь есть трудности. Социологи нередко абсолитизируют значение хронологического возраста, рассматривая его не просто как показатель каких-то биосоциальных или психических факторов, а как автономный причинный фактор (вспомним споры о том, когда, в каком именно возрасте, человек становится взрослым). Нередко наблюдается «когортоцентризм» — наивное представление, будто члены всех прошлых и будущих поколений взрослеют, развиваются и старятся так же, как наша собственная когорта, и абсолютизация исторического времени, не учитывающая, какие именно аспекты исторических изменений наиболее вечны для понимания тех или иных конкретных социальных процессов, например, темпов взросления и взаимоотношений между поколениями.

Чем многомернее и многограннее социально-историческое развитие, тем многообразнее становятся и индивидуальные траектории жизненного пути членов данного общества и тем бесплоднее попытки подогнать их к одному и тому же знаменателю.

Социология, как и психология, не может обойтись без помощи исторических наук, этнографии и культурологии. Возрастной символизм, система представлений и образов, в которых общество воспринимает, осмысливает и легитимирует жизненный путь индивида и возрастную стратификацию, так же универсален и одновременно — специфичен, как и сами эти явления. Можно только удивляться, что посвященные ему многочисленные этнографические и культурологические исследовании до сих пор не были, насколько мне известно, концептуализированы как единое целое. Даже сам термин «возрастной символизм», в отличие от «полового символизма», отсутствует в этнологических словарях и указателях.

Элементы возрастного символизма как подсистемы культуры соответствуют определенным «реальным» свойствам жизненного цикла и возрастной стратификации. Нормативные критерии возраста соответствуют стадиям жизненного цикла и структуре возрастных слоев. Аскрип-тивные возрастные свойства — культурно-нормативный аналог и эквивалент возрастных различий и свойств соответствующих возрастных слоев (классов). Символизация

возрастных процессов и возрастные обряды — не что иное, как отражение и легитимация социально-возрастных процессов, а возрастная субкультура производна от реальных взаимоотношений социально-возрастных слоев и организаций.

Однако эти явления рассматриваются культурологами не сами по себе и не в системе биологических или социально-структурных категорий, а как коллективные представления, символические элементы общественного сознания.

Каково практическое значение много- и междисциплинарного изучения жизненного пути?

Во-первых, оно проясняет взаимозависимость биологических и социальных факторов развития человека.

Во-вторых, оно позволяет связать в единое целое изучение закономерностей формирования личности (детство, отрочество и юность) и ее развития в зрелом возрасте и старости. В советской науке педагогика, ювентология и геронтология практически не связаны.

В-третьих, демонстрируя различия объективных и субъективных закономерностей мужского и женского жизненного пути, оно высвечивает принципиальную несостоятельность как бесполой психологии, так и представлений о биологической природе всех и всяческих половых различий.

В-четвертых, оно существенно обогащает социологию и психологию личности и имеет важное значение для педагогики.

Данные о стабильности, постоянстве многих личностных черт подчеркивают необходимость индивидуализации процессов обучения и воспитания. В то же время доказательство пластичности человеческой природы даже за рамками детства и юности подкрепляет надежды на возможность изучения и коррекции некоторых благоприобретенных качеств, стиля мышления и т.д. Понимание индивидуальной изменчивости и вариабельности жизненного пути — серьезное предупреждение против абсолютизации ценности жесткой идентификации личности с той или иной профессиональной ролью или положением. Современная социализация должна быть гибкой, допускающей возможность новых жизненных стартов, ресоциализации к изменившимся условиям, перемене работы, семейного статуса и т.д. Сравнительно-историческое изучение жизненного пути — необходимое условие понимания диалектики общего и специфического в современной подростковой и юношеской, субкультуре.

Примечания

1 Доклад на Всесоюзной конференции «Проблемы комплексного изуче-

ния человека», проходившей в Москве в 1988. Опубликован в сб.: Человек в системе наук / Под ред. И,Т. Фролова. — М., 1989.

2 Кроме многочисленных индивидуальных монографий это направление

представлено двумя многотомными сериями публикаций: Developmental psychology. N. Y., L., Academic Press (c 1970) and Lifespan development and behavior. N. if., L., Academic Press (c 1978; с 1985 —Erlbaum).

3 Riley МЖ a.o. (eds.). Aging and Society. 3 vols. N. Y., 1969—1972.

4 Riley M.W. a.o. (eds.). Aging from birth to death. 2 vols. Boulder, 1979;

1982.

5 См., напр.: Абульханова-Славская К. А. Диалектика человеческой жиз-

ни. — М., 1977; Логинова Н.А. Развитие личности и ее жизненный путь // Принцип развития в психологии. — М., 1978; Жизненный путь личности (вопросы теории и методологии социально-психологического исследования) / Под ред. JI.B. Сохань. — Киев, 1987; Гриба* кик А.В. Жизненный путь как социально-историческое утверждение человека. — Иркутск, 1985.

6 См., напр.: МоргунВ.Ф., Ткачева Н.Ю. Проблема периодизации разви-

тия личности в психологии.,— М., 1981; Петровский А.В. Развитие. личности. Возрастная периодизация // Психология развивающейся личности. / Под ред. А.В. Петровского. — М., 1987.

7 См.: Головаха Е.И., Кроник А.А. Психологическое время личности. —

Киев, 1984; Жизненный путь личности / Под ред. Л.В. Сохань. — Киев, 1987 (гл. 4, §3).

8 Краткий психологический словарь. — М., 1985. — С. 216.

9 См. Жизненный путь поколения: его выбор и утверждение / Под ред.

М.Х. Титма. — Таллин, 1985.

Ю См. подробнее: Кон И.С. Понятие поколения в современном обществоведении // Актуальные проблемы этнографии и современная зарубежная наука. — Л., 1979.

¹1 Ананьев Б.Г. Человек как предмет познания. — Л., 1969. — С. 103.

12тамже. С. 104—105.

13 См.: Тих Н.А. Ранний онтогенез поведения приматов. — М., 1966; i Ананьев Б.Г. Ук. соч.

14 Hareven Т.К. Introduction // Transitions. The Family and the Life Course

in Historical Perspective. — N. Y., 1978. P. 5.

15 Elder G.H. Children of the Great Depression. — Chicago 1974; G.H. Elder

(ed.) Life course dynamics. — Ithaca, 1985.

16 Human development and the Life Course: Multidisciplinary perspectives /

Ed. by A. Scrensen, F. Weinert, Sherrod. N. J., 1986; Studying persons and lives / Ed. by A. Rabin, R. Zucker, S. Frank. N. Y., 1990.

Раздел 2

психология

МЕЖНАЦИОНАЛЬНЫХ

ОТНОШЕНИИ

психология

ПРЕДРАССУДКА¹ (о социально-психологических

корнях этнических предубеждений)

* * * "

Когда рыцарь Ланцелот прибыл в город, порабощенный жестоким Драконом, он, к своему удивлению, услышал о доброте Дракона. Во-первых, во время эпидемии холеры Дракон, дохнув на озеро, вскипятил в нем воду. Во-вторых, он избавил город от цыган. «Но цыгане — очень милые люди», — удивился Ланцелот. «Что вы! Какой ужас! — воскликнул архивариус Шарлемань. — Я, правда, в жизни своей не видал ни одного цыгана. Но я еще в школе

проходил, что это люди страшные. Это бродяги по природе, по крови. Они — враги любой государственной системы, иначе они обосновались бы где-нибудь, а не бродили бы туда-сюда. Их песни лишены мужественности, а идеи разрушительны. Они воруют детей. Они проникают всюду». Обратите внимание: Шарлемань сам не видел цыган, но их плохие качества не вызывают у него никаких сомнений. Даже реальный Дракон лучше мифических цыган. Кстати, источником информации о «цыганской угрозе» был не кто иной, как сам господин Дракон...

Антифашистская сказка Е. Шварца очень точно фиксирует связь между политическим деспотизмом и расовой дискриминацией. Предубеждения против «чужаков», укоренившиеся в обществе, превратившиеся в норму общественного поведения, разделяют людей, отвлекают их внимание от коренных социальных проблем и тем самым помогают господствующим классам удерживать свою'власть над людьми.

Какова же природа этнических предубеждений? Коренятся они в особенностях индивидуальной психологии или же в структуре общественного сознания? Каким образом передаются они из поколения в поколение? Каковы пути и условия их преодоления?

Вопросы эти очень сложны, и мы не претендуем ни на полноту их охвата, ни на окончательность выводов. В качестве главного объекта мы возьмем Соединенные Штаты Америки. Во-первых, это ведущая капиталистическая страна. Во-вторых, в ней расовая и национальная проблемы стоят особенно остро. В-третьих, прогрессивные ученые США уже давно и основательно исследуют эти проблемы, и накопленный ими материал, если рассматривать его с марксистских позиций, имеет большую научную ценность.

Разумеется, в разных странах проблемы эти носят различный характер. Американские авторы больше всего интересуются негритянским и европейским вопросами. Но то, что достоверно установлено в данном случае, может, с соответствующими коррективами, способствовать пониманию и более общих проблем.

Предубеждение, установка, стереотип

Начнем с совершенно элементарных вещей. Люди обыкновенно думают, что их восприятие и представления о вещах совпадают, и если два человека воспринимают один и тот же предмет по-разному, то один из них определенно ошибается. Однако психологическая наука отвергает это предположение. Восприятие даже простейшего объекта — не изолированный акт, а часть сложного процесса. Оно зависит прежде всего от той системы, в которой предмет рассматривается, а также от предшествующего опыта, интересов и практических целей субъекта. Там, где профан видит просто металлическую конструкцию, инженер видит вполне определенную деталь известной ему машины. Одна и та же книга совершенно по-разному воспринимается читателем, книгопродавцем и человеком, коллекционирующим переплеты.

Любому акту познания, общения и труда предшествует то, что психологи называют «установкой», что означает — определенная направленность личности, состояние готовности, тенденция к определенной деятельности, способной удовлетворить какие-то потребности человека. В нашей стране теория установки детально разработана выдающимся грузинским психологом Д.Н. Узнадзе. В отличие от мотива, т. е. сознательного побуждения, установка непроизвольна и не осознается самим субъектом. Но именно она

определяет его отношение к объекту и самый способ его восприятия. Человек, коллекционирующий переплеты, видит в книге прежде всего этот ее аспект и лишь потом все • остальное. Читатель, обрадованный встречей с любимым автором, может вообще не обратить внимание на оформление книги. В системе установок, незаметно для самого человека, аккумулируется его предшествующий жизненный опыт, настроения его социальной среды.

Установки такого рода существуют и в общественной психологии, в сфере человеческих взаимоотношений. Сталкиваясь с человеком, принадлежащим к определенному классу, профессии, нации, возрастной группе, мы заранее ожидаем от него определенного поведения и оцениваем конкретного человека по тому, насколько он соответствует (или не соответствует) этому эталону. Скажем, принято считать, что юности свойствен романтизм; поэтому, встречая в молодом человеке это качество, мы считаем его естественным, а если оно отсутствует, это кажется странным. Ученым, по общему мнению, свойственна рассеянность; вероятно, это качество не универсально, но когда мы видим организованного, собранного ученого, мы считаем его исключением, зато профессор, постоянно все забывающий, — «подтверждает правило». Предвзятое, т. е. не основанное на свежей, непосредственной оценке каждого явления, а выведенное из стандартизованных суждений и ожиданий мнение о свойствах людей и явлений психологи называют стереотипом. Иначе говоря, стереотипизирова-ние состоит в том, что сложное индивидуальное явление механически подводится под простую общую формулу или образ, характеризующие (правильно или ложно) класс таких явлений. Например: «Толстяки обыкновенно добродушны, Иванов — толстяк, следовательно, он должен быть добродушным».

Стереотипы — неотъемлемый элемент обыденного сознания. Ни один человек не в состоянии самостоятельно, творчески реагировать на все встречающиеся ему в жизни ситуации. Стереотип, аккумулирующий некий стандартизованный коллективный опыт и внушенный индивиду в процессе обучения и общения с другими, помогает ему ориентироваться в жизни и определенным образом направляет его поведение. Стереотип может быть истинным и ложным. Он может вызывать и положительные эмоции, и отрицательные. Его суть в том, что он-выражает отноше-

ние, установку данной социальной группы к определенному явлению. Так, образы попа, купца или работника из народных сказок четко выражают отношение трудящихся к этим социальным типам. Естественно, что у враждебных классов стереотипы одного и того же явления совершенно разные.

И в национальной психологии существуют такого рода стереотипы. Каждая этническая группа (племя, народность, нация, любая группа людей, связанная общностью происхождения и отличающаяся определенными чертами от других человеческих групп) обладает своим групповым самосознанием, которое фиксирует ее — действительные и воображаемые — специфические черты. Любая нация интуитивно ассоциируется с тем или иным образом. Часто говорят: «Японцам свойственны такие-то и такие-то черты» — и оценивают одни из них положительно, другие отрицательно. Студенты Принстонского колледжа дважды (в 1933 и 1951 гг.) должны были охарактеризовать несколько разных этнических групп при помощи восьмидесяти четырех слов-характеристик («умный», «смелый», «хитрый» и т.п.) и затем выбрать из этих характеристик пять черт, которые кажутся им наиболее типичными для данной группы. Получилась следующая картина2; американцы — предприимчивы, способны, материалистичны, честолюбивы, прогрессивны; англичане — спортивны, способны, соблюдают условности, любят традиции, консервативны; евреи — умны, корыстолюбивы, предприимчивы, скупы, способны; итальянцы — артистичны, импульсивны, страстны, вспыльчивы, музыкальны; ирландцы — драчливы, вспыльчивы, остроумны, честны, очень религиозны и т.д. Уже в этом простом перечне приписываемых той или иной группе черт явственно сквозит определенный эмоциональный тон, проступает отношение к оцениваемой группе. Но достоверны ли эти черты, почему выбраны именно эти, а не другие? В целом этот опрос, конечно, дает представление лишь о стереотипе, существующем у при-нстонских студентов.

Еще труднее оценивать национальные обычаи и нравы. Оценка их всегда зависит от того, кто оценивает и с какой точки зрения. Здесь требуется особая осторожность. У народов, как и у отдельных индивидуумов, недостатки — суть продолжение достоинств. Это те же самые качества, только взятые в иной пропорции или в другом отношении.

Хотят того люди или нет, они неизбежно воспринимают и оценивают чужие обычаи, традиции, формы поведения прежде всего сквозь призму своих собственных обычаев, тех традиций, в которых они сами воспитаны. Такая склонность рассматривать явления и факты чужой культуры, чужого народа сквозь призму культурных традиций и ценностей своего собственного народа и есть то, что на языке социальной психологии называется этноцентризмом.

То, что каждому человеку обычаи, нравы и формы поведения, в которых он воспитан и к которым привык, ближе, чем другие,.— вполне нормально и естественно. Темпераментному итальянцу медлительный финн может казаться вялым и холодным, а тому в свою очередь может не нравиться южная горячность. Чужие обычаи иногда кажутся не только странными, нелепыми, но и неприемлемыми. Это так же естественно, как естественны сами различия между этническими группами и их культурами, формировавшимися в самых разных исторических и природных условиях.

Проблема возникает лишь тогда, когда эти действительные или воображаемые различия возводятся в главное качество и превращаются во враждебную психологическую установку по отношению к какой-то этнической группе, установку, которая разобщает народы и психологически, а затем и теоретически обосновывает политику дискриминации. Это и есть этническое предубеждение.

Разные авторы по-разному определяют это понятие. В справочном пособии Б. Берельсона и Г. Стейнера «Человеческое поведение» предубеждение определяется как «враждебная установка по отношению к этнической группе или ее членам как таковым»3. В учебнике социальной психологии Д. Креча, Р. Крачфилда и Э. Баллачи предубеждение определяется как «неблагоприятная установка к объекту, которая имеет тенденцию быть крайне стерео-типизированной, эмоционально заряженной и нелегко поддается изменению под влиянием противоположной информации»**. В новейшем «Словаре по общественным наукам», выпущенном ЮНЕСКО, читаем: «Предубеждение — это негативная, неблагоприятная установка к группе или ее индивидуальным членам; она характеризуется стереотипными убеждениями; установка вытекает больше из внутренних процессов своего носителя, чем из фактической проверки свойств группы, о которой идет речь»5.

Итак, отсюда следует, видимо, что речь идет об обобщенной установке, ориентирующей на враждебное отношение ко всем членам определенной этнической группы, независимо от их индивидуальности; эта установка имеет характер стереотипа, стандартного эмоционально окрашенного образа — это подчеркивается самой этимологией слов предрассудок, предубеждение, т. е. нечто, предшествующее рассудку и сознательному убеждению, наконец, эта установка обладает большой устойчивостью и очень плохо поддается изменению под влиянием рациональных доводов.

Некоторые авторы, например, известный американский социолог Робин М. Уильямс-младший, дополняют это определение тем, что предубеждение — это такая установка, которая противоречит некоторым важным нормам или ценностям, номинально принятым данной культурой. С этим трудно согласиться. Известны общества, в которых этнические предубеждения имели характер официально принятых социальных норм, например, антисемитизм в фашистской Германии, — но это не мешало им оставаться предубеждениями, хотя фашисты и не считали их таковыми. С другой стороны, некоторые психологи (Гордон Олл-порт) подчеркивают, что предубеждение возникает лишь там, где враждебная установка «покоится на ложном и негибком обобщении»б. Психологически это верно. Но это предполагает, что может существовать, так сказать, обоснованная враждебная установка. А это уже принципиально невозможно. В принципе можно, например, индуктивно, на основе наблюдений, утверждать, что данная этническая группа не обладает в достаточной мере каким-то качеством, необходимым для достижения той или иной цели; ну, скажем, что народность X в силу исторических условий не выработала достаточно навыков трудовой дисциплины, и это будет отрицательно сказываться на ее самостоятельном развитии. Но такое суждение — истинно оно или ложно — вовсе не тождественно установке. Прежде всего оно не претендует на универсальную оценку всех членов данной этнической группы; кроме того, формулируя частный момент, оно тем самым ограничено своим объемом, тогда как во враждебной установке конкретные черты подчинены общему эмоционально-враждебному тону. И, наконец, рассмотрение этнической характеристики как исторической предполагает возможность ее изменения.

Суждение о том, что данная группа не готова к усвоению каких-либо конкретных социально-политических отношений, если оно не просто часть враждебного стереотипа (чаще всего тезис.о «незрелости» того или иного народа лишь прикрывает колониалистскую идеологию), вовсе не означает отрицательную оценку этой группы вообще и признание ее «неспособной» к высшим социальным формам. Речь идет лишь о том, что темпы и формы социально-экономического развития должны сообразоваться с местными условиями, в том числе с психологическими особенностями населения. В противоположность этническому стереотипу, оперирующему готовыми и некритически усвоенными клише, такое суждение предполагает научное исследование конкретной этнопсихологии, кстати сказать, едва ли не самой отсталой области современного обществоведения.

Как можно исследовать сами предубеждения?

Существуют два пути исследования.

Первый: у предубеждения как психологического феномена есть свои конкретные носители. Поэтому, чтобы понять истоки и механизм предубеждения, нужно исследовать психику предубежденных людей.

И второй: предубеждение — это социальный факт, общественное явление. Отдельный индивид усваивает свои этнические взгляды из общественного сознания. Следовательно, чтобы понять природу этнических предубеждений, нужно изучать не столько предубежденного человека, сколько порождающее его общество. Первым путем идет психиатрия и отчасти психология. Второй путь — путь социологии, и он нам кажется более плодотворным. Но, чтобы убедиться в этом, необходимо рассмотреть и первый подход, тем более что он тоже дает небезынтересные данные.

* *

Внутренний мир расиста

i

Итак, что представляет собой внутренний мир наиболее предубежденных людей, — для краткости будем именовать их расистами, хотя многие из них вовсе не разделяют расовой теории в общепринятом смысле этого слова?

Что и говорить, разбираться в психологии линчевателей, погромщиков, фашистских головорезов — работа не из приятных. Но,по меткому замечанию одного литератора, микробы не становятся опаснее от того, что микроскоп

их увеличивает. В сознании человека, воспитанного в духе интернационализма, не укладывается, как можно ненавидеть другого за цвет его кожи, форму носа или разрез глаз. Когда вспоминаешь ужасы Освенцима или кровавый анти-нсгритянский террор американских расистов, невольно думаешь: этого не может быть, люди не способны на такие вещи, это какая-то патология! И, однако, это было и есть. И не в порядке исключения, а как массовое явление.

В своей пьесе, посвященной Освенциму, Петер Вейс пишет:

... И палачи и узники

обычными были людьми;

масса людей доставлялась

п лагерь,

масса людей доставляла в лагерь —

одни доставляли других, но и эти и те.были люди.