Характерные черты внешней политики Германии

Вряд ли найдется другая пара стран, которым так непросто общаться друг с другом, как Германии и России. И дело не только в контрасте Обломова и Штольца. В свете существующих противоречий крайне удивительно, что двум государствам удалось наладить теснейшие взаимоотношения еще на фоне прежнего разделения Европы на Восток и Запад. Гораздо меньше удивляет тот

Ханс-Йоахим Шпангер - член исполнительного комитета Франкфуртского института исследований мира.

стр. 38

факт, что отношения оказались под угрозой в ситуации, когда фундаментальные различия проявились особенно резко и стали превалировать.

Вспомните замечание Ангелы Меркель в начале украинского кризиса в марте 2014 г. о том, что Владимир Путин живет "в другом мире". С точки зрения германского обывателя, канцлера легко понять, но подобный взгляд гораздо более многослоен, чем хотелось бы Меркель. В определенном смысле Германия и Россия при всем разнообразии современного мира - две противоположности, большинство же западных союзников Германии находятся где-то посередине. Россия привержена национальным интересам, государственному суверенитету и балансу сил -"величайшему достижению человечества", как выразился Владимир Путин в интервью телеканалу "Аль-Джазира" в феврале 2007 года. Германия, напротив, считается постмодернистским государством, поскольку полагается на взаимное инспектирование, открытость и признание уязвимости друг друга, а также прозрачность и взаимозависимость.

Для описания германского подхода к внешней политике и роли в международных делах используются две парадигмы: "мирная держава" (Ханс Маулль) и "торговое государство" (Ричард Розенкранс). Обе тесно связаны с безоговорочной капитуляцией и моральной катастрофой 1945 г., а также с холодной войной, которая облегчила постепенную реабилитацию в рамках западного многостороннего подхода и позволила Германии отвернуться от Востока. Последнее стало, по выражению (пастора) Питера Бен-дера, "великим спасением" вплоть до политики разрядки 1970-х годов. "Мирная держава" и "торговое государство" подкрепляют друг друга. В основе первой - невоенные, преимущественно экономические средства достижения национальных целей, а также мирное разрешение конфликтов и многосторонний подход. Второе же, подчеркивал Розенкранс, "строится вокруг космополитичной торговой системы с сопутствующими ей элементами международных отношений, отражающих принципы коммерсанта, а не воина". Поэтому Германия делает в своей внешней политике ставку на экономический обмен и взаимодействие с положительной суммой, а не на военное позиционирование и игры с суммой

стр. 39

нулевой. Ценится поведение, построенное на правилах, и стремление развивать наднациональные структуры.

Эти основополагающие цели лучше всего обеспечиваются в рамках Европейского союза. Первоначально ему была уготована роль французского цветника, теперь же все явственнее проступает образ Германии, которая долго стояла за спиной продюсера, а затем стала доминировать, не раздувая вокруг этого националистической шумихи. По ходу дела германская идентичность трансформировалась в нечто европейское и наднациональное, что уже невозможно адекватно оценить, если воспринимать Германию исключительно как отдельную национальную единицу.

Это не значит, что у Берлина нет собственных интересов, хотя, чтобы признать это открыто, потребовалось время и объединение. Тем не менее упования (или установки) на то, что роль "центральной державы в Европе" усилится после ее воссоздания (об этом с вызовом утверждал известный биограф Конрада Аденауэра Ханс-Петер Шварц), так и не материализовались. С момента, когда Германия вновь стала единой, разговоры о том, что нужно взять на себя "больше ответственности", постоянно возобновляются. Однако суть понятия "ответственность" варьируется от заботы о восточных соседях до готовности пойти на военное вмешательство, если того потребуют интересы многосторонних операций по обеспечению мира.

Последнее недавно привело к отказу от принципа не продавать оружие в зоны напряженности. Снабжение курдов, воюющих против "Исламского государства", не только напрямую затрагивает зоны конфликта, но и подразумевает военную поддержку полугосударственных образований (что стало допустимым благодаря изображению боевиков ИГ как недочеловеков). Но и в этом аспекте совершенно очевидно: при отсутствии многосторонних механизмов консультаций и координации Германия никогда не пойдет на применение военных средств.

Функциональность многосторонних режимов, а также уважение правовых процедур и экономическая выгода - первостепенные интересы, благодаря которым Германия превратилась в уникальную по своим масштабам глобальную экспортную машину. Однако вопреки представлениям, господствующим во мно-

стр. 40

гих мировых столицах, такое развитие событий не повлекло за собой роста политических амбиций, не говоря уже о глобальной геостратегии. Причина проста: реагировать на потребности иностранных рынков и удерживать позиции в ожесточенной конкурентной борьбе невозможно, если не проявлять гибкость и умение адаптироваться к постоянно меняющимся внешним условиям. Такой подход имеет и оборотную сторону: если сосредоточиться на наращивании экспорта в ущерб повышению жизненного уровня дома, многие партнеры, особенно в ЕС, почувствуют себя обделенными.

Раньше активный торговый баланс Германии компенсировался благодаря постоянному росту курса немецкой марки. Но с появлением евро адаптивная нагрузка ложится на отягощенных долгами торговых партнеров Германии, которым приходится следовать германской модели, что, безусловно, культурный шок, особенно для стран Южной Европы. Разрешение этой дилеммы - главный вызов, с которым Берлин пытается справиться после начала кризиса евро, поскольку она подрывает базовые представления Германии о самой себе. Проблема до сих пор не решена. Поэтому антикризисные меры Европейского центрального банка вызывают не меньше споров в Берлине, чем решения российского ЦБ.

Моральные принципы и то, как им следовать, - продолжение того же общего представления Германии о самой себе и своих интересах. Миссионерские устремления США довольно часто вызывают столкновение демократических ценностей и национальных интересов, не говоря уже о других побочных последствиях (включая бросающиеся в глаза двойные стандарты). Германия же склонна объединять то и другое, представляя демократизацию как поэтапный процесс и попытку вовлечь в него как можно больше политической элиты и гражданского общества. Насаждать демократию или требовать "демократического прорыва" этой системе координат совершенно несвойственно. Концепция "партнерства ради модернизации", запущенная главой МИД Германии Франком-Вальтером Штайнмайером в 2008 г., - прекрасный пример подобного всеобъемлющего подхода: за отправную точку приняли экономические интересы Германии и России, затем их объединили с целью облегчить постепенные изменения.

стр. 41

Более того, верховенство закона, утверждаемое по определению в сотрудничестве с рассматриваемыми режимами, имеет значение по меньшей мере равноценное, если не фундаментальное для продвижения демократических процедур. Эта логика тесно связана с особой ролью государства в германском сознании. То, о чем мечтают российские государственники, в Германии стало реальностью: добровольная и полная преданность государству. Практически вторая натура граждан, неотъемлемая часть повседневной жизни, в которой отразилась причинно-следственная связь между верховенством закона и демократической подотчетностью (в Германии с XIX века). Отсюда акцент на всеобъемлющий диалог и, в частности, о правовом государстве (Rechtsstaatsdialog) как механизм совершенствования демократии. Не меньший акцент делается на правилах поведения (при довольно узком пространстве для переговоров). В Германии (в отличие от России) преданность государству не требует демонстративных символических актов.

Однако сам принцип подбора строительных блоков мирной державы отнюдь не лишен внутренних противоречий, которые время от времени выходят на поверхность. Участие Германии в войнах в Югославии и Афганистане, с одной стороны, и ее отказ в случае с Ираком, с другой, продемонстрировали, что многосторонний принцип лояльности союзникам и принцип мирного разрешения конфликтов способны вступить в столь серьезное противоречие, что приходится принимать неудобные решения. Чтобы прийти к согласию, требуется масса усилий. В случае с Косово, например, Германии пришлось напомнить о ее гуманитарной ответственности за зверства в Аушвице. (В Афганистане попытка прийти к согласию привела к тому, что США увязли в непредусмотренных, не принятых местным населением и в конечном итоге безрезультатных попытках национального строительства.)

Оборотная сторона базового подхода Германии заключается в том, что иногда ее усилия выглядят бледно, слишком схематично и забюрократизированно. Что резко контрастирует с излюбленными в России грандиозными замыслами и героическими свершениями. Но есть и положительная сторона, оказавшаяся

стр. 42

ценным активом в усилиях по урегулированию кризиса вокруг Украины. Несмотря на отсутствие гибкости, особый подход Германии проявился в терпении и готовности к диалогу, без которых контакты были бы прерваны полностью. Неожиданно это обеспечило Берлину ведущую роль, но в отсутствие ответных шагов даже она, похоже, исчерпала свои ресурсы.