Кризис европейской демократии

Еще в апреле 1918 г. Федотов писал, что европейцы не могут себе позволить отказаться от России. Русская катастрофа рано или поздно отразится на Западе [Федотов 1988^а, 7]. И в самом деле, кризис русской демократии лишь на несколько лет опередил кризис демократии в западной части европейского континента. Для плюралистических обществ Запада тоталитарные течения также стали представлять собой растущую угрозу. С середины 1920-х гг. Федотов мог в непосредственной близости наблюдать кризис идентичности европейской демократии, что внушало ему большие опасения. К первым высказываниям Федотова на эту тему принадлежала статья "Carmen saeculare", опубликованная в эмигрантском журнале "Путь" в 1928 г. Название статьи отсылает к стихотворению Горация, которое поэт посвятил началу новой эпохи в истории Рима - правлению императора Августа. Федотов также пытается распознать черты новой эпохи, начавшейся после "долгого XIX века".

Хотя Федотов не использует expressis verbis понятие "долгий XIX век", продолжительность этого века, для него, как и 60 лет спустя для Эрика Хобсбаума, была определена так же: 1789 - 1914 гг.: "XX contra XIX. Век двадцатый против девятнадцатого, которого даты: 1789 - 1914. Давно уже Европа не знала такой пропасти между отцами и детьми: она напоминает пропасть между идеалистами 40-х годов в России и нигилистами 60-х. Но в России разрыв между поколениями сглаживался успокоительным воздействием той же Европы. Ран Европы залечить некому" [Федотов 1988^а, 198 - 199].

Что же видит Федотов, анализируя события недавно столь бурно начавшегося нового века? Что отличает его от прошедшего столетия? Новый дух времени восстал против изысканной эстетики XIX в., культурного многообразия и гуманистических ценностей, пишет Федотов Им были противопоставлены сила воли и техническая эффективность, ценившиеся чрезвычайно высоко. В почете были борющиеся натуры, а не рефлексирующие мыслители. Какая же угроза для старой европейской культуры исходила от этих новых европейцев, - задает вопрос Федотов: "Не бестиализм ли утверждается на развалинах царства человечности?" [Федотов 1988 I, 200].

Другая тенденция также вызывает крайнюю озабоченность Федотова - тот факт, что современные европейцы все меньше ценят мир свободы: "Современный человек не нуждается в свободе. Он предает ее на каждом шагу: в политике, в общественной жизни, в религии. Для него свобода опороченное слово, символ дурного бессилия, буржуазной анархии" [Федотов 1988^а, 210]. Эти слова Федотова перекликаются с высказыванием, сделанным им в отношении сталинской России, когда он отметил тенденцию отхода значительных социальных групп России от идеала свободы. Эта параллель поражает, если учитывать, что сталинская Россия была герметично изолирована от Запада. Федотов констатировал бегство европейцев от свободы за 13 лет до того, как это сделал Эрих Фромм в 1941 г. в своей знаменитой книге.

Какие еще существенные черты нового века отмечал Федотов в своей написанной в 1928 г. работе? Это, прежде всего, тенденция к коллективизму. Если раньше каждый индивидуум стремился сохранить верность самому себе и, в то же время, входил в разные организации, чтобы удовлетворять свои различные потребности, то эта одновременная принадлежность сразу к нескольким организациям теперь почти не возможна. Каждая организация требует от всякого индивидуума полной идентификации с ней, как со своим племенем, семьей или нацией. От каждого человека требуется верность и подчинение - солдатская дисциплина. "Только не сомневаться, не спускать глаз с забрезжившей точки, - и идти в ногу, сомкнуться строем. Да здравствует Ленин! Да здравствует

стр. 68

Муссолини! Вождь выносится коллективом, вынашивается массами, и когда родится, массы видят в нем сверхчеловека" [Федотов 1988^а, 210]. Если учесть, что Федотов написал эти слова о новых тоталитарных тенденциях в Европе в 1928 г., когда такое развитие наблюдалось лишь в двух европейских странах - в России и Италии - его предсказание кажется еще более удивительным.

Однако в одном отношении Федотов оказался лжепророком. Федотов не был фаталистом в анализе постоянно растущих тоталитарных тенденций в Европе. В тогдашней Европе он диагностировал нарастание не только разрушительных, но и созидательных сил. Речь шла, прежде всего, о христианских церквях всех конфессий. Он надеялся, что убежденные христиане смогут действенно противостоять тоталитарным экспериментам, остановить их марш, ведущий в пропасть [Федотов 1988^а, 214 - 215]. Этого, как известно, по крайней мере, своевременно, не произошло. Освенцим и ГУЛАГ предотвратить не удалось.

После мирового экономического кризиса 1929 г. и все углублявшегося кризиса Веймарской республики начала 1930-х гг. Федотов становится все более пессимистичным. В статье "Социальный вопрос и свобода", которую он опубликовал в 1931 г. в "Современных записках", он выражал большую обеспокоенность эрозией политического центра в политическом спектре Европы. Автор писал, что либерализм больше не играет в западных странах почти никакой роли. Социал-демократы, ставшие после упадка либерализма важнейшим оплотом открытого общества, теряют в своей борьбе против правого и левого экстремизма политическую инициативу: "Демократический социализм сейчас нигде не имеет продуманной и глубокой социальной программы. Ему нечего противопоставить соблазнительным демагогическим лозунгам гитлеровцев и коммунистов <...> Так два социальных стана стоят друг против друга: черно-красное знамя социальной революции и бледно-розовое - социального порядка и свободы. Победа одного означает построение рабочей или внеклассовой деспотии с подавлением духовной культуры и медленным угасанием культуры вообще. Победа второго не обещает выхода из тупика. Не разрешившая экономической проблемы Европа идет от кризиса к кризису, к обнищанию и упадку. Но лишь в этом стане, хотя слабыми руками и устаревшим сознанием, готовы защищать свободу" [Федотов 1973, 72 - 74].

Германскую катастрофу 1933 г. Федотов объясняет, прежде всего, не мощью радикальных противников немецкой демократии, а безволием самих демократов. Федотова особенно беспокоил факт, что бессилие демократии - это не только немецкое или итальянское, а общеевропейское явление: "Демократия нигде не умела защищать себя: она погибает почти без сопротивления... В политике слабость не только несчастье, но и порок. Не умея защитить себя, власть тем более не в силах осуществлять ответственных решений, вести народ к творчеству новой жизни" [Федотов 1934; Федотов 1982, 147 - 148].

Это слова из статьи Федотова "Наша демократия", опубликованной в 1934 г. в журнале "Новый Град", основанном им в 1931 г. совместно с Федором Степуном и эсеровским публицистом Ильей Бунаковым-Фондаминским. Журнал представлял собой реакцию на европейский кризис 1930-х гг. Важнейшей целью журнала, его программой, была защита свободы, этого важнейшего с точки зрения издателей "Нового Града" достижения начавшегося в 1789 г. "долгого XIX века", от ее тоталитарных врагов, левых и правых. Уже в 1933 г. Федотов опубликовал в "Новом Граде" статью под говорящим названием "Демократия спит", в которой высказал глубокую озабоченность тем, что германская катастрофа не смогла разбудить оставшиеся еще в Европе силы демократии: "Вот уже третье предостережение. Первой провалилась Россия. За ней Италия. Теперь Германия. Провалилась уже половина Европы. Половина ли только? Большая часть Европы уже под водами, а мы, уцелевшие, на крайнем Западе, смотрим на волнующуюся бездну, подступающую к нам, готовую слизнуть остатки материка" [Федотов 1982, 103].

Когда Федотов писал эти слова, в Европе существовали разного рода умиротворители, считавшие, что не следует преувеличивать значение перелома 1933 г. Консервативные союзники нацистской партии были уверены, что им удастся приручить Гитлера:

стр. 69

"Через два месяца мы задвинем Гитлера в угол", сказал тогда Франц фон Папен - консервативный союзник Гитлера.

Федотов был гораздо более дальновидным. Ему было ясно, что Германия отныне вошла в совершенно новую историческую эпоху: "В другой век. В другую историю - древнюю, среднюю или ультра-современную? Во всяком случае, в тот век, где меряют достоинство человека чистотою крови, где метят евреев желтым крестом.., где жгут ведьм и еретиков. Костров еще нет - для людей (пока репетируют на книгах), но до них осталось недолго ждать. Большая часть пути уже пройдена. От гуманизма осталось так мало, что восстановление квалифицированных казней, право, ничего не изменит в облике торжествующего бестиализма" [Федотов 1982, 103].

Эрозию европейской демократии Федотов связывает не в последнюю очередь с тем, что демократическая идея, за которую в прежние времена многие шли на баррикады, теперь едва ли кого вдохновляет: "Отсутствие идей, отсутствие воли, отсутствие людей -такова формула кризиса демократии, вскрывающая не порочность учреждений, а нечто худшее: одряхление демократической культуры" [Федотов 1982, 113].

Федотов констатирует, что парламентаризм подвергается осмеянию. Вряд ли можно себе представить, что народ станет защищать парламент, атакованный врагами демократии. А без этой готовности парламентский режим немыслим.

В своем диагнозе 1933 - 1934 гг. Федотов предвосхитил развитие ближайших нескольких лет. Вскоре стало очевидно нежелание западных демократий поставить правые режимы на место, что позволило последним безнаказанно совершать один акт агрессии за другим. Политика невмешательства, проводимая западными державами, подтвердила тезис Федотова, что в политике слабость не только несчастье, но и порок. Слабость, выказанная в то время западными демократиями, отнюдь не являлась проявлением действия неизбежного, квазифизического закона. Это был результат сознательного решения ведущих политических кругов Франции и Великобритании, которые в основном сами хотели быть обманутыми авантюристом из Берлина: они принимали на веру его миролюбивые заверения, когда он обставлял ими свои очередные претензии. Когда Невилл Чемберлен и Эдуар Даладье в Мюнхене предали самого верного союзника Запада в Восточной Европе - Чехословакию, они сделали это, чтобы, как они утверждали, обеспечить мир для будущих поколений ("Peace in our time"). Этим решением, чрезвычайно сомнительным с этической точки зрения, они уступили стремлению людей, которыми они управляли, к миру - они непременно хотели плыть по течению. Но существовали и другие решения: за них выступал Уинстон Черчилль, оказавшийся тогда в одиночестве среди политического класса Великобритании. Черчилль безоговорочно осуждал готовность многих представителей британского и французского истеблишмента к капитуляции и считал компромисс с Гитлером бессмысленным.

Так же как и Черчилль, Федотов имел мужество отстаивать непопулярную позицию. В то время, когда все меньшее количество людей осмеливалось защищать демократию, так как она, с точки зрения людей, плывущих по течению, казалась дискредитированной, Федотов в уже упомянутой статье "Наша демократия" писал: ""Новый Град" не популярен, нам нечего терять, и потому мы защищаем демократию" [Федотов 1982, 153].

Людям, презирающим демократию, Федотов два года спустя бросил в лицо следующие слова: "Демократия сейчас - единственное убежище человечности. А человечность - единственное, что еще сохраняется в современном мире от христианской цивилизации" [Федотов 1988⁶, 58].