2015-04-06
1750
Познакомьтесь с фрагментами текстов французского философа XVII века Блеза Паскаля и ответьте на вопросы.
Каковы источники наших знаний о мире?
Насколько они достоверны?
В каких отношениях они находятся между собой?
Каков результат их взаимодействия?
Что мешает объективному познанию мира?
Б. Паскаль. Мысли.
1. Почему положен такой предел моим познаниям, моему росту, моему сроку жизни – 100 лет, а не 1000? Какие были у природы причины назначить не именно такой предел и выбрать эту, а не другую точку в бесконечности, если у выбора нет оснований и ни одна точка не предпочтительнее другой? [46]
2. Эта надменная сила (воображение), враждебная разуму, которая тешится властью над ним, чтобы показать. Как она могущественна, создала вторую человеческую природу. У нее свои счастливцы и неудачники, свои здоровяки, хворые, богачи и нищие. Она заставляет верить, сомневаться, отвергать разум. Она приглушает чувства и обостряет их. У нее свои безумцы и свои мудрецы. И более всего нам обидно видеть, что она дает приютившим ее удовлетворение куда более полное и совершенное, чем разум. Предающиеся воображению нравятся самим себе много больше, чем могут себе нравиться благоразумные и осмотрительные. <…>
Кто создает общее мнение, кто внушает уважение и восхищение к людям, сочинениям, законам, знатности, как не эта способность воображения? <…> Никогда разум не побеждает воображение полностью, а обратное происходит каждый день. Наши судейские отлично поняли эту тайну. Их алые мантии, горностай, в котором они похож на пушистых котов, дворцы, глее они вершат суд, королевские гербы, - все это торжественно великолепие совершенно необходимо; и если бы врачи лишились своих мантий и туфель, если бы ученые не имели квадратных шапочек и широчайших рукавов, - они бы ни за что не сумели заморочить весь честной народ, беззащитный перед таким удивительным зрелищем. Твори они истинное правосудие, владей лекари подлинным искусством врачевания, квадратные шапочки были бы им совершенно ни к чему. <…>
Властителям земным нет нужды переоблачаться Они не обряжаются в какие-то особенные одежды, чтобы их узнавали. Но они окружают себя стражниками, воинами. У них нет наряда, зато у них есть власть. Надо обладать большой здравостью суждения, чтобы видеть обыкновенного человека в турецком султане, которого охраняют в его серале сорок тысяч янычаров. Мы не можем просто смотреть на адвоката в мантии и квадратной шапочке и не составить при это благоприятного мнения о его познаниях. <…> Окажись величайший философ в мире на доске через попасть, и будь эта доска много шире, чем требуется, – как бы не убеждал его разум, что он в безопасности, воображение возьмет верх.
Таковы вкратце деяния этой лживой способности, которая дана нам словно специально для того чтобы неизбежно вводить в заблуждение. Но есть для этого и другие причины. <…> Нет такого самого очевидного правила, которое нельзя было бы представить изначально ложным следствием либо обучения, либо восприятия.
Одни говорят: поскольку вы с детства полагали, что сундук пуст, раз вы в нем ничего не видите, вы поверили в возможность пустоты. Это обман ваших чувств, подкрепленный привычкой, и надо, чтобы учение его исправило. А другие утверждают: поскольку вам сказали в школе, что пустоты не существует, то ваш здравый смысл. Судивший так верно до этих ложных сведений, оказался подпорчен, и надо исправить его, вернувшись к изначальным природным понятиям. Так кто же обманщик? Чувства или разум?
Есть у нас еще один источник заблуждений – болезни. Они искажают суждение и восприятие. И если серьезные болезни значительно их меняют, то я думаю, легкие недомогания делают свое, соразмерное дело.
Наконец, наша выгода – чудесное орудие для бескровного самоослепления. Даже честнейшему человеку на свете не дано быть судьей в своем собственном деле. Я знаю людей, которые, чтобы не впасть в потворство своим интересам, совершали величайшую несправедливость в противоположном смысле. Справедливость и истина обитают в таких крошечных точках, которые наши слишком грубые инструменты не могут точно определять. А если они и находят, то размазывают эти точки так, что оказываются ближе ко лжи, чем к истине. (Значит, человек так счастливо устроен, что не имеет ни одного надежного способа пребывать в истине, зато множество отличных способов пребывать во лжи). <…>
Ничто не указывает ему (человеку) истину. Все его обманывает. Эти два источника истины, разум и чувства, не только ненадежны сами по себе, но еще и обманывают друг друга. [47] <…>
Как жаль, что столько турок, еретиков, неверующих держатся образа мыслей своих отцов единственно потому, что каждому внушали предубеждение, будто такой образ мыслей – наилучший…
3. Итак, пусть человек объемлет взором всю природу в ее высоком и совершенном величии, пусть отведет взгляд от низких предметов, его окружающих …пусть земля представится ему крохотной точкой рядом с тем огромным кругом. Который описывает это светило, и пусть подивится тому, что сам этот огромный круг есть лишь малая точка в сравнении с тем, что замыкают светила, катящиеся по небосводу. Но если наш взгляд здесь остановится, пусть наше воображение идет дальше, оно скорее устанет работать, чем природа – поставлять ему пищу. Весь видимый мир есть лишь незаметная морщинка на обширном лоне природы. Никакие понятия не смогут к ней приблизиться; напрасно мы тужимся послать наши представления за пределы воображаемых пространств, мы порождаем лишь атомы в сравнении с действительностью вещей. Это бесконечная сфера, центр которой везде, а окружность – нигде. <…>
А теперь, обратившись к себе, пусть человек подумает, что он есть рядом с сущим. Пусть взглянет на себя в растерянности, и пусть из маленькой норки, где он обитает, – я имею в виду вселенную. – он научится назначать истинную цену земле, царствам, городам, домам и самому себе. <…>
Так что же есть человек в природе? Ничто по сравнению бесконечностью, все по сравнению с небытием, середина между ничто и все; он бесконечно далек от постижения крайностей; цель и начала вещей надежно скрыты от него непроницаемой тайной.
Равным образом – он не способен понять небытие, из которого он извлечен, и бесконечность, которой он поглощается. Ему остается ловить только какую-то видимость вещей срединных, отчаявшись познать их начала и цель. <…>
Наш разум занимает в пространстве вещей умопостигаемых такое же место, какое наше тело занимает в природном пространстве.
Мы ограничены со всех сторон. И такое наше положение, срединное между двумя крайностями, проявляется во всех наших способностях. Чувства наши не воспринимают никаких крайностей, слишком громкий звук нас оглушает, слишком яркий свет слепит, слишком дальнее и слишком близкое расстояние мешает видеть. Излишние длинноты и излишняя краткость вредят рассуждению, избыток истины нас изумляет. <…>
Здравомыслию вредят излишняя молодость и излишняя старость, избыток и недостаток познаний. <…> Вот наше истинное положение. Оно делает нас неспособными ни знать наверное, ни оставаться в полном неведении. [48]
Если бы человек изучал себя, то увидел бы, насколько он неспособен идти дальше. Как может часть познать целое? Но он может постараться познать хотя бы те части, с которыми сам сопоставим. Однако в мире все части так соотнесены и связаны друг с другом, что я полагаю, невозможно познать одну без другой и без целого.[49]
