Тридцать шесть

Шепот в темноте.

– Ты ведь не будешь учить его эгоизму, правда?

На часах горело 3:20. Откуда Лесли узнала, что я не сплю? Откуда олень знает о том, что в его лесу бесшумно упал лист? Она услышала, как изменилось мое дыхание.

– Я не учу его ничему, – прошептал я в ответ. – Я говорю ему то, что считаю истинным, а он должен сам выбрать то, что ему нужно.

– Почему ты шепчешь? – спросила она.

– Я не хочу тебя разбудить.

– Ты уже разбудил, – прошептала она. – Твое дыхание изменилось минуту назад. Ты думаешь о Дикки.

– Лесли, – сказал я, проверяя ее. – Что я делаю сейчас?

Она прислушалась в темноте.

– Ты моргаешь глазами.

– НИКТО НЕ В СОСТОЯНИИ УГАДАТЬ В ТЕМНОТЕ, ЧТО КТО-ТО ДРУГОЙ МОРГАЕТ!

Молчание. Потом шепот.

– Хочешь, чтобы я извинялась за свой хороший слух?

Я вздохнул.

Короткий вызывающий шепот.

– Я не собираюсь этого делать.

– А что я делаю сейчас?

– Не знаю.

– Я улыбаюсь.

Она повернулась ко мне и обвила себя моей рукой в темноте.

– О чем ты подумал, что это тебя разбудило?

– Ты будешь смеяться.

– Не буду. Честное слово.

– Я думал о добре и зле.

– О, Риччи! Ты просыпаешься в три часа ночи, думая о добре и зле?

– Ты все-таки смеешься? – спросил я.

Она смягчилась.

– Я просто спросила.

– Да.

– О чем ты думал? – спросила она.

– О том, что я впервые понял… их не существует.

– Не существует добра и зла?

– Нет.

– Что же тогда?

– Существуют счастье и несчастье.

– Счастье – это добро, а несчастье – зло?

– Абсолютно субъективно. Это все только в нашей голове.

– Тогда что значит быть счастливым или быть несчастным?

– Что это значит для тебя? – спросил я.

– Счастье – это радость! Огромное удовольствие! Несчастье – это депрессия, безнадежность, отчаяние.

Мне следовало бы знать. Я было предположил, что ее слова будут и моими: счастье – это ощущение благополучия, несчастье – его отсутствия. Но моя жена всегда была более пылкой, чем я. Я сказал ей свое определение.

– Думаешь, только чувства благополучия достаточно? – спросила она.

– Мне нужно определение, в котором не было бы пятидесятифутовой пропасти между вершиной счастья и дном несчастья. Как бы ты назвала то, что находится между ними?

– Я бы назвала это «Все хорошо».

– У меня нет такого чувства, – сказал я.У меня есть чувство благополучия.

– О'кей, – сказала она. – Что дальше?

– Помоги мне найти любую ситуацию, в которой Добро не совпадает в сердце со словами «делает меня счастливым». Или ситуацию, в которой Зло не совпадает со словами «делает меня несчастным».

– Любовь – это добро, – сказала она.

– Любовь делает меня счастливым, – ответил я.

– Терроризм – это зло.

– Милая, ты способна на большее. Терроризм делает меня несчастным.

– Добро, когда мы с тобой занимаемся любовью, – сказала она, прижимаясь ко мне в темноте своим теплым телом.

– Это делает нас счастливыми, – сказал я, отчаянно цепляясь за интеллект.

Она отстранилась.

– Риччи, к чему ты ведешь?

– Как бы я на это ни смотрел, выходит, что мораль определяем мы сами.

– Конечно, – сказала она. – И это тебя разбудило?

– Разве ты не понимаешь, Вуки? Добро и зло – не то, что нам внушили родители, церковь, государство или кто-нибудь еще! Каждый из нас сам решает, что ему считать добром, а что – злом. Автоматически – выбирая, что он хочет делать!

– Ого, – сказала она. – Пожалуйста, никогда не пиши об этом в своих книгах.

– Я только размышляю. И странно, что я никак не могу это обойти.

– Пожалуйста…

– Вот, к примеру, –сказал я, – в Книге Бытия о сотворении мира сказано так: И увидел Бог, что это хорошо.

– Ты хочешь сказать, это значит, что Бог был счастлив?

– Конечно!

– Ты же не веришь в Бога, тем более в такого, который способен видеть, – сказала она, – или в котором чувства больше, чем в арифметике. Как же твой Бог может быть счастлив?

– Автор Бытия, глупец, не посоветовался со мной, прежде чем взяться за перо. В его книге Бог полон чувств – радуется и печалится, сердится, интригует и мстит. Добро и зло не были абсолютами, они были мерой счастья Бога. Он писал эту историю и думал: «Если мне кажется, что от этого Бог был бы счастлив, я назову это „добром“».

Меня раздражала темнота.

– Мне необходимы примеры ситуаций, в которых люди используют слова «добро» и «зло», но сейчас темно и я не могу их искать.

– Это хорошо.

– Это делает тебя счастливой? – спросил я.

– Конечно. Иначе бы ты уже был на ногах, включая свет, компьютер, доставая книги и болтая без умолку, и нам пришлось бы не спать всю ночь.

– То есть ты счастлива, что сейчас темно, и я, по всей вероятности, не смогу беспокоить тебя своими разглагольствованиями о добре и зле всю ночь. Для тебя это действительно «хорошо».

– Только не вздумай написать об этом, – сказала она. – Иначе каждый экстремист… нет, каждый «нормальный» человек в стране, бодрствующий допоздна, будет занят пропусканием твоих книг через измельчитель.

– Лесли, в этом нет ничего, кроме любопытства. Осознание того, что мораль – дело сугубо личное, вовсе не превращает ее в нечто противоположное; мы не становимся маньяком-убийцей в ту же секунду, как осознаем, что можем им стать, если захотим. Мы рассудительны, добры, вежливы, любим друг друга, рискуем своей жизнью, чтобы выручить кого-то из беды, потому что нам нравится быть такими, а не потому, что мы боимся вызвать Божий гнев или отцовское неодобрение. Мы в ответе за наш характер, а не Бог или родители.

Она была непреклонна.

– Пожалуйста, не надо. Если ты напишешь, что добро – это то, что делает нас счастливыми, что получится? «Ричард Бах пишет, что добро – это то, что делает нас счастливыми. Я люблю красть поезда, значит, кража поездов – это добро. Как можно преследовать меня за то, что я совершил добро, притащив домой локомотив компании в сумке для завтраков? Как-никак, а это – идея Ричарда Баха». И ты будешь сидеть на скамье подсудимых рядом с каждым счастливым железнодорожным вором…

– Тогда я вынужден буду свидетельствовать в суде, – сказал я. – Ваша честь, прежде чем перейти к обвинению, примите во внимание последствия. Допустим, нам доставит огромное удовольствие смыться с чужой дизельной турбиной, то есть на момент совершения такой поступок будет казаться нам добром. Но, на самом деле, добром для нас он будет только в том случае, когда его последствия тоже доставят нам удовольствие, иначе нам следует отказаться от подобной выходки.

Она вздохнула, храня невысказанными нетерпеливые вопросы.

– Прошу снисхождения. Ваша честь, – сказал я. – Каждое действие имеет вероятные, возможные и непредвиденные последствия. Когда все эти последствия совпадают с интересами длительного благополучия лица, совершающего данное действие, тогда добро проистекает как из самого действия, так и из каждого его последствия в отдельности. «Вероятно, меня не поймают» – не тоже самое, что «То, что я сейчас собираюсь сделать, принесет мне ощущение благополучия на всю мою жизнь».

Ваша честь, я заявляю, что, если уж подсудимый имеет несчастье находиться здесь, в зале суда, то в действительности он не действовал в соответствии со своими интересами, пряча этот локомотив в свою сумку для завтраков, поэтому сейчас он, по определению, обвиняется также в глупости, раз его кражу удалось раскрыть!

– Изобретательно, – сказала Лесли. – Но как быть с тем, что добро определяется на основе всеобщего соглашения, что добро – это то, что большинство людей на протяжении многих веков находили положительным и жизнеутверждающим? И подумал ли ты о том, что провести остаток жизни в суде, изобретая подобные аргументы, может не совпасть с твоими собственными интересами и, следовательно, быть Злом? Может, оставим это и будем наконец спать?

– Если большинство людей считают добром убивать пауков, – сказал я,значит, мы творим зло, отпуская их? Мы что, должны жить в соответствии с мнением большинства?

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

– Прочитай в словаре, – сказал я. – Каждое слово в определении какого-либо качества – обтекаемо. Добрый – это правильный, это нравственный, это приличный, это справедливый, это добрый. Но в примерах – совсем другое дело: в каждом используется сочетание «делает меня счастливым»! Принести словарь?

– Пожалуйста, не надо, – попросила она.

– Как ты приняла войну во Вьетнаме, Вуки? Президент и большинство людей считали ее справедливой. Так считал и я до того, как познакомился с тобой. Мысль о том, что мы защищаем невинную страну от злого агрессора, доставляла большинству из нас удовольствие. Но не тебе! То, что ты узнала об этой войне, совсем не доставило тебе удовольствия – ты стала организатором антивоенного комитета, концертов и матчей…

– Ричи?

– Да?

– Вполне возможно, что ты прав во всем, что касается добра и зла. Давай поговорим об этом завтра.

– Всякий раз, когда мы восклицаем Отлично!, это означает, что наше ощущение благополучия возросло, всякий раз, когда мы восклицаем Черт! или О, нет, только не это!, мы имеем в виду, что оно уменьшилось. Каждый час мы отслеживаем в себе хорошее и плохое, правильное и неправильное. Мы можем прислушиваться к себе непрерывно, минута за минутой, и создавать собственную этику!

– Сон – это добро, – сказала она. – Сон доставил бы мне удовольствие.

– Если бы я лежал здесь в кромешной тьме и рассматривал все мыслимые примеры, подразделяя «делает меня счастливым» на хорошее, правильное, превосходное, великолепное и прекрасное, а «делает меня несчастливым» – на злое, плохое, неправильное, ужасное, греховное и испорченное, это не дало бы тебе уснуть?

Она свернулась у меня под боком, зарывшись головой в подушку.

– Нет. Пока ты не начнешь моргать.

Лежа в темноте, я тихо улыбнулся.