Теория референтных групп, конечно, «допускает, что индивиды, сравнивая свою собственную судьбу с судьбой других людей, кое-что узнают о ситуации, в которой находятся эти другие... Или, если индивид ориентируется на нормы группы не-членов, теория, разумеется, допускает, что он имеет какое-то представление об этих нормах. Поэтому теория референтно-группового поведения должна включать в себя хорошо разработанную психологическую интерпретацию динамики восприятия (индивидуального, группового и восприятия норм), а в своих социологических разработках — иметь какую-либо интерпретацию коммуникационных каналов, благодаря которым это знание приобретается. Какие процессы обеспечивают точный или искаженный образ ситуации, в которой находятся другие индивиды и группы (воспринимаемые как система референтных координат)? Какие формы социальной организации повышают вероятность правильного восприятия других индивидов и групп, а какие способствуют искаженному восприятию? Так как некоторые перцептуальные и когнитивные элементы определенно подразумеваются даже в описаниях референтно-группового поведения, то необходимо эксплицитно включать эти элементы в теорию».
В данной работе эта формулировка концепции, утверждающей, что на разных уровнях познания норм и ценностей референтной группы существуют разные познавательные паттерны, довольно адекватна. Однако если постоянно и бездумно применять это положение к вопросу о точном или искаженном восприятии, оно может переключить наше внимание исключительно на важную и серьезную проблему психологии восприятия и отвлечь его от другой, не менее важной
и серьезной проблемы: каким образом вариабельность групповой структуры влияет на доступность информации о преобладающих в группах нормах и ценностях. То, что понятие референтно-группового поведения предполагает некоторое знание или представление о существующих в группе нормах и ценностях, практически самоочевидно и, конечно же, через какое-то время будет общепризнано. Например, Ньюком в своем описании проведенного им исследовании в Бен-нингтоне заметил: не все студенты осознавали, что за годы своего пребывания в колледже они явно отошли от консерватизма. Он заметил также, что, «очевидно, те, кто не осознал доминирующую тенденции сообщества, не могли считать это сообщество своей референ-той группой»80. Поэтому Ньюком включил в свой проект дальнейших исследований измерение осознания этой тенденции студентами. Несмотря на то что этот компонент теоретических разработок совершенно «очевиден», положение дел таково, что многие исследователи референтно-группового поведения не обеспечили в эксплицитной форме систематического сбора доказательств, указывающих на существование различных уровней осознания того, какие нормы превалируют в группах, которые, вне всякого сомнения являются референтными группами81.
Однако вопрос о познаваемости или об осознании преобладающих в группе норм и ценностей — это не только вопрос о включении эмпирических данных в анализ детерминантов, определяющих выбор референтных групп. Он относится не только к данным, но и к социологическим проблемам. Так сказать, знание этих норм не просто случайно-эмпирически различается у разных индивидов: его наличие, стиль и уровень предопределены структурой группы. А это ставит перед дальнейшим анализом некоторые теоретически значимые проблемы. Каким образом структура группы влияет на распределение знаний о ценностях и нормах, которыми действительно располагают члены группы?
*° Newcomb. — In: Sherif, An Outline of Social Psychology, p. 143. — Примеч. автора.
81 Что касается подробного и методичного исследования этого вопроса, см.: Kaplan N., op. cit. Каплан, соответственно, замечает, что в референтно-групповое поведение вовлечены два вида «осознания», и вовлечены по-разному: осознание того, что в качестве системы ценностно-референтных координат выбраны группа или индивид, и осознание (знание) только норм, носителями которых являются специально предназначенные для этого другие люди (которые непроизвольно могут стать референтными ориентирами). Причина того, что упор делается на этих «очевидных» теоретических предпосылках, проста и безыскусна: они часто оказывались настолько очевидными, что в проектах исследования референтных групп их совершенно упускали из виду. — Примеч. автора.
Действительное существование таких различий в познании групповых норм — это не вопрос конвенциональных допущений; оно систематически демонстрировалось в целом ряде исследований, например, в исследовании Чоудри и Ньюком (на которое я ссылался при обсуждении такого группового свойства, как «наблюдаемость», или «видимость»). В своей более поздней итоговой работе Ньюком заметил, что в каждой из исследуемых групп (исследование проводилось в студенческой религиозной группе, в группе политиков местного сообщества, в медицинской сестринской общине, в группе профессионального рабочего образования; каждая группа состояла из 20—40 чел.) лидеры лучше судили о позициях всех членов группы, чем нелидеры, но только по релевантным вопросам, к не-релевантным вопросам это наблюдение не относилось. Релевантными он считал вопросы, тесно связанные с целями группы, а не-релевантными — вопросы, только отдаленно связанные с ними. Таким образом, религиозные проблемы считались релевантными для религиозной группы, но не для группы политиков. Продолжая свои наблюдения, Ньюком заметил:
Если бы суждения лидеров оказались лучшими также и по не-релевантным вопросам,...[то это] означало бы, что лидеры вообще хорошо судят о позициях других людей, безотносительно к специфическим нормам именно этой группы. Это могло бы навести на мысль, что лидеры двух абсолютно различных групп легко могли бы поменяться местами. Действительные результаты, конечно, не подтвердили этого заключения. Они скорее наводят на мысль, что положение лидера — это особое положение с точки зрения специфически-групповых норм. Между прочим, поскольку эти лидеры были членами соответствующих групп не дольше, чем средний не-лидер, нельзя делать вывод, что они обязаны своим положением лидера или хорошему знакомству с групповыми нормами, или своему «старшинству»82.
82 Это итоговое исследование подготовлено Ньюкомом для «Социальной психологии» (с. 658—659). Я выделил курсивом оборот, имплицитно подразумевающий понятие групповой структуры, которое станет теперь предметом исследования; кроме того, я воспользовался случаем, чтобы исправить явную типографскую опечатку, заменив составным словом «не-лидер» слово «не-член». Как уточнили сами авторы (Чоудри и Ньюком), одного исследования, даже такого образного, как это, совершенно недостаточно, чтобы дать интерпретацию установленным фактам. Другое исследование, целью которого была последовательная интерпретация исследования Чоудри—Ньюкома, предполагает, что более точная оценка позиций группы со стороны лидеров проистекает не только из их стратегического положения в структуре коммуникации. «Лидеры, возможно, лучше других знают мнения в своей группе потому, что они больше всех остальных членов группы влияют на формирование этих мнений». В поддержку этого объяснения приводятся некоторые экспериментальные доказательства. Я бы только добавил, что это следует воспринимать не как альтерна-
В последнее время довольно много исследований такого рода, изучающих вариабельность знания групповых норм, появилось в социальной психологии83. Они создают хорошие предпосылки для параллельного развития социологических исследований, изучающих процессы, благодаря которым структура группы порождает такие различия в видимости норм. Работы такого плана, дополняющие социально-психологические исследования, следует сконцентрировать наположении или статусе, занимаемом членами группы в групповой структуре, а не на индивидуальных различиях восприятия (это с очевидностью следует из выделенного курсивом наблюдения Ньюкома). Детальная разработка соответствующих социологических исследований завела бы нас слишком далеко, но некоторые краткие соображения на этот счет могут хорошо послужить нашим непосредственным целям.
Эмпирические социологические исследования, дифференцированно изучающие распределение ценностей и норм в группе, лучше всего начинать со следующего теоретического тезиса: власть в группе обычно действует не так, как это кажется извне — отдавая приказания. Как заметили Барнард (Barnard) и другие исследователи84, авторитет власти — это атрибут коммуникации, благодаря которому она воспринимается «членом» группы как руководство к действию. Согласно этой концепции, «решение о том, является ли приказание авторитетным или нет, принадлежит людям, к которым оно обращено, а не «авторитетным личностям» или тем, кто издает эти приказания». Короче говоря, с точки зрения социологии власть и авторитет — это образцы социального отношения, а не атрибут, присущий индивиду («лидеру»).
тивный социальный процесс, обусловливающий лучшее знание лидерами групповых ценностей, позиций и бытующих в группе мнений, а какдопоянительный социальный процесс, подкрепляющий тот, на который указывали Чоудри и Ньюком. Мои соображения по этому поводу будут изложены ниже. См.: Talland G.A., «The assessment of group opinions by leaders, and their influence on its formation», Journal of Abnormal and Social Psychology, 1954, 49, pp. 431—434. (Я очень обязан своему коллеге Ричарду Кристи, обратившему мое внимание на статью Толанда.) — Примеч. автора.
" Они приводятся в: The Handbook of Social Psychology ed. by Lindzei G. (Cambridge, Mass.: Addison — Wesley Publishing Company, Inc., 1954), например, в главах 17, 21, 22 и 28. — Примеч. автора.
84 Barnard C.I., The Functions of the Executive, Chapter XII, особенно р. 163. Что касается дальнейших исследований различий между социально-психологическим конструктом «лидер» и социологическим конструктом «авторитет», см.: Wolpert J.F., «Toward a Sociology of authority», in: Gouldner A.W., Studies in Leadership (New York: Harper & Bros., 1950), pp. 679—701; Bierstedt R., «The problem of authority», In: Freedom °nd Control in Modern Society. Eds Berger, Abel and Page, pp. 67—81, esp. at pp. 71—72; Jaqucs E., The Changing Culture of a Factory (New York: Dryden, 1952). — Chapters 9, 10. — Примеч. автора.
В этом случае, как и во всех остальных, концептуализация прбле-мы позволяет выявить ощутимые различия таким образом, чтобы можно было приступить к дальнейшим исследованиям. Если под авторитетом понимается свойство личности, а не социальное отношение, то исследование обращается к спицефически-психологическим характеристикам, позволяющим людям определенного (а не какого-либо иного) типа отдавать такие приказания, которые будут выполняться всеми. Однако, несмотря на всю свою важность, эта проблема не входит в теоретическую компетенцию социологии. Если же авторитет понимается как социальное отношение, то он подлежит социологическому исследованию.
Барнард дает указания, позволяющие проанализировать, какова роль видимости, или наблюдаемости, в проявлениях авторитета. Он утверждает — предположительно, но определенно, — что люди, находящиеся у власти, пользуются ею эффективно и добиваются исполнения своих «приказаний» только потому, что эти приказания, в свою очередь, сообразуются с нормами группы или организации. Если это и кажется парадоксальным, то только потому, что не исследованы предвзятые мнения противоположного характера. Ибо «власть» в лексиконе «человека с улицы», многократно подвергавшегося обработке рекламой, по-видимому, принадлежит тем, кто отдает приказания, а не ответным действием тех, к кому эти приказания обращены. Однако в свете новых исследований все это выглядит менее парадоксальным, так как «власть» останется только бессильным пожеланием, если приказания не будут исполняться. Основная мысль этой концепции состоит в том, что приказания обычно не исполняются, если они сильно отличаются от действующих в группе норм85.
Все сказанное, разумеется, не означает, что те, кто находится у власти, это всего лишь пассивные последователи преобладающих в группе норм. Это означает только, «что власть» не даст carte blanche тем, кто ею обладает, что она не позволяет им делать все, что им вздумается. Чтобы всегда оставаться эффективной, власть должна действовать в пределах, налагаемых групповыми нормами. Тем не менее справедливо и другое утверждение: власть обеспечивает возможности для модификаци норм и для введения в действие новых образцов поведения, считающихся совместимыми и с новыми нормами, и с теми
*s Барнард основывал свою концепцию на многочисленных наблюдениях и размышлениях по поводу поведения людей в больших формальных организациях. С тех пор эта концепция неоднократно подтверждалась тщательными исследованиями, например, остроумным экспериментом, о котором сообщил Ф. Мереи (см. Merei F., «Group leadership and institutionalization», Human Relations, 1949, 2, pp. 23—39). — Примеч. автора.
нормами, которые существовали раньше. Короче говоря, авторитет власти гораздо меньше связан с неограниченной властью, чем обычно думают, и гораздо сильнее зависит от условий, чем это доступно пониманию рядовых членов группы.
Имея в виду этот контекст, я прежде всего остановлюсь на первом из этих атрибутов авторитета власти — его ограниченности групповыми нормами. Ибо он требует, чтобы те, кто находится у власти, хорошо знали эти нормы — лучше, чем остальные члены группы. В противном случае приказы, издаваемые властью, будут часто и непред-намерено нарушать эти нормы и постепенно сведут на нет эффективность авторитета тех людей, которые отдают эти приказы. Приказы либо вообще не будут выполняться, либо будут выполняться только принудительно, так что в результате легитимный лидер постепенно превратится в «голого короля». Такой исход, конечно, иногда случается, и именно по тем причинам, которые мы только что рассмотрели. Но если авторитету власти не наносится серьезного ущерба, то именно потому, что «приказы» не нарушают границ групповых норм, которые принимаются в расчет теми, кто стоит у власти. Теперь мы должны разобраться в том, какие механизмы в социальной структуре приводятся в действие, чтобы обеспечить лидеров необходимой информацией.
До сих пор мы рассматривали главным образом функциональное требование, соблюдение которого необходимо для эффективности авторитета, а именно — получение адекватной информации о групповых нормах и ценностях, а также (имплицитно) о позициях членов группы. Теперь мы должны обратить внимание на то, что функционально требуется также сравнимая информация о действительном поведении членов группы, о том, как они исполняют свои роли. Эти два типа информации тесно связаны между собой, хотя они заметно отличаются друг от друга. Для того чтобы властные структуры действовали эффективно, требуется и видимость норм, и видимость исполнения ролей.
Проблема 5.1 Механизмы наблюдаемости норм и исполнения ролей
Все вышесказанное означает, что необходимы не только исследования устанавливающие первичные факты, то есть данные отом, действительно ли власти в эффективно действующих группах (как формальных, так и неформальных) знают о нормах и поведении в группе больше, чем остальные члены группы, но и исследования, которые
позволяют идентифицировать структурные механизмы и процессы, обеспечивающие такую видимость. Несмотря на то что систематических исследований, посвященных этому вопросу, очень немного, уже сейчас можно свести воедино некоторые факты и предположения о тех социальных механизмах, которые выполняют функцию обеспечения видимости.
Идентификация этих механизмов начинается с центрального факта: социальный контроль осуществляется членами группы вообще и членами группы, занимающими властное положение, в особенности. Этим фактом часто пренебрегают в исследованиях по социальному контролю — пренебрегают именно потому, что он воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Однако, как известно, именно то, что само собой разумеется, доставляет больше всего неприятностей исследователям, изучающим процесс познания. Вот факт, о котором мы уже упоминали раньше и о котором вновь считаем необходимым напомнить: независимо от того, осознают они это или нет, люди, эффективно осуществляющие социальный контроль, должны быть обязательно в каком-то смысле проинформированы о нормах (или о морально регулируемом и ожидаемом поведении), существующих в группе, а также о действительном поведении членов группы. При недостатке информации первого рода люди, находящиеся у власти, иногда будут призывать к такому поведению, которое несовместимо с нормами, действующими в группе, и при этом обнаружат (часто к своему удивлению и негодованию), что их ожидания («приказы») не исполняются или исполняются только «вынужденно», а это значит, что в каждый данный момент конформизм по отношению к их приказам достигается за счет уменьшения спонтанного конформизма в будущем. В любом случае это означает ослабление авторитета. Иными словами (что, по-видимому, только возвращает нас к нашему исходному теоретическому тезису), эффективный и устойчивый авторитет включает в себя функциональное требование самой полной информации о действительных (не гипотетических) групповых нормах и о действительном (не гипотетическом) исполнении своих ролей членами группы.
Как устроены части и процессы в групповой структуре, какие механизмы обеспечивают исполнение этих функциональных требований эффективной, авторитетной власти? Конечно, этот вопрос не означает, будто мы допускаем, что все группы всегда и везде имеют эти механизмы. Он означает только одно: если группа не располагает механизмами, позволяющими адекватно удовлетворить эти требования, то власть и социальный контроль в ней станут слабее. Как известно, именно такова судьба многих групп, которые распались пото-
му, что группа не может сохраниться, если в ней отсутствует достаточно сильный социальный контроль.
1. Дифференциалы общения. Один такой механизм, не обязательно предназначенный именно для этой цели, обеспечивается различными сетями общения, в которое обычно вовлечены групповые «власти». Этот механизм очень емко описал Хоманс двумя взаимосвязанными предложениями: 1) «Чем выше социальный ранг человека, тем шире круг людей, вступающих с ним во взаимодействие — прямое или опосредованное». 2) «Чем выше социальный ранг человека, тем шире круг людей, с которыми он вступает во взаимодействие — прямое или косвенное»86. Структура вообще устроена таким образом, что люди, стоящие у власти, находятся на стыке двустороннего общения и поэтому лучше информированы о нормах и поведении, чем те, кто занимает другое положение в группе. Следует снова подчеркнуть, что речь идет об организационной тенденции, а не о конкретном факте. Эффективность организации требует, чтобы те, кто ею руководит, размещались в узловых точках сети общения, где они регулярно получают информацию о нормах, действительно существующих в группе.
Эта структура приводит к тому, что люди, занимающие руководящее положение, стремятся быть лучше (по сравнению со всеми остальными) информированными о характере ролей в группе. В разное время было придумано множество изобретений, призванных удовлетворить функциональное требование видимости. При этом в малых и неформальных группах часто обходились без структурных нововведений, специально приспособленных для этой цели: социальное взаимодействие само приводило «лидеров» в соприкосновение с деятельностью членов группы, относящейся непосредственно к группе. В больших и формальных организациях требуется изобретать специальные механизмы, которые в широком смысле можно назвать «процедурами отчета». Идет ли речь о двойной бухгалтерии в частном или государственном бизнесе, об «оценках» студентов, о «моральных характеристиках» в военных или промышленных учреждениях — все эти
1,6 Homans G.C., The Human Group (New York: Harcourt, Brace and Company, 1950), P- 182; для дальнейшего анализа уместно обратиться к главе 16. Я обнаружил, что книга Хоманса — единственный и самый информативный источник по вопросу о структуре и Функциях «общения» при осуществлении социального контроля в группах и организациях. Хоманс считал, и считал справедливо, что он многим обязан основополагающей Работе Барнарда. Однако следует заметить, что Хоманс значительно развил и систематизировал идеи созданной Барнардом теории власти. Следующий шаг в этом направлении состоит втом, чтобы изучить механизмы, благодаря которым группы и организации удовлетворяют функциональное требование, гласящее, что у власти в группе или организации должны находиться люди, адекватно информированные и о нормах, и об исполнении ролей. — Примеч. автора.
процедуры, по существу, выполняют одну и ту же функцию: они информируют руководство о качестве и количестве исполненных организационных ролей с тем, чтобы можно было более эффективно контролировать и координировать деятельность членов группы.
Тем не менее использование механизмов, которые должны удовлетворять функциональному требованию видимости, само ограничено групповыми нормами. Если власти попытаются довести информацию о подробностях исполнения ролей до такого уровня, который превышает нормативные ожидания членов группы, то они столкнутся с сопротивлением или с явно выраженной оппозицией. Оказывается, лишь в очень немногих группах лояльность членов достигает такой степени, что они охотно принимают ничем не ограниченное наблюдение над их исполнением своих ролей. Эта позиция иногда описывается как «потребность скрыть тайну». Но как бы хорошо этот оборот ни описывал оппозицию против беспрестанного наблюдения над тем, что происходит в группе, его вряд ли можно считать объяснением, несмотря на то что идея «потребности», очевидно, всегда служит в качестве объяснения.
Сопротивление полной видимости поведения индивида скорее всего есть результат структурных свойств жизни группы. Некоторое отставание от полного конформизма по отношению к ролевым ожиданиям предполагается во всех группах. В любое время предъявлять самые строгие требования к исполнению роли, не допуская даже малейших отклонений, — значит недостаточно учитывать индивидуальные различия (разные способности, разный уровень подготовки) и специфику ситуации, которые делают полный конформизм чрезвычайно затруднительным. Таков один из источников того, что в этой книге повсеместно называлось социально сформированными, или даже институционализированными, отклонениями от институциональных правил. Но если структура группы позволяет полностью обозревать действия ее членов, то даже вполне терпимые отклонения от строжайшего исполнения ролевых предписаний психологически окажутся очень затруднительными. В этом случае члены группы должны будут каждый раз заново решать, насколько они могут отступить от предписанных норм, не навлекая на себя наказаний, тогда как власти должны будут каждый раз заново решать, не разрушат ли наблюдаемые отклонения в поведении основную формообразующую структуру группы. Именно в этом смысле власти могут получить «избыточное знание» о том, что действительно происходит в группе, а это может вызвать дисфункцию системы социального контроля.
Сопротивление полной видимости, разумеется, усиливается благодаря расхождению интересов тех, кто управляет, и тех, кем управ-
1
ляют. Сильная враждебность по отношению к «суперобзору с близкой дистанции» в бизнесе и в промышленности, очевидно, выражает этот удвоенный протест против надзора за исполнением ролей. Во многом по той же самой причине людей, которые настаивают на полном соблюдении официальных правил, начинают рассматривать как сторонников строгой дисциплины, лично заинтересованных в том, чтобы не допускать терпимых отступлений от правил. Но предполагаемая недоброжелательность или эгоистическая заинтересованность наблюдателя только подчеркивают антипатию к тому, чтобы каждое действие любого отдельно взятого человека стало объектом наблюдения. Конечно, телеэкраны в антиутопии «1984» вызывали ужас, потому что полиция по надзору за мыслями имела институционально узаконенные основания для недоброжелательного наблюдения над тем, что делает любой из граждан Океании в каждый данный момент. Однако, если оставить в стороне недоброжелательность, всякая угроза приватной жизни (то есть сугубо личной, и притом тайной жизни, защищенной от наблюдения извне) воспринимается как угроза личной независимости. То, что Роберт Оуэн хорошо относился к своим рабочим в Нью-Ленарке, признавалось даже теми из его современников, кто сомневался в его здравом уме; однако поскольку он прибегал к услугам «тайных осведомителей», чтобы визуально наблюдать за поведением каждого рабочего, то можно предположить, что им не очень нравилась мысль, будто их доброжелательный «старший брат» был вправе знать все, что они делали, — как хорошее, так и плохое.
Заметить, что существует сопротивление полной видимости, значит не только обратить внимание на то, что эмпирически знакомо всем, но и поставить важную теоретическую проблему. Можно предположить, что в самых разнообразных социальных структурах существует оптимальный в функциональном отношении уровень видимости. Можно предположить далее, что этот оптимальный уровень не совпадает с полной видимостью. Это не означает, что люди просто хотят сохранить некоторую «приватность»: при всей справедливости этого предположения оно бесполезно в аналитическом плане. Недостаточно также просто сказать (в духе модного культурного релятивизма), что эта «потребность в чем-то приватном» различна в различных культурах или в различных социальных слоях, имеющих свою субкультуру. При всей справедливости данного варианта наша теория все же предполагает, что этот оптимизм определяется не простой исторической случайностью. Скорее мы приходим к выводу, что различным социальным структурам для эффективной деятельности требуются различные уровни видимости. Предполагается, соответственно, что Для различных социальных структур — если они должны адекватно
функционировать — требуются различные механизмы, позволяющие изолироваться от полной, неограниченной видимости; на обыденном языке это описывается как «потребность в чем-то приватном» или как «значение потаенного».
Можно предположить, если не продемонстрировать, что попытки обуздать полную наблюдаемость поведения носят функциональный характер. В особенности это относится к сложной социальной жизни, где большинство людей в тот или иной момент отступало от строгих нормативных требований общества и где беспрестанное и буквальное соблюдение этих нормативных стандартов, сопровождаемое болезненными наказаниями за любое отступление от них, обязательно привело бы к «войне всех против всех». Ибо полное, беспрестанное и охотное исполнение строгих групповых стандартов было бы возможно только в социальном вакууме, которого никогда не существовало. Оно невозможно ни в одном обществе, известном людям. Социальная функция дозволенности, функция небольших проступков, оставшихся незамеченными, а если и замеченными, то не получившими огласку, заключается в том, чтобы дать социальным структурам возможность действовать без ненужного напряжения. Существуют некоторые виды поведения, которые общество разрешает, оставляя их без ненужных комментариев и без наказаний, несмотря на то что они нарушают букву закона (или морального кодекса). Количество этих институционализированных отклонений, по-видимому, изменяется от группы к группе в зависимости от неотложных требований изменяющейся среды. В периоды сильных стрессов, испытываемых группой или обществом, которые они угрожают разрушить, число таких дозволенных отклонений, очевидно, уменьшается; в военное время дело доходит до требования строжайшего конформизма. В остальное время, когда группа не повергается серьезной опасности, сфера дозволенного расширяется, и если только видимость не становится более полной и внимание общества не привлекается к отклонениям от буквальных нормативных стандартов, эти отклонения по-прежнему разрешаются.
Как это часто бывает, писателю удается лучше, точнее и ярче, чем социологу, обрисовать социальную ситуацию, которую ученый абстрактно анализирует. Если говорить о наших современниках, то Джордж Оруэлл и Олдос Хаксли очень хорошо передали ужас полной наблюдаемости поведения. Но для того, чтобы создать жестокую картину общества с неограниченной видимостью, они должны были экстраполировать тенденции, по-разному проявляющиеся в современных обществах, в гипотетическое будущее. Задолго до того, как возникли общества, стимулирующие этот (не слишком далекий) полет вообра-
\
жения, викторианский романист и эссеист Уильяме Теккерей сумел изобразить ужасное общество, в котором любое отклонение от социальных норм сразу же расследовалось и наказывалось. Рассмотрим только одну выдержку из его эссе «Не пойман — не вор»:
Вообразите-ка себе, что каждого согрешившего неизменно уличают и, соответственно, наказывают. Все дети во всех школах ложатся под розги. Затем наступает очередь самих надзирателей, а там уже и директора школы... Вот уже вяжут начальника военной полиции, который предварительно подверг экзекуции всю доблестную армию... Представьте теперь, что священник объявляет «peccavi»*, и самого епископа тащат, чтобы всыпать ему дюжину-две палок. (Я уже вижу, как лорду-епископу Гло-стерскому стало больно сидеть в своем почетном кресле председателя суда.) Разделавшись с епископом, не обратиться ли нам к тому, кто его назначил... Кровь леденеет от такого побоища. В бессилии опускаются руки при мысли о количестве розог, которые надо подготовить и пустить вдело. Как прекрасно, повторяю я, что не каждый из нас попадается. Да, дорогие мои братья, я против того, чтобы все мы получали по заслугам... Хотелось бы вам, чтобы жена и дети знали о вас все и ценили строго по заслугам? Будь это так, друг мой, в вашем жилище стояла бы гнетущая тишина и единственным собеседником вам был бы остывший камин... Не воображаете ли вы, что вы такой и есть, каким кажетесь? Ничуть не бывало, дружище! Отбросьте прочь эти чудовищные обольщения и благодарите судьбу, что вас до сих пор не поймали**.
Если бы воображение Теккерея, пробужденное практикой телесных наказаний в школах его времени, осталось только в этих пределах, ему никогда не удалось бы схватить самое главное: полная видимость поведения и требование буквально соблюдать нормативные стандарты превратило бы общество в джунгли. Именно такова центральная идея концепции, утверждающей, что некоторые ограничения видимости поведения необходимы для эффективного функционирования общества. Именно в силу этой необходимости доступ к персональным данным ограничен для психолога и социолога, которые, руководствуясь прекрасными целями и не имея личной заинтересованности, тем не менее хотят увеличить наблюдаемость человеческого поведения. По-видимому, именно к социологу часто относятся амбивалентно. Именно поэтому его исследования часто воспринимаются как простое желание «совать нос в чужие дела». Не будь в обществе других, компенсирующих механизмов, как, например, институты «сведений, сообщаемых врачу пациентом» или «доверительной информации», ни
* виновен. — Примеч. пер. ** Теккерей В.М. Не пойман — не вор. — Собр. соч. — М.: Художественная литература, 1980. - В 12 т. T.I2., с. 215-222. — Примеч. пер.
социологи, работа которых зависит от свободного доступа к данным о человеческом поведении, ни другие профессионалы (например, доктор, юрист, священник), которым тоже требуется эта информация, не могли бы исполнять свои социальные роли. Но так как эти социальные роли включают в себя строгое соблюдение институционально определенных отношений и не могут делать предметом наблюдений нарушения законов, известные другим людям, то сферу наблюдаемости девиантного поведения можно спокойно расширять, не опасаясь нарушить функционально-необходимые «приватность», «потаенность» или «незнание»87.
Одно дело — сказать, что с точки зрения групповых стандартов видимость исполнения ролей может показаться чрезмерной; и совсем другое дело — сказать, что тем не менее нормы обеспечивают более широкий доступ к такого рода информации тем, кто обладает властью, а не остальным членам группы. Различия в видимости возникают не случайно и не даны просто так: они являются следствием функциональных требований, которым соответствует структура группы и нормы, поддерживающие эту структуру.
2. Различия в мотивации. Не только структура групп обеспечивает большую доступность информации о действующих в группе нормах и исполнении ролей для тех, кто облечен властью, но и институциональное определение людей, наделенных властными полномочиями, дает им больше мотивов, чтобы искать и находить эту информацию. Такого рода любопытство — не просто вопрос личных склонностей, хотя, разумеется, они могут подкреплять социально определенные требования роли. И в формальных, и в неформальных группах признанные лидеры, очевидно, несут ответственность как за то, что происходит в группе, так и за отношения группы с ее социальной средой. У них есть серьезные мотивы интересоваться всем, что происходит, — хотя бы потому, что их считают людьми, разбирающимися в этом.
Соответственно, члены группы имеют серьезные мотивы, чтобы искать одобрение со стороны вышестоящих лиц предполагаемым
87 Цитаты из «1984» Оруэлла и «О дивный новый мир» Хаксли, разумеется, не требуют дальнейшего уточнения ссылок. Отчет «тайного осведомителя» из Нью-Ле-нарка с гордостью приводится Робертом Оуэном в его жизнеописании, сделанном им самим. См.■.The Life of Robe it Owen, Written by Himself [at the age of 86]. — (London: Effingham Wilson, 1857), I, pp. 80-81.
Зиммель, который интуитивно почувствовал социологическое значение наблюдаемости, почувствовал также значение дополняющей ее «потаенности». См.: The Sociology ofGeorg Simmel, pp. 307—376. Его «социологический нюх» редко подводил его, хотя он часто беспокоился по этому поводу. В более позднее время появилась статья: Moore W.E. and Tumin M.M., «Some social functions of ignorance», American Sociological Review, 1949, 14, pp. 787—795. — Примеч. автора.
V
новым формам своей деятельности. Действовать без такой поддержки — значит.подвергнуть опасности свое положение. Именно поэтому подчиненные стараются все «выведать» у своего «начальства», прежде чем предпринять какое бы то ни было действие, выходящее за пределы обычной деятельности. Эта процедура, конечно, встроена в структуру высоорганизованной бюрократии. Но это практикуется также, как отметили Уайт, Хоманс и другие, в большинстве неформальных групп. «Выведывание» может состоять только в обмене случайными на первый взгляд репликами, который легко можно идентифицировать с «прохождением по каналам», существующим в формальных и более сложных организациях.
Таким образом, институционализированная мотивация выше- и нижестоящих членов группы может стать взаимно дополнительной и поддерживать одна другую. В какой-то мере облеченные ответственностью вышестоящие имеют мотивы для получения информации об изменившемся поведении и ожиданиях; в какой-то мере зависимые от них подчиненые имеют мотивы, чтобы информировать вышестоящих, прежде чем вносить в свою деятельность что-то новое. И структура, и мотивация содействуют тому, чтобы лица, наделенные властью, были лучше информированными, чем рядовые члены группы.
3. Что препятствует видимости. Но это, разумеется, только одна сторона дела. Действующие в противоположном направлении мотивации и социальные процессы понижают уровень видимости, который был бы очень высок, если бы действовали только те механизмы, о которых говорилось выше. Некоторые из этих противодействующих механизмов хорошо известны; здесь их нужно только упомянуть873.
Лица, занимающие самое высокое положение в сложных группах или организациях, не могут непосредственно соприкасаться с теми, кто составляет все остальные страты. Дело не только в том, что это было бы дисфункционально в организационном отношении. Ибо если они хотят сохранить структуру власти, они тоже должны действовать «через каналы». В противном случае, как отмечали Зиммель и другие исследователи, они разрушат авторитет тех, кто является посредником между высшей властью и низшими эшелонами организации. В результате до высших слоев, возможно, начнут доходить только те сведения, которые хотят довести до них их непосредственные подчиненные. Наблюдаемость фильтруется структурными слоями личного состава, и полученная в итоге дистиллированная информация может разительно отличаться от действительного положения дел в организации (то есть от реально действующих норм и реального исполне-
873 Частично они рассматривались в: Homans, op. cit., pp. 438—439, а также в других местах той же книги. — Примеч. автора.
ния ролей)88. Кроме того, власть стремится изолировать тех, у кого ее слишком много. Так как обычно они общаются со своим ближайшим окружением, то чем сложнее организация, тем больше вероятность того, что со временем они ничего не будут знать об изменениях взглядов и норм на более низких (причем не только самых низких) уровнях организации. Эта особенность социальной структуры часто приводит к запаздыванию информации. Отчуждение большого количества людей от установленных норм может произойти задолго до того, как оно привлечет внимание властей, работа которых состоит именно в том, чтобы поддерживать эти нормы. Благодаря этой структурной изоляции они могут ничего не знать об изменениях действующих норм до тех пор, пока эти изменения не зайдут очень далеко. При наличии этого структурного источника повреждения коммуникаций такие изменения регулятивных норм могут привлечь внимание «властей» только тогда, когда они обнаружат, что их приказы, которые, как они считали, находятся в пределах преобладающих в данной орга-низаци норм, не воспринимаются с ожидаемым ими конформизмом. В эти условиях авторитет власти падает. Запоздалые уступки явно изменившимся нормам только делают очевидным для всех, насколько понизился былой авторитет власти. В некоторых случаях, когда этот процесс набирает силу прежде, чем он будет замечен официальными властями, этим властям приходится сложить свои полномочия.
Функциональное значение приемлемого уровня видимости норм и исполнения ролей должно быть закреплено организационно (за исключением особых случаев, где этого не требуется). Если структура группы или организации не соответствует гипотетическому минимуму требований «достаточной» видимости, то либо складывается новая структура власти, либо распадается социальная организация. Это теоретическое положение, которое требует гораздо больше систематических эмпирических исследований, чем их было до сих пор,
88 «Народная мудрость» часто включает в себя признание этой структурной тенденции в сложно организованном обществе. Защитники Гитлера часто обращались к факту сложной организации, чтобы объяснить, почему «он ничего не знал» о лагерях смерти в нацистской Германии. Однако, как свидетельствуют исторические документы, говорить так — значит не отдавать должного организационному таланту Гитлера: его коммуникационные каналы действовали более эффективно, чем можно было думать. История считает его ответственным за массовые убийства не только потому, что институциональные лидеры вообще несут ответственность за поведение своих подчиненных, но и потому, что Гитлер «созидал» тем «лучше», чем больше он знал; он имел возможность хорошо наблюдать за тем, что происходит на самом деле. За исключением последнего периода существования его тысячелетнего рейха, он был хорошо информирован; этот аспект организационной эффективности нацизма дает достаточное основание считать его ответственным. — Примеч. автора.
V
связывает теорию референтно-группового поведения с теорией социальной организации. Эти две линии развития социологической теории переплетаются с третьей, представляющей собой совокупность идей о функциональных требованиях личности к властям предержащим и к поддержанию видимости организационных норм и исполнения ролей.
4. Социальный отбор типов личности, подходящих для того, чтобы поддерживать видимость. Будучи необходимым условием эффективного осуществления власти, видимость предполагает действие механизмов отбора организационных лидеров, обладающих соответствующим функциональным типом личности. Это утверждение легко может превратиться в банальность. Его можно понять следующим образом: было бы хорошо, если бы люди, облеченные властью, обладали «способностями руководителя»; в этом случае мы столкнулись бы с прискорбным явлением — ярко выраженной, излишне усложненной банальностью. Однако если это высказывание понимается по-другому, в том смысле, что требуются специфические свойства личности, чтобы поддерживать эффективную наблюдаемость групповых норм и исполнения ролей, то оно позволяет поставить такие вопросы, которые заслуживают и в конечном итоге, возможно, получают здравые эмпирические ответы. Обширная, иногда кажущаяся безбрежной литература о личностных свойствах «лидеров» и людей этого типа, исполняющих другие функциональные роли, несомненно, содержит большую информацию по вопросу, который мы обсуждаем в настоящий момент. Здесь не делается никаких попыток рассмотреть и сопоставить эти материалы. Вместо этого я только сошлюсь на весьма поучительные предположения Шилса (Shils)89, которые, как мне кажется, имеют прямое отношение к проблеме требований, которым должна удовлетворять личность, чтобы поддержи вать хорошую видимость норм и исполнения ролей.
Шиле подходит к этой проблеме, когда задается вопросом о том, почему нативистские* движения фашистского типа в Соединенных Штатах оказались либо недолговечными, либо — после кратковременного расцвета, если не славы — относительно безуспешными. Все же, по-видимому, должны существовать островки культурной почвы, где нативизм процветает. По словам Шилса, «на Среднем Западе и в Южной Калифорнии очень много мелких нативистско-фундамента-
89 Shils E.A., «Authoritarianism: «right» and; «left», in: Christie R. and Jahoda M. «Studies in the Scope and Method of «The Authoritarian Personality», pp. 24—49, esp. at Pp. 44—48. — Примеч. автора.
* Нативизм — политическая теория превосходства граждан, родившихся в стране, над иммигрантами. — Примеч. пер.
Мертоп «Социальи. теория»
листских агитаторов такого типа, который можно назвать фашистским. Однако они никогда не имели никакого успеха в Соединенных Штатах, несмотря на наличие многих членов, несмотря на то что население Среднего и Дальнего Запада склонно к ксенофобии, популизму, антиурбанистическим и антиплутократическим настроениям и недоверчиво относится к интеллектуалам; многие (некоторые) из этих особенностей можно рассматривать как составные элементы фашизма. Но так как эти черты или общая система ценностей не совпадают с дифференцированным поведением в системе ролей, то эти люди никогда не могли составить сколько-нибудь значительного движения».
Частичным объяснением этого кажущегося парадокса, по-видимому, служит личностная неадекватность нативистских лидеров, если рассматривать ее с точки зрения того функционального требования к эффективности власти в социальных системах, которое я описал как наблюдаемость или видимость. По-видимому, нативистским лидерам вообще не хватает следующих необходимых личностных качеств, выделенных Шилсом: достаточной чувствительности к ожиданиям других; ориентации на одобрение коллег и избирателей (что, разумеется, не означает рабской зависимости от такого одобрения); умения настоять на своем в процессе организационной деятельности; способности доверять другим, готовности разделить с ними их ценности; способности подавлять непосредственную реакцию на ту или иную ситуацию, чтобы иметь возможность взвешенно судить об организационных последствиях своих действий; умения всегда различать, в каких случаях требуется поведение, выражающее собственные чувства и настроения, а в каких — инструментальное поведение и поведение, реализующее разделяемые с другими людьми ценности; умения действовать таким образом, чтобы не настаивать на непосредственном общении со своими избирателями и тем самым поддерживать авторитет своего окружения90.
Таковы некоторые из личностных переменных, которые позволяют тем, кто облечен властью, чутко реагировать на действительные и возможные действия своих приверженцев и в то же время оставаться независимыми от них. Однако соответствие организационных лидеров этим личностным требованиям есть результат социальных процессов отбора лидеров, и Шиле описывает дефекты механизма отбора, существующие в нативистском движении; этим описанием следует восхищаться, но детально воспроизводить его здесь не стоит.
Наиболее важный в теоретическом отношении момент состоит в том, что на роль организационного лидера функционально требуется
90 Эти пункты — частичный пересказ компактного изложения Шилсом данной проблемы. — Ibid., 44 ft". — Примеч. автора.
целая плеяда личностей определенного типа, а также в том, что в социальной структуре должны происходить некоторые селективные процессы, функционально необходимые для того, чтобы к власти могли прийти подходящие для этого личности, которые сумеют эффективно наблюдать за нормами и за исполнением ролей.
5. Дальнейшее обсуждение видимости. В предыдущем разделе мы обратили особое внимание на социологическую переменную, имеющую некоторое значение, в частности, для теории референтных групп, а в целом — для теории организации. Эта переменная — видимость — рассматривалась только в общих чертах. Но даже при таком подходе она требовала выхода за пределы теории референтных групп (понимаемой в узком смысле) и переноса проблемы видимости в более широкую сферу — сферу социальной организации. В нашем обзоре было высказано предварительное предположение, гласящее, что видимость — это структурный аналога того, что с точки зрения психологической теории называется социальным восприятием. Социологическое исследование видимости изучает, каким образом социальные структуры облегчают или затрудняют осознание преобладающих в группе норм и в какой мере члены группы живут согласно этим нормам. Подобно «понимающей теории» социальной организации, которая оставляет место для структурных моделей видимости, «понимающая теория» восприятия позволяет выделить психологические процессы, обусловливающие ту тонкую дифференцированную чувствительность к социальным ситуациям которая была названа «социальной восприимчивостью»91.
«Видимость» — это термин, обозначающий, в какой мере структура социальной организации дает возможность тем, кто занимает в этой структуре самые различные места, воспринимать существующие в данной организации нормы и характер исполнения своих ролей членами организации. Он обозначает именно свойство социальной структуры, а не восприятия индивида. Различные образцы видимости изучались путем сравнения тех, кто облечен властью, и тех, кто занимает подчиненное положение. В итоге появился краткий обзор некоторых социальных механизмов, улучшающих или ограничивающих видимость.
Речь идет о структурах и процессах, рассматриваемых с точки зрения их функционального значения для удовлетворения определенных требований социальной организации; в этом случае видимость выс-
91 Что касается информативного обзора и оценок этой области исследования, см.: Bruner J.S. and Tagiuri R., «The perception of people», in: Lindzey, Handbook of Social Psychology, II, pp. 634—654, и библиографию других обзорных статей, приведенную там же. — Примеч. автора.
тупает как элемент социального контроля. Выше уже были названы два из этих механизмов: во-первых, расположение «властей» в стратегически важных точках сети коммуникаций; во-вторых, наличие структурных мотиваций, побуждающих власти (которые считаются ответственными за успехи и неудачи организации) собирать информацию о нормах и деятельности. Соответственно, мы рассматривали, какие структурные и процессуальные препятствия ограничивают видимость для тех, кто обладает властью; мы заметили также, что требуются дальнейшие структурные усовершенствования, чтобы преодолеть эти препятствия. Наконец, было отмечено: если те, кто облечен властью, должны систематически пользоваться всеми структурными возможностями, определяющими хорошую видимость, то они должны удовлетворять определенным личностным требованиям.
Все это может показаться продолжительным отступлением от проблемы структурных элементов и процессов, составляющих референтно-групповое поведение. Отчасти здесь действительно имеется уклон в сторону более широкой теории социальной организации. Но в гораздо большей степени эти соображения связаны непосредственно с одной из основных исходных предпосылок теории референтных групп: эта предпосылка гласит, что должны существовать определенные структуры, благодаря которым люди знакомятся с нормами и деятельностью тех групп, которые они выбирают в качестве оценочных и сравнительных референтных координат. Социологи еще только начинают изучать механизмы, позволяющие тем, кто входит в группу, и «людям со стороны» получать какое-то представление о ее нормах и деятельности. До тех пор, пока эти вопросы не получат дальнейшего объяснения с помощью новых теоретических формул и связанных с ними эмпирических исследований, теория референтных групп останется принципиально ограниченной и в этом смысле неполной.
Можно по крайней мере вообразить, каким будет дальнейшее развитие теории референтных групп в этом направлении. Ибо как только мы признаем, что видимость есть интегральный компонент референтно-групповых процессов, на ум сразу же начинают приходить многочисленные вопросы, гипотезы и предположения. Является ли наблюдаемость норм и ценностей в группах не-членов более высокой, чем наблюдаемость реально существующих в них образцов поведения? Иными словами, существует ли среди аутсайдеров тенденция создавать нереалистический имидж не-членских групп, которая в случае позитивных референтных групп приводит к безоговорочной идеализации (когда официальные нормы воспринимаются как ценности, определяющие лицо группы), а в случае негативных — к безоговорочному осуждению (когда официальные нормы считаются со вершен -
но отчужденными от наиболее фундаментальных ценностей аутсайдера)? Соответственно, не относятся ли люди скептически к публично провозглашенным ценностям их членской группы, зная (даже если это знание не было ясно сформулировано), что реальное поведение только приблизительно соответствует этим ценностям, так как они становятся составной частью социальных ролей? Эти вопросы можно выразить в более общей форме: действительно ли видимость норм и действий различается в зависимости от того, является ли индивид членом группы, о которой идет речь, стремится ли он вступить в эту группу или отвергает любое участие в ее делах? Такого рода вопросы не являются бессмысленными. Рассмотрим, например, общеизвестный случай новообращенных членов группы. Часто говорят (по-видимому, отчасти это совершенно справедливо), что новообращенные члены группы чересчур ревностны в своем конформизме по отношению к групповым нормам, потому что считают, что находятся на испытании, и хотят обеспечить свое вступление в группу. Возможно, испытание пылкого конформизма новообращенных членов с точки зрения социально индуцированной мотивации и есть истина, но вся ли истина? Понятие дифференциальной наблюдаемости наводит на мысль, что нет. Ибо новообращенный может стать ярым конформистом не только благодаря определенной мотивации, но и из-за отсутствия достоверного знания о допустимых и стереотипных отклонениях от норм, действующих в той группе, к которой он недавно присоединился. В результате — и в отличие от давних членов группы к которым это знание пришло само собой в процессе социализации — новообращенный пытается жить в строгом соответствии с этими нормами. Он становится жестким конформистом. Однако теоретически значимый тезис состоит в следующем: новообращенный проявляет экстремальный конформизм не только потому, что относится к «жесткому типу личности», но и потому, что в отсутствие близкого знакомства с нормами своей новообретенной группы у него нет иной альтернативы, как вынужденно руководствоваться в своем поведении официальными нормами. Общеизвестно, что очень часто новообращенный — независимо от того, идет ли речь о религиозных, политических или «социальных» убеждениях—становится самодовольным резонером, полностью поглощенным своим стремлением делать все по правилам92.
92 Чтобы описать этот человеческий тип, не обязательно называть чьи-то имена. Резонер — это определенный социальный тип. Так как я не могу описать этот тип лучше, чем это сделано в анонимном собрании эссе, процитированном в книге Фау-лера «Современный английский язык», я приведу это описание: «Резонер — это человек, верующий в бюрократизм; иными словами, он ставит метод выше проделанной работы. Подобно фар,шею, резонер говорит: «Господи, благодарю тебя зато, что
С точки зрения видимости норм, социологическим дубликатом резонерства служит убежденность в том, что высокий ранг налагает начеловека определенные обязательства: положение обязывает. Люди, занимающие высокое положение в группе или в обществе, принадлежащие к аристократии (речь в данном случае не идет об аристократии в узкоисторическом смысле слова), знают правила итры, то есть они знают нормы и знают, как их обойти. Они стремятся также получить власть, чтобы заставить остальных подчиняться их воле. В этих пределах они испытывают социально оправданное чувство личной безопасности. Именно поэтому от них ожидают, что они не будут выходить за эти пределы. («Кому много дано, с того много спросится».) В отличие от неофита, не уверенного в своем статусе, человек, занимающий определенное положение, может свободно отступать от строгого исполнения норм, особенно если это не дает ему никаких преимуществ. Потому что, вообще говоря, настаивать на буквальном соблюдении норм значило бы настаивать на выгодном использовании своего положения, тогда как отступление от норм, обеспечило бы многим его подчиненным более свободный доступ к более высокому положению, рангу и известности. Поскольку социальная структура обладает такими свойствами, резонер низкого ранга еще может быть терпим, если не любим, но резонер высокого ранга, настаивающий на получении дополнительных преимуществ благодаря буквальному соблюдению норм, заслуживает только двойное осуждение и ненависть: во-первых, его будут осуждать и ненавидеть зато, что он не приводит нормы в соответствие с требованиями ситуации и в этом отношении ничем не отличается от всех остальных, которые так и не сумели понять, что нормы — это всего лишь директивы, руководящие указания; его будут осуждать и ненавидеть вдвойне, потому что он извлекает выгоду из своего конформизма. Только в том случае, если человек, занимающий определенное положение, просто откажется от своего конфор-
я не таков, как другие», если не считать того, что он часто заменяет Бога своим «Я». Резонер — это человек, который рассчитывает свою жалкую выгоду до последней копейки, тогда как его сосед-миллионер позволяет выгоде самой заботиться о себе. Резонер ожидает, что другие будут кроить себя по его самым неадекватным меркам, и уверенно осуждает их, если они этого не делают. Резонер мудр не по годам во всех незначительных вопросах. Резонер стреляет из пушек по воробьям: иными словами, он обращается к вечным моральным заповедям, чтобы решить, должен ли он совершить самый незначительный поступок, например, выпить стакан пива. В общем, по-видимому, можно сказать, что все черты его характера проистекают из различных комбинаций трех факторов — желания выполнить свой долг, убежденности в том, что он знает все лучше других людей, и неумения видеть истинную цену вещей». — Примеч. автора.
мизма по отношению к нормам, которые он заставляет соблюдать себя и других, им будут неохотно и амбивалентно восхищаться. Именно его назовут принципиальным человеком, а не резонера, добивающегося собственной выгоды.
Необходимым, хотя и не всегда заметным компонентом всего этого является переменная видимости. Чтобы извлечь эту переменную из тени нашего невнимания, в которую она погружена, возможно, будет полезно провести своего рода краткое социологическое исследование, которое выявит, каким образом мнение «общественности» и «избирателей» начинает привлекать внимание тех, кто занимает высокое положение. Ибо взгляды, мнения, настроения и ожидания организованных групп и неорганизованных масс, вероятно, образуют социальную систему референтных координат для деятельности лиц, наделенных властными полномочиями, лишь в том случае, если эти лица знают их или думают, что знают. Короче говоря, именно общественное мнение самыми разнообразными способами влияет на решения властей (если не определяет их), но лишь в том случае, если оно наблюдаемо.
Проблема 5.2
Наблюдаемость общественного мнения со стороны тех,
кто принимает решения
Уже многими было замечено, что общественное мнение носит информативный характер, если оно хорошо обосновано, то есть ориентируется на реалии той или иной ситуации. Этот вопрос здесь не обсуждается. Скорее нас интересует другой (хотя и тесно связанный с первым) вопрос — каким образом люди, облеченные властью, узнают о состоянии общественного мнения. Ибо общественное мнение влияет на реальный ход дел и обеспечивает систему референтных координат для лиц, наделенных властными полномочиями, по преимуществу в той мере, в какой оно наблюдаемо. Разумеется, лучше всего позволяют наблюдать уже сложившееся общественное мнение организованные «группы давления». Организованные «группы давления» обеспечивают наиболее бросающийся в глаза базис для наблюдаемости показного общественного мнения. Действительно, группу давления можно рассматривать как организационный механизм, позволяющий довести до сведения влиятельных личностей, носителей власти и властных структур определенные интересы, настроения и точки зрения, а также разъяснить, к чему приведет нонконформизм по отношению к общественному мнению. Деятельность групп давления
хорошо изучена", и хотя, разумеется, еще неясно, какие условия определяют степень их эффективности, в данный момент это не представляет для нас непосредственного интереса. Рассмотрим лучше не столь очевидный вопрос: каким образом различные социальные механизмы воздействуют на на.длюд.аемостънеорганизованных интересов, настроений и ориентации. Они становятся видимыми для носителей власти отчасти благодаря экспрессивному, а отчасти инструментальному поведению больших, зачастую неорганизованных сообществ; до сих пор эти механизмы плохо изучены и требуют дальнейших исследований94.
93 Довольно полный обзор и анализ этих исследований см. в: Key V.O., Politics, Parties
and Pressure Groups (New York-. Thomas Y. Crowell, 1952), 3 d ed. — Примеч. автора.
94 Конечно, с давних времен множество теоретических работ рассматривало воп
рос о том, как можно заставить прислушиваться к голосу людей, особенно в сфере
политики. Существует также недавняя традиция эмпирических исследований, по
священных этой проблеме; лучше всего я знаком с теми из них, которые проводи
лись в Бюро прикладных социальных исследований Колумбийского университета.
Первоначально эти исследования изучали, каким образом информация передается
от аудитории тем, кто расчитывает иметь аудиторию (см., например: SayreJ., «Progress
in radio fan-mail analysis». — Public Opinion Quarterly, 1939, 3, pp. 272—278). Позже они
включили в себя также анализ почты, получаемой политическими деятелями (см.,
например: Herzog H. and Wyant R., «Voting via senate mailbag». — Public Opinion Quarterly,
1941, 5, pp. 358—382; 590—624). В 1948 г. целая монография (завершенная, но до сих
пор не опубликованная) была посвящена анализу выборки из 20 000 писем, почтовых
открыток и телеграмм, адресованных Дуайту Эйзенхауэру и побуждающих его, не
смотря на его публичный отказ, выдвинуть свою кандидатуру на пост президента Со
единенных Штатов (см.: Merton R.K., Sussmann L.A., Jahoda M. and Doris J., Mass
Pressure: The 1948 Presidential Draft of Eisenhower). В настоящее время Лейла Зуссман
(L.A. Sussmann) занята изучением почты, адресованной Франклину Делано Рузвель
ту; частично это исследование опубликовано (ем.: Sussmann L.A., «FDR and the White
House mail». — Public Opinion Quarterly, 1956, 20, pp. 5—16). См. также статьи, опуб
ликованные в том же номере журнала под общим названием: «Communication to the
policy — maker: petition and pressure». Изобретение опросов общественного мнения
обеспечило новый и, при всем своем несовершенстве, все более широко использу
емый способ наблюдения за массовыми мнениями и массовым поведением. Под
робный анализ этого вопроса увел бы нас далеко в сторону. Хороший анализ при
менения опросов и других свидетельств общественного мнения деятелями законо
дательной и представительной власти см. в: «Kriesberg M., «What Congressmen and
administrators think of the polls». — Public Opinion Quarterly, 1945, 9, pp. 333—337; в
этом исследовании сообщается: примерно пятьдесят сенаторов и конгрессменов счи
тают, что они получили представление о политических настроениях и общественном
мнении прежде всего благодаря личной почте и в гораздо меньшей степени — благо
даря прямому личному контакту со своими избирателями, газетам и, наконец, благо
даря опросам. См. также: Lewis G.F., Jr., «The Congressmen look at the polls». — Public
Opinion Quarterly, 1940,4, pp. 229—231. Что касается кратковременной реакции на при
менение опросов как средства измерения общественных настроений, последовавшей
за мнимым провалом опросов в 1948 г., см.: Merton R.K. and Hatt P.К., «Election polling
Организованная социальная жизнь сама порождает мотивации, ведущие к созданию социальных механизмов, которые будут обеспечивать функционально-адекватный уровень наблюдаемости. Насколько можно судить, властная элита всегда заинтересована в изучении ценностей, норм, интересов и поведения других слоев с тем, чтобы, принимая решения, учитывать эти обстоятельства; в то же время рядовые члены общества заинтересованы в том, чтобы их ценности, нормы, интересы и поведение стали известны находящимся у власти творцам социальной политики и были приняты ими во внимание. (Только в определенных специфических условиях они стремятся сделать такую наблюдаемость абсолютно невозможной.) Однако одних мотиваций недостаточно, чтобы произошло какое-нибудь событие. Социальная организация должна обеспечить механизмы, которые дадут этой информации возможность привлечь внимание соответствующей властной элиты. В истории существовали самые разнообразные процедуры и механизмы, выполняющие эту функцию, — от использования наполеоновских полицейских «шпионов» и «экспертов общественного мнения» (например, Барера) до современных опросов общественного мнения. Однако, несмотря на то что они отличались друг от друга по своим организационным принципам и специфическим целям, все они имели одну и ту же функцию — обеспечить властям какое-либо представление о преобладающем «состоянии умов». Ибо даже в тех случаях, когда власти пытаются обмануть своих избирателей или изменить их интересы и ценности, не говоря уже о тех случаях, когда они стремятся действовать в соответствии с ожиданиями своих избирателей, очень полезно, даже необходимо знать, каковы эти ожидания. Какова бы ни была форма организации — диктатура или демократия, — функциональным требованием всегда остается определенный существенный уровень наблюдаемости. В различных социальных структурах существуют различные механизмы наблюдаемости, но, по-видимому, их функция в жизни социальных групп универсальна.
Это, разумеется, не означает, что данная фун