Миссия в Венгрии

Три дня спустя, после вечернего совещания, фюрер сделал мне знак остаться. Он также задержал фельдмаршала Кейтеля, генерала Йодля, Риббентропа и Гиммлера, который – случай исключительный – тоже в тот день присутствовал. Мы устроились в креслах вокруг небольшого стола, и Адольф Гитлер в нескольких словах изложил последние события на юго–восточном направлении. Фронт, который только сейчас удалось стабилизировать вдоль венгерской границы, надо удержать любой ценой, ибо в этом огромном выступе находился миллион немецких солдат, которые в случае внезапного прорыва неминуемо окажутся в плену.

– Так вот, – продолжал фюрер, – мы получили конфиденциальные донесения, что регент–правитель Венгрии адмирал Хорти пытается установить контакты с врагом, желая договориться о сепаратном мире. Успех его замыслов означал бы гибель нашей армии. Хорти хочет найти согласие не только с западными державами, но также и с Россией, которой он предложил полную капитуляцию.

Вы, майор Скорцени, подготовите военный захват будапештского замка на горе Бургберг. Начнете эту операцию, как только мы получим сведения, что регент намерен отказаться от своих обязательств, вытекающих из его союзнического договора с Германией. Похоже, что Генеральный штаб подумывает о высадке парашютистов или, возможно, о приземлении нескольких самолетов на саму эту гору. На время вашей миссии вы поступаете в распоряжение нового командующего нашими войсками в Венгрии генерала Н. Однако приготовления начнете сегодня же, поскольку штаб у Н, еще только формируется. Чтобы помочь вам преодолеть все трудности, какие могут встретиться, я дам вам письменный приказ, который предоставит вам очень широкие полномочия.

Генерал Йодль прочитал мне список подразделений, вверяемых под мое начальство: батальон парашютистов Люфтваффе, 600–й батальон парашютистов и батальон мотопехоты, сформированный из курсантов офицерского венского училища Нойштадт. К тому же из Вены будут переведены две эскадрильи транспортных планеров и поставлены под мое командование.

– Вы получите также на время операции самолет из эскадрильи, приданной Генеральному штабу фюрера, и будете пользоваться этим транспортным средством для ваших личных передвижений, – заключил Йодль.

Еще несколько минут Гитлер беседовал с Риббентропом по поводу донесений, присылаемых немецким посольством в Будапеште. Согласно последним депешам, положение следует считать “очень напряженным”; венгерское правительство явно желает покинуть лагерь стран Оси. Затем фюрер подписал мой мандат и, протягивая мне, добавил:

– Я рассчитываю на вас и на ваших людей.

Затем он удалился. Немного позже ушли остальные, оставив меня в одиночестве. Проглядывая наскоро документ, я поразился, что буду располагать практически неограниченными полномочиями. На листе большого формата типа “государственная бумага”, где в верхнем левом углу золотым рельефом был выбит орел со свастикой, а наверху готическими буквами написано:

"Фюрер и канцлер рейха”, я читаю:

"Майор запаса Отто Скорцени назначен мною к выполнению личного и конфиденциального приказа высочайшей важности. Прошу все военные и гражданские службы оказывать майору Скорцени всевозможную помощь и подчиняться всем его требованиям”.

Под этими словами – подпись главного человека в Германии, начертанная неверной рукой. На какой–то миг я подумал, что с таким карт–бланшем я мог бы по своей прихоти поставить весь рейх с ног на голову. Затем решил, что буду пользоваться им как можно меньше. Ведь я уже научен, что следует опасаться слепого подчинения штабных чинов, которым показывают “высочайший приказ”. Я предпочитал полагаться на понимание и на сознательную помощь тех, к кому должен буду обратиться.

Сейчас уже два часа ночи, но, прежде чем ложиться спать, хочу сделать свои первые распоряжения. К счастью, двумя днями раньше я предусмотрительно телеграфировал приказ о боевой тревоге одной из своей бригад, бывшему мотопехотному батальону №502. Теперь я прошу соединить меня с капитаном фон Фолькерсамом и отдаю ему приказания:

– Алло, Фолькерсам. Мне только что поручили крупномасштабную операцию. Потрудитесь записать: первая рота, усиленная несколькими отборными солдатами, сегодня утром, ровно в восемь, грузится в самолет на аэродроме Гатов. Пусть возьмут тройной запас патронов, и добавьте полное снаряжение для четырех взводов подрывников. Каждому человеку дайте запас съестного на шесть суток. Роту поручите лейтенанту Хунке. Место назначения знает командир эскадрильи транспортных самолетов. Я сам в тот же час вылечу отсюда и примерно в десять прибуду на заводской аэродром Хейнкеля, что неподалеку от Ораниенбурга. Приезжайте за мной. Мы, то есть вы, Остафель, Радль и я, отправляемся в полдень. Вопросов нет? Прекрасно.

И до скорого.

Несколько часов отдыха, и я уже лечу на борту “Хейнкеля–111”. Созерцая пейзаж, думаю о тех последствиях, которые неминуемо вызовет предательство венгров. Ставка в игре, которую мне, возможно, придется играть, огромна: целая армия – миллион человек, чье положение станет весьма шатким, чтобы не сказать отчаянным, в том случае, если венгерские дивизии в Карпатах прекратят огонь или, что еще хуже, перейдут на сторону врага. И если к тому же мы потеряем и Будапешт, центральный узел наших коммуникаций, то это будет невообразимая катастрофа. О, только бы мне успеть!

Внезапно я вспоминаю о тех транспортных планерах, что фюрер предоставил в мое распоряжение. И еще два батальона парашютистов. Как же все–таки эти господа из генерального штаба представляют себе операцию парашютистов против Замка на Горе – не говоря уже о сумасбродной затее приземлить планеры на вершине утеса? Оказывается, я неплохо знаю Будапешт: единственное место, где в крайнем случае можно было бы осуществить подобный замысел, – это огромный плац, называемый, один Бог знает почему, Кровавым полем. Однако если венгры переметнутся на сторону врага, то нас могут совсем запросто смести еще до того, как мы успеем собраться в группу – перекрестным огнем с самой горы, которая там совсем близко, и с зданий, окружающих эспланаду. Возможно, все–таки удастся приземлить несколько ударных отрядов... Ладно, посмотрим все на месте.

В условленный час я прибываю в Ораниенбург, где меня ждет Фолькерсам. Он сообщает, что моя первая рота уже отбыла в Вену, место сбора различных частей, вверенных под мое командование. На машине мы заскакиваем в Фриденталь, чтобы забрать личные вещи, а затем, в сопровождении Радля и Остафеля, вылетаем в австрийскую столицу. В нашем багаже мы везем ящик новейшей взрывчатки, недавно поступившей из армейских лабораторий. Это достаточно удобное сиденье, если только все время не думать о встрече с вражеским самолетом, а это вполне реально, учитывая активность союзнической авиации над Германией. Один снаряд по ящику – и все взлетает на воздух! Но, по правде говоря, мы слишком заняты нашими планами, чтобы думать об этом. Единодушно решаем моторизовать все наши части. Так что впереди славные схватки со службой распределения транспорта. Мы знаем, как тяжело сейчас отыскать грузовики. Восточный фронт, а в последние несколько месяцев уже и Западный поглотили их в таком количестве, что даже самая мощная в мире промышленность не смогла бы заполнить эти бреши.

Однако в Вене всего за три дня нам удается уладить все трудности. А я еще и устроил в Нойштадте смотр моему пехотному батальону, насчитывающему тысячу юнкеров – отличная команда отборных молодцов, движимая исключительным боевым духом. Парашютисты Люфтваффе уже прибыли в Вену, равно как и батальон парашютистов СС, доставленных с Восточного фронта. Люди из Люфтваффе находятся в прекрасном состоянии, офицеры рвутся в бой, но вот эсэсовцы выглядят не очень хорошо: в предшествующие недели их жестоко потрепали в боях. Кстати, это тот же самый батальон, что в июне 1944 года участвовал в операции против Тито.

Как только мы уладили многочисленные сложности, связанные с моторизацией и оснащением наших частей, я отправляюсь в Будапешт в сопровождении Радля. Пора уже ознакомиться с положением на месте. Запасшись документами на имя некого “доктора Вольфа”, облаченный в отличный гражданский костюм, я представляюсь в венгерской столице некому господину Икс, которому меня сердечно рекомендовал наш общий друг. Этот славный человек встречает меня с распростертыми объятиями, с гостеприимством, достойным лучших венгерских традиций. Он даже сам переезжает, оставляя мне в пользование свою квартиру, включая лакея и кухарку! Мне стыдно в этом признаваться, но никогда за всю свою жизнь я не жил так хорошо, как в эти три недели, – и это на пятом году войны! Да мой хозяин еще бы и обиделся, если бы я питался более скромно!

Тем временем в Будапешт прибывает и мой непосредственный начальник генерал Н. Он пытается прежде всего сформировать работоспособный штаб: поскольку у него не хватает офицеров, я одалживаю ему Фолькерсама и Остафеля. Чтобы приготовиться к любой неожиданности, мы вырабатываем план боевой тревоги для всех немецких войск в Будапеште и вокруг него: этот план должен обеспечить нам в случае заварухи контроль над железными дорогами, вокзалами, телефонными и телеграфными узлами.

Наши тайные службы уже сумели установить, что сын регента Никлас фон Хорти только что имел первую встречу, естественно сверхсекретную, с эмиссарами Тито. Венгры явно пытаются через югославских партизан установить контакт с советским Верховным Командованием, чтобы договориться о сепаратном мире. Таким образом, на этот раз данные Генерального штаба фюрера оказываются точны. Во время совещания с начальниками служб разведки мы решаем установить наблюдение за действиями Ники Хорти, заслав в его окружение нашего агента. И вот один хорват, имеющий хорошие связи в правительственных кругах, очень быстро завоевывает доверие как югославов, так и сына Хорти. И мы узнаем, таким образом, что очень скоро уже сам регент примет участие в ночном собрании заговорщиков. Эта новость нам особенно неприятна, ибо в наши планы вовсе не входит, чтобы глава государства был лично замешан в этом деле. Однако заботу о том, чтобы найти здесь какое–то решение, я оставляю на тайные службы и полицию, у меня есть другие заботы.

Всякий раз, когда моя машина взбирается по склонам Будберга – я бываю то у нашего военного атташе, то у нашего посла, а то и у главнокомандующего, – моя тревога усиливается, ибо я все еще не вижу, каким образом я смог бы, если потребуется, овладеть этим высоким холмом, который представляет собой некую естественную крепость. Хотя приказ фюрера составлен в достаточно общих фразах, я вижу, что предотвратить переход Венгрии к неприятелю можно будет лишь в ходе военной операции против правительственного квартала и Замка. Эта операция начнется автоматически при первом же проявлении враждебности к Германии со стороны мадьярских властей.

Итак, я поручаю Фолькерсаму, скрупулезно изучить все планы города, какие он сумеет раздобыть, и дополнить свои теоретические знания многочисленными экскурсиями по улицам интересующего нас квартала. И вот эта работа приносит нам самые разнообразные сюрпризы: оказывается, под Будбергом тянется настоящий лабиринт туннелей, коридоров и колодцев, и это совсем не облегчит нашу задачу, когда придет час перейти к решительным действиям. Поскольку наш план действий по боевой тревоге, уже окончательно доработанный, предусматривает, что я займу Гору силами войск, находящихся под моим непосредственным началом, то приказываю прибыть своим трем батальонам. В начале октября они покидают Вену и размещаются в пригороде Будапешта.

В то же самое время Генеральный штаб фюрера посылает нам обергруппенфюрера СС (нечто вроде бригадного генерала), по имени Бах–Зелевски, который должен принять командование всеми немецкими войсками, размещенными в Будапеште. Это энергичный, даже грубый командир, который, впрочем, и сам представляется как “человек с железной хваткой и специалист по тяжелым случаям”. Он прибывает из Варшавы, где только что жестоко подавил восстание поляков. Он сразу же заявляет, что готов, если будет нужно, проявить себя таким же безжалостным, как и в польской столице. Именно с таким намерением, добавляет генерал, он и привез мортиру калибра 65 сантиметров. Пока что эта чудовищная пушка использовалась всего два раза: сначала – чтобы пробить исполинские стены цитадели в Севастополе, а затем во время недавних боев в Варшаве. Что же до меня, то я считаю такую жестокость чрезмерной и не скрываю этого. По–моему, мы лучше и быстрее достигнем цели, если применим более элегантные средства. Планируемая операция, окрещенная для маскировки “Базука”, окажется успешной даже и без гигантской мортиры. Но, с другой стороны, на некоторых офицеров, кажется, произвели впечатление грубые и неистовые манеры Бах–Зелевски, – возможно, он их даже немного и запугал. Но, однако, я не позволяю ему заткнуть мне рот криками и ударами кулака по столу и, продолжая защищать свою точку зрения, в конечном счете настаиваю на своем решении.

К несчастью, я не один хозяин своих поступков. В отличие от Италии, где я должен был отчитываться только перед генералом Штудентом и имел практически полную независимость в подготовке возложенной на меня операции, теперь мне приходится присутствовать на бесконечных совещаниях и учитывать всевозможные факторы личного порядка. Точка зрения генерала Н, совершенно не совпадает с мнением посла, который в свою очередь совсем не согласен с полицейским генералом Винкельманом. Секретные службы и некоторые венгерские особы, которые принимают участие в наших дискуссиях, тоже добавляют в них разногласия. Как хорошо, что мне не надо согласовывать все эти мнения! Однако я не совсем понимаю, почему мы всегда обсуждаем наши планы в присутствии пятнадцати – двадцати офицеров. В конце концов, весьма возможно, что венгерское правительство прослышит о наших заседаниях и, угадав с большей или меньшей степенью точности, что там затевается, срочно примет какие–то решения. И эти опасения представляются обоснованными, ибо мы узнаем, что генерал М., верховный командующий венгерской армией в Карпатах, уже ведет переговоры напрямую с русскими.

Примерно 10 октября 1944 года происходит ночная встреча между Никласом Хорти и югославскими эмиссарами. Немецкая полиция, вовремя предупрежденная, тем не менее не вмешивается. На воскресенье 15 октября назначается новая встреча в огромном здании неподалеку от дунайской набережной. Теперь нужно действовать! Тринадцатого октября Генеральный штаб фюрера посылает в Будапешт генерала Венка, который в случае волнений возьмет командование над всеми нашими силами и будет принимать решения по ходу событий с полным знанием дела. На этот раз полиция безопасности намерена арестовать сына регента вместе с югославами. Замысел полицейской засады, вероятно, продиктован надеждой, что регент, желая избежать обвинений против сына, откажется от мысли о сепаратном мире. Генерал Винкельман, командир полицейских сил, просит меня одолжить ему на утро 15 октября одну из моих рот, ибо он знает, что первая беседа Никласа Хорти проходила под охраной отряда “Гонведа”. Поскольку очень вероятно, что и на этот раз венгры предпримут такую же предосторожность, то моя рота получит задание нейтрализовать венгерских солдат. Я обещаю ему свою поддержку, при условии что сам решу, уместно ли будет наше вмешательство и если да, то когда именно.

В воскресенье 15 октября 1944 года на прозрачном небе сияет яркое солнце. В десять утра – а это и есть час встречи – улицы еще безлюдны. Моя рота занимает позиции в одной особенно тихой аллее, где нет риска, что она привлечет внимание. Связь между мной и моими людьми должен поддерживать капитан фон Фолькерсам, ибо, разумеется, в этот день я не могу себе позволить появиться в военной форме. Если я желаю присутствовать при готовящихся событиях, чтобы остаться незамеченным, мне, конечно, надо облачиться в штатское. Мой шофер и один из моих унтер–офицеров, в форме Люфтваффе, блаженствуют на скамейке в сквере, который занимает почти всю площадь. Что касается меня, то я прибываю на машине через несколько минут после начала переговоров между сыном Хорти и югославами. Выезжая на площадь, я вижу перед означенным зданием грузовик “Гонведа” и гражданскую машину, вероятно личное авто младшего Хорти. Не колеблясь я ставлю свою машину прямо нос к носу с венгерскими, чтобы помешать им резко набрать ход.

Еще накануне несколько немецких полицейских заняли комнаты в пансионе, расположенном над коммерческой конторой, где в настоящий момент проходят переговоры. С другой стороны, двое их коллег должны примерно в 10.15 проникнуть в здание и провести аресты. В покрытом же брезентом грузовике “Гонведа” прячутся три венгерских офицера, тогда как два других прогуливаются по скверу. Итак, все актеры драмы на месте – начинаем первый акт!

Я только что вышел из машины и делаю вид, что ищу причину поломки в моторе, и тут появляются двое немецких полицейских. Но едва первый ступает на порог здания, как второго прошивает автоматная очередь, выпущенная с грузовика “Гонведа”. Тяжело раненный в живот, он оседает на землю рядом со мной. Два венгерских офицера, мерившие шагами сквер, прибегают с револьверами в руках и начинают стрелять. Я только и успеваю укрыться за своей машиной: мгновение спустя вторая очередь превращает в решето открытую дверцу моего славного “мерседеса”. Теперь пляска начинается взаправду. Мой шофер и унтер–офицер с первых же выстрелов бросились мне на помощь; шофер получает пулю в бедро, но остается на ногах. Свистком я подаю приказ своей роте принять бой, а затем втроем мы пытаемся как только можем ответить из наших револьверов на плотный огонь венгерских автоматов. В нашем положении нет ничего забавного; моя машина, позади которой мы пристроились на корточках, все более и более походит на ситечко, повсюду вокруг нас пули отскакивают от булыжной мостовой и свистят над нашими ушами с жалобным мяуканьем. Время от времени мы высовываем головы, только на долю секунды, чтобы прицелиться хотя бы примерно и удерживать нападающих на расстоянии – если, конечно, так можно выразиться, ибо они от нас не дальше десяти – пятнадцати метров.

К счастью, эта неравная битва длится всего две или три минуты. Затем я слышу позади себя поспешные шаги солдат моей роты. Первый взвод уже появляется на площади и сразу же занимает позицию на углу улицы. Другие быстро занимают сквер и берут под огонь соседние здания. После первого же обмена пулями нападавшие на меня венгры укрываются под аркой соседнего дома, где, вероятно, находятся несколько их отрядов, оставленных там в резерве. Как только перестрелка прекращается, мы затаскиваем обоих наших раненых в здание, где на втором этаже проходят или уже, скорее, проходили переговоры между сыном Хорти и югославами. Еще перебегая к этому укрытию, мы осознаем, что наши противники готовятся к решительному прорыву. Быстро спохватываемся: ловко брошенная граната вырывает оба огромных створа ворот вместе с несколькими мраморными плитами и укладывает это все вперемешку, кучей поперек арки, закрывая выход. Этот взрыв кладет конец собственно военной части операции, которая, впрочем, длилась не больше пяти минут.

Теперь со второго этажа “нашего” здания спускаются немецкие полицейские, ведя с собой четверых пленных. Мы приказываем погрузить обоих венгров – Никласа Хорти и его друга Борнемицу в военный грузовик. Чтобы не привлекать внимание прохожих, полицейские придумали перевозить этих двоих как тюки, завернув их в огромные ковры. Судя по тому, что я вижу, эта хитрость не слишком удалась. Оба заговорщика яростно отбиваются, и полицейские вынуждены их связать и, не слишком церемонясь, взваливают на грузовик, который сразу же трогается. Я приказываю своей роте удалиться; мне хочется избежать каких–либо новых инцидентов, которые вполне могут произойти, если венгры, оправившись от неожиданности, перегруппируются и нападут на нас.

Какое–то недоброе предчувствие заставляет меня последовать за грузовиком в другой машине, которую мне только что прислал Фолькерсам. Метрах, может быть, в ста от площади я вижу, как подходят, почти бегом, три пехотные роты “Гонведа”. Если эти солдаты прибудут на площадь, то они столкнутся там с моей ротой и получится еще одна перестрелка – для нас это весьма нежелательно. Что делать? Как выиграть несколько минут, чтобы дать моим людям время отойти? Только какой–то смелый шаг может нас спасти. Я даю шоферу приказание остановиться, выскакиваю из машины и бросаюсь навстречу офицеру, который, судя по его месту во главе первой роты, должен командовать этими солдатами.

– Остановите ваших людей. Там, наверху неописуемая сумятица! Никто не знает, что происходит. На вашем месте я сначала сходил бы посмотреть сам.

Блеф удается. К счастью, офицер немного говорит по–немецки. Он дает команду “Стой!” и, явно озадаченный, смотрит на меня. Возможно, он ничего не понимает, но меня это мало волнует. Все, что меня заботит, – это маленькая отсрочка. Теперь мои люди, должно быть, уже погрузились в свои грузовики. Через минуту они уедут. Я бросаю все еще колеблющемуся офицеру короткое “Я спешу!” и затем снова сажусь в свою машину, которая трогается и мчится со всей скоростью к аэродрому. Когда я туда прибываю, оба наших пленника уже в самолете; чуть позже он взлетает по направлению к Вене.

Тогда я направляюсь в штаб корпуса, располагающийся в отеле, вознесенном на вершину одного из многочисленных холмов Будапешта. Генерал Венк немедленно меня принимает, и мы вместе с нетерпением, перемешанным с любопытством, ждем продолжения событий. Мы знаем, что в Замке на Горе венгры уже несколько дней назад приняли некоторые меры предосторожности. Гарнизон усилили, а главные подступы по дорогам, кажется, заминировали. К полудню мы получаем телефонный звонок из посольства, малый дворец которого также расположен на Горе. Наш военный атташе сообщает, что весь холм переведен на осадное положение, и совершенно официальным образом, а движение по всем подъездным путям перекрыто. Несколькими минутами ранее атташе попытался выехать с Горы на машине, но повсюду натыкался на венгерские посты, которые заставляли его поворачивать обратно. Немного позже телефонная связь прерывается – это мы так полагаем, потому что больше не получаем звонков. Таким образом, немецкие службы, которые все еще находятся на Горе, оказываются практически отрезанными.

Это представляет собой – и сомневаться тут не приходится – первый “недружественный акт”, как элегантно выражаются на дипломатическом языке. Мы задаемся вопросом, последуют ли затем более серьезные события. По всей видимости, нынешнее положение не может продолжаться до бесконечности: через два–три часа будет принято окончательное решение – того или иного содержания. Пока же мы можем только ждать, а инициатива все еще принадлежит противнику. Примерно в 14 часов сомнения окончательно рассеиваются специальным объявлением по венгерскому радио, где передается послание регента Хорти: “Венгрия только что заключила сепаратный мир с Россией!"

Теперь жребий брошен. Положение более чем ясное: мы немедленно должны принять запланированные контрмеры. Генерал приказывает немедленно объявить тревогу в городе Будапеште.

В то же время он просит меня начать операцию против Горы.

Я же считаю, что час еще не пробил, и советую ему подождать несколько дней. Чтобы “усмирить” венгров, я предлагаю установить кольцо немецких частей по всей внешней окружности Горы. Эта задача поручается 22–й дивизии СС. Захват вокзалов и важнейших общественных зданий происходит пополудни согласно нашим планам и без единого инцидента.

С другой стороны, мы направляем немецкого генерала к венгерскому верховному командованию на Карпатском фронте; он должен, если положение к тому вынудит, арестовать генерала, командующего этой армией. Но наш эмиссар прибывает слишком поздно. Венгерский генерал в сопровождении нескольких офицеров и секретарей уже перешел к русским. К нашему удивлению, ни это бегство, ни объявление сепаратного мира не повлияли особенно на поведение его войск. Почти везде части удерживают свои позиции. Огромное большинство офицеров отказались последовать примеру своего командующего. Оставаясь со своими людьми, они продолжают борьбу. Тем не менее, мы никоим образом не должны допустить, чтобы министерство “Гонведа”, расположенное совсем рядом с Замком, издало новый приказ о капитуляции. Тут нужно быстро нанести удар.

На совещании, состоявшемся к вечеру, мы решаем напасть на Гору следующим утром. Я назначаю час “Ч” на шесть часов, то есть практически на рассвете, поскольку это время мне кажется особенно благоприятным, чтобы достичь полной внезапности, а это необходимый фактор, если я хочу избежать настоящего сражения. Весь вечер вместе с Фолькерсамом я изучаю карту Горы, составленную нами собственноручно. Постепенно наш план обретает четкие очертания. Мы предполагаем нанести концентрический удар одновременно несколькими отрядами. В тот миг, когда они поднимутся на штурм, я сам постараюсь прорваться по центру, вдоль Венского шоссе. Там в особенности я полагаюсь на эффект внезапности, поскольку надеюсь завладеть Венскими воротами без единого выстрела, настолько безмолвно, насколько это окажется возможным, и появиться затем со своими людьми на большой площади перед Замком. После этого нужно будет немедленно добиться окончательного результата. Если нам удастся сразу же проникнуть в Замок, вероятный центр сопротивления, то операция затянется, видимо, не больше чем на несколько минут, и это позволит избежать ненужного кровопролития как с венгерской стороны, так и с нашей.

Мы ставим тогда перед каждой из наших частей конкретную задачу. Нас, кстати, усилили ротой танков “Пантера” и другой ротой танков – “Голиаф”. Последние, только недавно созданные, – гусеничные бронированные машины, управляемые на расстоянии, очень низкие и очень послушные. В передней части они заключают большой заряд взрывчатки; в общем, танки–карлики, откуда и происходит их название. Возможно, мы сможем с их помощью прорвать баррикаду или взорвать какие–нибудь ворота, мешающие нашему продвижению.

Батальон курсантов военного училища пойдет в атаку по садам, которые покрывают южный склон Горы. Задача сложная, поскольку мы знаем, что на этом крутом склоне венгры устроили несколько пулеметных огневых точек. Задача этого батальона состоит в подавлении противника и захвате Замка.

Один из отрядов моего особого батальона, поддерживаемый танком, нанесет удар вдоль по западной подъездной рампе, чтобы захватить один из боковых въездов в Замок. Один из отрядов 600–го батальона парашютистов СС пройдет по туннелю, выкопанному под подъемным мостом, и просочится в здания, в которых находятся военное министерство и министерство внутренних дел.

Остальные люди из моей особой части, основная часть батальона парашютистов СС, четыре танка, а также “Голиафы” останутся под моим началом для атаки на Венские ворота и замок. Что же касается парашютистов из Люфтваффе, то я их оставляю в резерве на случай непредвиденных осложнений.

Около полуночи, когда мы уже разобрали детально каждую из этих задач, мои солдаты занимают позиции в условленных местах позади кольца, образованного людьми из 22–й дивизии СС.

Немного позднее в штаб корпуса прибывает старший офицер венгерского военного министерства. Он прибыл неизвестным нам путем непосредственно из Замка, чтобы от имени министра вступить с нами в переговоры. Мы ему просто заявляем, что не видим никакого резона начинать переговоры, пока регент не аннулирует свой сепаратный мир с Россией. С другой стороны, мы настаиваем на том, что изоляция, чтобы не сказать – заточение членов нашего посольства на Горе, представляет собой акт безусловно “недружественный”. По моему совету мы назначаем венгерскому парламентеру срок, чтобы нормализовать обстановку. Согласно условиям этого настоящего ультиматума самое позднее в шесть часов утра все мины и баррикады, преграждающие движение по Венскому шоссе, а именно там находится наше посольство, должны быть убраны. Таким образом я одновременно смогу довести свою внезапную атаку до самого Замка с наименьшими потерями.

Поведение нашего визитера, похоже, указывает, что он, как и многие его товарищи по министерству, весьма смущен этим неожиданным поворотом на сто восемьдесят градусов против Германии. Наша беседа длится два часа в сердечной, почти дружеской атмосфере, а затем офицер прощается.

Около трех утра я заступаю на свою боевую позицию у подножия Горы, неподалеку от плаца. Собрав своих офицеров, я разворачиваю карты и при слабом свете наших карманных фонариков излагаю и уточняю последние подробности, потягивая при этом горяченный кофе, приготовленный моим ординарцем. Мой план операции проработан до конца. Я попробую спокойно подняться со своими людьми до самого Замка, как если бы эта “прогулка” была самой естественной вещью на свете. Нужно будет, чтобы солдаты оставались на своих грузовиках, чтобы все выглядело как будто мы просто случайно проезжаем по этим улицам. Я знаю, что, действуя так, иду на большой риск, ибо в случае нападения на грузовики мои люди окажутся практически беззащитными. Но я должен на это пойти, раз хочу добраться до Замка быстро и не вступая в сражение.

Я сообщаю этот план командирам различных колонн, а затем настойчиво рекомендую им давать приказ открывать огонь только в самом крайнем случае. Им даже придется не отвечать на возможные нападения отдельных групп, а пытаться любой ценой проникнуть вместе с машинами на свои боевые позиции без единого выстрела. “Венгры не являются нашими врагами!” – такой у нас лозунг, по крайней мере на данный момент.

Затем я устанавливаю порядок следования своей собственной колонны. Во главе ее пойдет грузовичок, на котором поеду я сам. Сразу за ним займут позицию четыре танка, затем группа “Голиафов”, а затем остальные мои люди, сгруппированные повзводно и уже погрузившиеся на машины. Все личное оружие на предохранителе. Большинство моих солдат, старые вояки, для которых это не первая операция, пользуются этими последними минутами перед выходом на дело, чтобы еще немного соснуть. Как только колонна пройдет Венские ворота и выйдет на плато Горы, она разделится на две, которые на всей скорости помчатся по двум большим аллеям к площади Замка.

Пять тридцать... Пять сорок... В первом грузовике сидят пятеро моих старых боевых товарищей – унтер–офицеры, которые уже участвовали в операции на Гран–Сассо. У каждого из них к поясу прицеплен пистолет–пулемет и несколько ручных гранат, а в руке – новое противотанковое оружие, базука. Нам всем любопытно, как поведет себя венгерская бронетехника, сосредоточенная на Горе. Если потребуется, мы заставим их замолчать, либо снарядами наших танков, либо базуками.

И снова я смотрю на часы–браслет: пять пятьдесят девять. Правой рукой делаю круговой жест: запускайте моторы. Затем, стоя на своем грузовичке, я резко поднимаю руку и повторяю это несколько раз: вперед! Медленно, ибо склон крутой, мы трогаемся с места. Только бы никакая из машин не напоролась на мину: взорвавшись, она перегородит улицу и в последний момент погубит мой прекрасный замысел. Инстинктивным жестом я склоняюсь назад и тревожно вслушиваюсь: все идет хорошо, никакой взрыв не прерывает ровного гудения моторов. Вот уже и Венские ворота. Есть проход в середине баррикады, охраняемой несколькими венгерскими солдатами, которые с явным любопытством смотрят, как мы проезжаем. Минуту спустя мы выезжаем на плато. Тихим голосом я приказываю нашему водителю постепенно ускорять движение.

Справа от нас высится казарма “Гонведа”. Перед воротами установлены два пулемета, защищенные нагромождением мешков с песком.

– Удар с фланга оказался бы весьма неприятен, – шепчет мне в ухо Фолькерсам.

К счастью, ничто не шелохнется ни в казарме, ни перед ней – слышен только грохот наших танков. Я направляюсь по правой аллее, на которой находится посольство Германии. Теперь мы едем уже на приличной скорости: позади меня с громоподобным гулом катится первый танк, разогнавшийся километров до сорока в час. До Замка остается едва ли километр. Первая часть операции удалась великолепно: мы достигли вершины Горы без единого выстрела. Слева у нас уже возникает массивное строение военного министерства. Вдали раздается глухой взрыв; второй.., третий... Вероятно, это мои люди, которые вступили в туннель и пробивают себе вход в подземный лабиринт. Решающий миг близок. Мы уже проехали министерство, и перед нами простирается площадь Замка. Там заняли позицию три танка. Когда мы проезжаем мимо первого, он поднимает пушку вверх, показывая, что не собирается стрелять.

Перед воротами Замка венгры соорудили из строительного камня баррикаду высотой несколько метров. Мой грузовичок отъезжает в сторону, и знаком руки я даю танку, который за нами следует, приказание навалиться всем своим весом на это препятствие. Пока стальной колосс разгоняется, мы соскакиваем на землю. Баррикада не выдерживает страшного удара в тридцать тонн – она рушится, танк проходит по ее развалинам, выбивает ворота и выставляет свою пушку во двор Замка, оказываясь лицом к лицу с шестью противотанковыми орудиями.

Бегом, по правую и по левую стороны от нашей “Пантеры”, мы проскакиваем в несколько прыжков по разваленным глыбам и проникаем под арку. Какой–то полковник из охраны Замка пытается с револьвером в руке преградить нам путь, но ударом плеча Фолькерсам его отталкивает. Мы видим, что справа открывается главный вход в здание, и вскакиваем на первые ступеньки. Какому–то офицеру, который устремляется на нас, я кричу:

– Немедленно ведите нас к коменданту Замка! Славный парень послушно увлекает меня по широкой парадной лестнице. На втором этаже мы идем по коридору. Жестом я приказываю одному из своих людей остаться на лестничной площадке, чтобы нас прикрыть. Венгерский офицер показывает на дверь, ведущую в небольшую приемную. На столе, поставленном перед открытым окном, за пулеметом залег солдат, и он как раз открывает огонь по моим людям, оставшимся снаружи. Унтер–офицер Хольцер, коренастый крепыш, хватает пулемет обеими руками и выкидывает его на мостовую. Венгр настолько ошеломлен, что падает со стола и катится по полу.

Заметив справа еще одну дверь, я коротко стучу и вхожу. Навстречу мне идет бригадный генерал “Гонведа”. Он не успевает вымолвить и слова.

– Полагаю, вы – комендант Замка? Требую у вас немедленной капитуляции! Вы один будете ответственны за кровь, которая может напрасно пролиться, если вы откажетесь сдаться. Пожалуйста, потрудитесь принять решение сейчас же.

А я весьма спешу покончить с этим делом, потому что с площади до моего уха доносятся ружейные выстрелы и несколько пулеметных очередей. И я настаиваю, стараясь говорить убедительным тоном:

– Вы сами видите, что всякое сопротивление будет безумием. Мои солдаты уже заняли весь Замок.

И это совсем не легковесное утверждение, должное всего лишь произвести впечатление на генерала. Я уверен, что моя “особая часть” под командованием лейтенанта Хунке, хладнокровие которого мне отлично известно, уже добралась до Замка и захватила стратегические точки этого огромного здания. И в самом деле, венгр еще не успел опомниться, как Хунке уже входит в комнату: он сообщает мне, что большой двор и главные входы были заняты без боя, и спрашивает моих приказаний.

Теперь уже венгерский генерал пришел к решению, и, должно быть, принял его не с легким сердцем.

– Сдаюсь! – заявляет он печально. – Я немедленно прикажу своим войскам прекратить огонь.

Мы пожимаем друг другу руки, а затем уговариваемся, что солдатам, которые еще сражаются в саду, сообщим эту новость через венгерского офицера, сопровождаемого офицером из моей колонны. Пока генерал отдает свои распоряжения, я выхожу в коридор, чтобы провести небольшую инспекцию. По моему требованию меня сопровождают два венгра, которые служат мне офицерами связи. К моему удивлению, покои регента пусты. Я узнаю, что он покинул Замок за несколько минут до шести утра и перешел под покровительство генерала СС Пфеффер–Вильденбруха. А его семья еще накануне обрела прибежище у папского нунция. Во всяком случае, присутствие в Замке адмирала Хорти ничего бы не изменило: наши планы имеют своей целью не его особу, а резиденцию венгерского правительства.

Когда я высовываю голову в окно главного фасада, то над ухом у меня свистят несколько пуль. Я поспешно отскакиваю. Немного позже лейтенант Хунке сообщает мне, что не было возможности донести приказ о прекращении огня до некоторых венгерских позиций в садах Замка на дунайском склоне. Но двух выстрелов из базуки, произведенных с верхних этажей Замка, оказывается достаточно, чтобы объяснить солдатам, занимающим эти позиции, что лучше было бы сдаться.

В общем, операция длилась примерно полчаса. Теперь на Горе снова царит покой. Обитатели окрестных кварталов могут продолжать мирный сон. По телефону я объявляю о нашем успехе в штаб корпуса и буквально слышу вздох облегчения, издаваемый офицером на другом конце провода. Вероятно, эти господа лишь частично верили в успех моего замысла блиц–операции, основанной на факторе внезапности.

Немного позднее я принимаю донесения от групп, которые завладели министерствами “Гонведа” – там было короткое столкновение – и внутренних дел, которое сдалось сразу же. Наши потери минимальны: всего четверо убитых и двенадцать раненых. Единственный по–настоящему серьезный бой завязался позади Замка, в садах. Венгры же потеряли троих убитыми и пятнадцать ранеными.

Все солдаты “Гонведа”, дислоцированные на Горе, должны сдать оружие, и мы сваливаем его в кучу на большом дворе. Однако я разрешаю офицерам сохранить свое. Затем я прошу их собраться в одном из залов первого этажа, где произношу небольшую импровизированную речь примерно такого содержания:

– Хочу вам напомнить, что уже много веков ни один конфликт не омрачал доброго согласия между Венгрией и Германией, – наши народы всегда сражались плечом к плечу против общих врагов. И даже теперь у нас нет никакой причины ссориться. Ставка в нынешней войне – это создание Новой Европы. А она не сможет быть построена, если не уберечь Германию от той катастрофы, что несут ей ее враги.

Вероятно, моим австрийским акцентом подчеркнут примирительный и дружеский смысл моих слов, ибо никто из венгерских офицеров не отказывается пожать мне руку. Сразу пополудни они уходят со своими людьми в будапештские казармы. На следующее утро они все явятся в военное министерство, чтобы дать клятву верности новому правительству.

Согласно полученным приказаниям я размещаюсь со своими людьми в Замке и держу на важнейших точках Горы сторожевые отряды. Честно говоря, никогда бы не поверил, что однажды удостоюсь чести быть комендантом резиденции королей Венгрии. От этого на лице у старого лакея регента написана такая похоронная печаль, что Фолькерсам не может удержаться от искушения и заказывает обильный обед. А дело в том, что сейчас у всех у нас прорезался волчий аппетит. С явной неохотой этот славный служака, состарившийся уже “при исполнении”, приносит наконец весьма приличную еду, хотя, наверное, и не такую роскошную, как те яства, что подавались когда–то в этом замке, скажем, в эпоху прекрасной императрицы Елизаветы, главы австро–венгерской монархии. Вечером все мои офицеры собираются на ужин в большой столовой. Нас всех переполняет радость и энтузиазм, тем более что последние новости с фронта определенно обнадеживают. И поэтому мы можем весело отпраздновать наш успех: благодаря нам в последний момент удалось отвести от нашей армии в Венгрии настоящую катастрофу.

На следующее утро мне объявляют, что пришел новый венгерский военный министр его превосходительства Берегффи, желающий выразить благодарность от имени нового венгерского правительства. Я отвечаю ему, что счастлив, сумев достигнуть своей цели после такой краткой борьбы и в особенности – предотвратив какой–либо урон чудесным зданиям Дворца. Я с ужасом думаю, какие непоправимые разрушения произвела бы 65–сантиметровая мортира, если бы волю дали этому зверю Бах–Зелевски. Мы также уславливаемся, что похороны для погибших венгров и немцев будут общими.

Их со всеми официальными почестями устроит венгерское правительство; и таким образом, вероятно, будут стерты последние следы возможной обиды на нас.

Вечером приказ Генерального штаба фюрера предписывает мне проводить регента Венгрии в Верхнюю Баварию, в замок Хиршберг. Адмирал Хорти считается гостем фюрера, который предоставляет в его распоряжение специальный поезд. Разумеется, на всем пути я буду ответственным за безопасность регента. Вот и кончается, значит, моя жизнь хозяина замка.

На следующий день генерал Пфеффер–Вильденбрук очень официально представляет меня адмиралу Хорти. После нескольких минут светского разговора мы отправляемся на машине на вокзал. Улицы пустынны, редкие прохожие совсем не обращают на нас внимания. Перед вокзалом все–таки собралось немного людей, но мало кто из них поднимает руку в жесте прощания.

Грустный отъезд для этого старика, который столько лет вершил судьбы Венгрии!