Ценности русской культуры (община, справедливость, терпение)

Ñïåöèàëüíûå èññëåäîâàíèÿ ïðèðîäû àâòî- è ãåòåðîñòåðåîòèïîâ ïîçâîëèëè ó÷åíûì ïðèéòè ê çàêëþ÷åíèþ, ÷òî â èõ îñíîâå ëåæàò öåííîñòè òîé èëè èíîé êóëüòóðû. Èñòîðèêàìè òàêæå äî­êàçàíî, ÷òî âàæíåéøóþ ðîëü â ôîðìèðîâàíèè ðóññêîé êóëüòóðû ñûãðàëà óæå óïîìèíàâøàÿñÿ ðóññêàÿ êðåñòüÿíñêàÿ îáùèíà. Ïî­ýòîìó öåííîñòè ðóññêîé êóëüòóðû â áîëüøîé ñòåïåíè ÿâëÿþòñÿ öåííîñòÿìè ðóññêîé îáùèíû. Ñðåäè íèõ äðåâíåéøåé è âàæíåé­øåé ÿâëÿåòñÿ ñàìà îáùèíà, «ìèð» êàê îñíîâà è ïðåäïîñûëêà ñó­ùåñòâîâàíèÿ ëþáîãî èíäèâèäà. Ðàäè «ìèðà» ÷åëîâåê äîëæåí áûë áûòü ãîòîâ ïîæåðòâîâàòü âñåì, â òîì ÷èñëå è ñâîåé æèçíüþ. Ýòî áûëî ñâÿçàíî ñ òåì, ÷òî áîëüøóþ ÷àñòü ñâîåé èñòîðèè Ðîññèÿ ïðîæèëà â óñëîâèÿõ îñàæäåííîãî âîåííîãî ëàãåðÿ, êîãäà òîëüêî ïîä÷èíåíèå èíòåðåñîâ îòäåëüíîãî ÷åëîâåêà èíòåðåñàì âñåé îá­ùèíû ïîçâîëÿëî ðóññêîìó íàðîäó ñîõðàíèòü ýòíè÷åñêóþ ñàìî­ñòîÿòåëüíîñòü è íåçàâèñèìîñòü.

Таким образом, по своей природе русский народ — народ-коллективист. В нашей культуре интересы коллектива всегда сто­яли выше интересов личности, поэтому так легко подавляются в ней личные планы, цели и интересы. Но в ответ русский человек рассчитывает на поддержку со стороны «мира», когда ему при­дется столкнуться с житейскими невзгодами (своеобразная кру­говая порука). В результате русский человек сознательно откла­дывает свои личные дела ради какого-то общего дела, из которо­го он не извлечет никакой выгоды — в этом и заключается его привлекательность. Русский человек твердо уверен, что нужно сначала устроить дела социального целого, которое более важно, чем его собственные дела, а потом это целое начнет действовать в его пользу по собственному усмотрению. Иными словами, в русской культуре преобладают ценностно-рациональные, а не целерациональные (как на Западе) способы действия, которые не просчитываются заранее, могут причинить вред человеку, со­вершающему их. То есть они содержат смысл в самих себе, при­носят удовлетворение самим фактом участия в них, сознанием того, что ты поступил правильно, что именно этого и требует сейчас социум, дает человеку чувство своей полезности, значи­мости в этом мире. Русский народ в силу своей исторической природы — коллективист, который может существовать только вместе с социумом, который он устраивает, за который пережи­вает и который, в свою очередь, окружает человека теплом, вни­манием и поддержкой. Поэтому, чтобы стать личностью, рус­ский человек должен стать соборной личностью.

Для жизни в коллективе, в общине очень важно, чтобы там все было организовано по принципу справедливости, поэтому справед­ливость — еще одна ценность русской культуры. Изначально она понималась, как социальное равенство людей и была основана на экономическом равенстве (мужчин) по отношению к земле. Эта ценность является инструментальной, но в русской общине она стала целевой. Члены общины имели право на свою, равную со всеми, долю земли и всех ее богатств, которыми владел «мир». Та­кая справедливость и была Правдой, ради которой жили и к кото­рой стремились русские люди. И в знаменитом споре правды-исти­ны и правды-справедливости именно справедливость одерживала верх. Для русского человека не так уж важно, как было или есть на самом деле. Намного важнее то, что должно быть. Именно так, с позиций вечных истин (для России эти истины были правдой-спра­ведливостью) оценивались мысли и поступки людей. Важны толь­ко они, иначе никакой результат, никакая польза не смогут оправ­дать их. Если же из задуманного ничего не выйдет — не страшно, ведь цель-то была благая.

 ðóññêîé îáùèíå ñ åå ðàâíûìè çåìåëüíûìè íàäåëàìè, ïåðè­îäè÷åñêè ïðîâîäèâøèìèñÿ èõ ïåðåäåëàìè, ÷åðåñïîëîñèöåé ïðî­ñòî íåâîçìîæíî áûëî âîçíèêíóòü èíäèâèäóàëèçìó. Âåäü ÷åëîâåê íå áûë ñîáñòâåííèêîì çåìëè, íå èìåë ïðàâà åå ïðîäàâàòü, íå áûë âîëåí äàæå â ñðîêàõ ïîñåâà, æàòâû, äà è â âûáîðå òîãî, ÷òî ìîæíî áûëî êóëüòèâèðîâàòü íà çåìëå.  òàêîé ñèòóàöèè íåâîçìîæíî áûëî ïðîÿâèòü èíäèâèäóàëüíîå ìàñòåðñòâî, êîòîðîå ñîâñåì íå öåíè­ëîñü íà Ðóñè. Íåñëó÷àéíî Ëåâøó áûëè ãîòîâû ïðèíÿòü â Àíãëèè, íî îí óìåð â ïîëíîé íèùåòå â Ðîññèè.

Это же отсутствие индивидуальной свободы воспитало привычку к авральной массовой деятельности (страда), странным образом со­четавшей тяжкий труд и праздничный настрой. Возможно, что праздничная атмосфера была своеобразным компенсаторным средством, которое позволяло с большей легкостью перенести тяжелый труд и отказаться от личной свободы в хозяйственной деятельности.

Единственным способом уйти от власти общины было оста­вить ее, решиться на какую-нибудь авантюру: сделаться казаком, разбойником, солдатом, монахом и т.д.

В ситуации тотального господства идеи равенства и справед­ливости никак не могло стать ценностью богатство. Не случайно так хорошо известна в России пословица, что «Трудом праведным не наживешь палат каменных». Стремление к увеличению богат­ства считалось грехом. Так, в русской северной деревне уважали торговцев, искусственно тормозивших торговый оборот.

Труд сам по себе также никогда не был главной ценностью на Руси (в отличие от Америки и других протестантских стран). Ко­нечно, труд не отвергается, везде признается его полезность, но он не считается средством, автоматически обеспечивающим осу­ществление земного призвания человека и правильное устроение его души. Поэтому труд в системе русских ценностей занимает подчиненное место. Отсюда и возникла знаменитая пословица «Работа — не волк, в лес не убежит».

Жизнь, не ориентированная на труд, давала русскому человеку свободу духа (лишь отчасти, иллюзорную). Это всегда стимулиро­вало творческое начало в человеке. Оно не могло выразиться в постоянном, кропотливом, нацеленном на накопление богатства труде, но очень легко трансформировалось в чудачество или рабо­ту на удивление окружающих (изобретает крылья, деревянный велосипед, вечный двигатель и т.д.), то есть действия, совершен­но бессмысленные для хозяйства. И даже часто хозяйство оказы­валось подчиненным этой затее.

Ñòàâ áîãàòûì, íåëüçÿ áûëî çàñëóæèòü óâàæåíèå ñî ñòîðîíû îáùèíû. Íî åãî ìîæíî áûëî ïîëó÷èòü, ñîâåðøèâ ïîäâèã, ïðèíå­ñÿ æåðòâó âî èìÿ «ìèðà». Òîëüêî òàê ìîæíî áûëî îáðåñòè ñëàâó. Òàê âûÿâëÿåòñÿ åùå îäíà öåííîñòü ðóññêîé êóëüòóðû — òåðïåíèå è ñòðàäàíèå âî èìÿ «ìèðà» (íî íè â êîåì ñëó÷àå íå ëè÷íîå ãåðîé­ñòâî). Òî åñòü öåëü ñîâåðøàåìîãî ïîäâèãà íè â êîåì ñëó÷àå íå ìîãëà áûòü ëè÷íîé, îíà âñåãäà äîëæíà áûëà ëåæàòü âíå ÷åëîâåêà.

Широко известна русская пословица о том, что «Бог терпел, да и нам велел». Не случайно первыми канонизированными русскими святыми стали Борис и Глеб, которые приняли мученическую смерть, но не стали сопротивляться своему брату, захотевшему их убить.

Смерть за Родину, гибель «за други своя» также приносила герою бессмертную славу. И на наградах (медалях) царской России чека­нились слова: «Не нам, не нам, но имени Твоему».

Таким образом, терпение всегда было связано со спасением души и никак не с желанием достичь лучшего удела. Терпение и страдание — важнейшие принципиальные ценности для русско­го человека наряду с последовательным воздержанием, самоог­раничением, постоянным жертвованием собой в пользу другого. Без этого нет личности, нет статуса у человека, нет уважения к нему со стороны окружающих. Отсюда проистекает вечное для русского человека желание пострадать — это желание самоакту­ализации, завоевания себе внутренней свободы, необходимой, чтобы творить в мире добро, завоевать свободу духа. Вообще, мир существует и движется только нашими жертвами, нашим терпением, нашим самоограничением. В этом причина долго­терпения, свойственного русскому человеку. Он может вытер­петь очень многое (тем более, материальные трудности), если он знает, зачем это нужно.

Ценности русской культуры постоянно указывают на устрем­ленность ее к некоему высшему, трансцендентному смыслу. И нет ничего более волнующего для русского человека, чем поиски это­го смысла. Ради этого поиска можно было оставить дом, семью, стать отшельником или юродивым (и те, и другие были весьма почитаемы на Руси).

Для русской культуры в целом таким смыслом становится уже упоминавшаяся нами русская идея, осуществлению которой рус­ский человек подчиняет весь свой образ жизни. Именно поэтому исследователи говорят о присущих сознанию русского человека чертах религиозного фундаментализма. Идея могла меняться (Мо­сква — третий Рим, имперская идея, коммунистическая идея, ев­разийская идея и т.д.), но ее высокое место в структуре ценностей оставалось неизменным. Кризис, который мы переживаем сегод­ня в нашей стране, во многом связан с тем, что исчезла объеди­нявшая русский народ идея, стало неясно, во имя чего мы долж­ны страдать и унижаться, терпеть лишения и работать. Поэтому обретение новой фундаментальной идеи — залог выхода нашей страны из кризиса.

Но ценности являются противоречивыми (как и отмеченные черты русского национального характера). Поэтому русский че­ловек одновременно мог быть храбрецом на поле боя и трусом в гражданской жизни, мог быть лично предан государю и одновре­менно грабить царскую казну (как Меньшиков), оставить свой дом и пойти воевать, чтобы освободить балканских славян. Высо­кий патриотизм и милосердие проявлялись как жертвенность или благодеяние (оно вполне могло стать медвежьей услугой).

Очевидно, именно противоречивость национального характе­ра и духовных ценностей русского народа позволила иностранцам говорить о «загадочной русской душе», а самим русским утверж­дать, что «умом Россию не понять».

литература

1. Äðÿõëîå Í.È., Äàâûäåíêî Â.À. Ñîöèîêóëüòóðíûå öåííîñòè ðîññèÿí// Ñîöèñ. — 1997. - ¹ 7.

2. Çèìèí À.À, Õîðîøíåâè÷ À.Ï. Ðîññèÿ âðåìåíè Èâàíà Ãðîçíîãî. — Ì., 1982.

3. Ïàí÷åíêî A.M. Ðóññêàÿ êóëüòóðà â êàíóí ïåòðîâñêèõ ðåôîðì. — Ë., 1984.

3. Русский народ: Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. — Иркутск, 1992.