Взгляд с площадки для игры в боулинг

Что я сделал, чтобы Джек считал меня образцом честности? Я просто говорил ему, что люди на самом деле думают о нем и его начинаниях: считают ли они его справедливым или злобным, были ли его инициативы тяжелым испытанием или модными штучками, передавал какие‑то фразы, которые выводили его из себя.

Как‑то раз я поделился с ним наблюдением, что в одной из довольно перспективных групп слушателей нет ни одной женщины и ни одного чернокожего американца. Джек тут же схватил телефонную трубку, позвонил в Кротонвилль и накричал на директора, спрашивая, почему бы нам «не поработать лучше» в этом направлении.

Вообще‑то это было довольно подло с его стороны: я мог прослыть в Кротонвилле доносчиком и предателем и мне пришлось бы долго восстанавливать добрые отношения.

Я вспомнил этот эпизод, чтобы показать: Джек умел вытягивать из других то, что они сами никогда не стали бы рассказывать. Ведь обычно я ни при каких обстоятельствах не называл имен.

Уэлч знал, что я общаюсь со многими людьми в компании, с сотрудниками самого разного уровня. Я работал с вице‑президентами и бизнесменами, так как проводил собрания генеральных директоров и членов правления, читал лекции в Кротонвилле. Я проникся подходами и видением этих людей. Был в дружеских отношениях со многими секретарями и сотрудниками службы безопасности. Я даже играл в боулинг за команду рабочих GE.

Джек тоже почти жил в Кротонвилле и читал лекции практически всем обучавшимся на среднем и высшем уровне, искренне пытаясь быть в контакте и в курсе происходящего в компании. Но ему удавалось узнать только общее мнение обо всем. Это его не удовлетворяло, и при случае он обращался с расспросами к таким, как я. Мне же это давало редкую возможность досадить ему.

Однажды мы поднялись на борт его G‑4 – летели куда‑то в очередной раз, – пристегнули ремни, и, когда взлетели, он повернулся ко мне с дружеской усмешкой и сказал:

– Ну, Билл, кто кого там дурит?

Он имел в виду штаб‑квартиру GE в Фэрфилде, а также руководителей на местах.

Мне представилась редкая возможность, и я ухватился за нее. Театрально вскинув голову, я сказал:

– Многие только этим и занимаются, Джек. Вы бы никогда не подумали на некоторых, и я, конечно, не назову вам имен.

– А почему бы и нет? – громко и резко спросил Джек.

– Не думаю, что это порядочно. Это ведь происходит у вас прямо под носом.

– Расскажите! За что я плачу вам? – еще громче и уже с усмешкой сказал он.

Но я стоял на своем. Он засмеялся и обозвал меня какими‑то словами.

На самом деле шатание без дела и компрометирующее поведение для представителей руководства компании было не так уж типично – за некоторым исключением. Еще в 80‑х годах некое должностное лицо, катаясь с «Ангелами ада»,[20]занюхало слишком большую дозу и оказалось в тюрьме на полном государственном обеспечении. Еще одна неприятность произошла, кажется, уже в Фэрфилде, хотя утверждать, что это случилось на самом деле, не стану. Что‑то связанное со штрих‑кодом, которого не было на чем‑то, на чем он должен был быть.

Уэлч старался вытягивать из подчиненных информацию о том, что думают другие. Он нуждался в подтверждении, что то, во что он страстно верит (а это касалось практически всего), востребовано и вызывает доверие на всех уровнях компании.

Одним из его разумных, обоснованных действий была продажа неэффективных и устаревших производств компании, так как он считал, что это будет для блага работающих на этих предприятиях. Так, было решено продать производство систем кондиционирования воздуха, находившееся в упадочном состоянии, компании Trane, которая стала развивать его как свое основное направление. То же самое произошло с телевизионным заводом, когда его продали французской компании T omson.

Одной из наиболее спорных и нелегких была покупка корпорацией Black and Decker[21]нашего предприятия Housewares. Housewares выпускало мелкую бытовую технику: тостеры, электрические картофелечистки и известный «дуэт» – пылесосы и фены, которые любовно прозвали «вдох‑выдох».

И теперь Джек продавал его.

Уолл‑стрит дала добро.

Расклад на Уолл‑стрит Джеку пришелся по душе, но его ирландская кровь требовала еще и одобрения со стороны проданных им работников. Он хотел знать, напугала ли их продажа предприятия. В среду утром сразу же после объявления продажи Housewares корпорации Black and Decker он спросил меня, что думают об этом мои «дружки по боулингу». Он знал о них: большинство этих людей были рабочими из Бриджпорта. И я рассказал Джеку, что они обсуждали эту тему накануне вечером и что один из них подытожил общее мнение, сказав: «Мы всего лишь рабы, которых продали новому хозяину».

Я не хотел ему этого говорить, но пришлось. Он изменился в лице и тут же перешел к другой теме.

Когда я поднимался наверх из компьютерного центра или канцелярии, которые находились в секторе S (для технического персонала) на цокольном этаже штаб‑квартиры GE, держа в руках график, копию выступления или что‑то еще, он обычно интересовался: «Как они там внизу? Устраивают ли их условия? Может, им что‑то надо?»

Я приводил его в компьютерный центр или в лабораторию телевизионной студии GE, и он был неизменно любезен и дружелюбен со всеми, обращаясь к сотрудникам по именам, предлагал называть его просто Джеком, что, надо сказать, они делали крайне редко.

Однажды, еще в начале 80‑х, он признался мне, что в новой работе его пугала невозможность быть справедливым к людям. Он сказал, что, когда он работал в отделении пластмасс даже в должности вице‑президента, всегда находился хоть один человек, стоявший над ним, который делал ему замечания по поводу того, что он обошелся с кем‑то непорядочно и низко, и советовал ему исправиться. Такие наставления ему были необходимы, хотя и принимались им с неохотой.

Прежде, когда была жива его мать, она наставляла его. Теперь, когда он был CEO, над ним не было никого, кто бы выполнял эту функцию, и он полагался на людей, с которыми работал, включая сотрудников моего уровня. И мы пытались помочь ему. Иногда его ответная реакция бывала грубой, но он всегда выслушивал и обычно поступал правильно.

Фрэнк Дойл – исполнительный вице‑президент и руководитель по всем связям компании: общественным, с трудовым коллективом, профсоюзами и так далее, – тот человек, который хотел выбросить в бассейн речь, подготовленную мною по случаю отставки, – был его основным доверенным лицом по вопросам справедливости.

Иногда Уэлч мучил кого‑нибудь в конференц‑зале, а потом начинал нервничать и бегать вокруг со словами «Я знаю, этот чертов Фрэнк скажет, что так делать нельзя».

А этого «чертова Фрэнка» даже не было рядом, но Уэлч чувствовал его реакцию, его горячее дыхание на своем затылке.

Со временем у него развилось очень тонкое чувство справедливости, и он перестал нуждаться в чужих наставлениях. Видимо, это чувство было в нем воспитано семьей. Однажды, обсуждая планы введения каких‑то изменений в компании, затрагивающих ее работников, он сказал: «Это абсолютно неправильно. Мой отец сразу вывел бы всех членов профсоюза на улицу, если бы хозяин сделал что‑нибудь подобное. Этого делать нельзя».

Заступив на новую должность и отвечая за проведение заседаний в «Бока‑Ратоне», я мгновенно завоевал доверие и статус, когда Джек в своих итоговых комментариях на одном из первых заседаний сказал: «Билл является олицетворением честности, к которой каждый в нашей компании должен стремиться».

Мой совет вам как CEO компании или руководителю подразделения: первый шаг к повышению качества и совершенствованию системы коммуникаций заключается в том, чтобы вы всегда настаивали на честности каждого выступления, начиная со своего собственного. Если вы однажды скажете кому‑то: «Или перестаньте говорить ерунду, или покиньте трибуну!» – это замечание мгновенно станет известно всем сотрудникам, и тогда культура общения в вашей компании сделает огромный шаг вперед. На некоторое время еще останутся политическая чепуха, фанфаронство, скучные рассказчики и зануды (мы еще к этому вернемся), но зато вы навсегда избавитесь от лжецов на трибуне.

Нетерпимость Уэлча к «брехне» сохранялась на протяжении всей его карьеры. Билл Вудберн, сейчас работающий в компании Credit Suisse, а большую часть своей жизни занимавший высокие должности в GE, вспоминал тот день, когда он, Деннис Даммерман (тогда вице‑председатель) и несколько высокопоставленных должностных лиц присутствовали в зале, где Уэлч слушал выступление двенадцати инвестиционных банкиров, расхваливавших «очень крупную финансовую сделку», а по существу – враждебное поглощение бизнеса в финансовой сфере.

Джек прервал презентацию:

– Перестаньте брехать. За свои шестьдесят пять лет я уже многое повидал. Столько лет слушаю всякий бред – распознаю его сразу же. Это брехня. Довольно.

Он посмеивался, когда говорил это, но в самом его обращении вовсе не было ничего смешного.

Билл Вудберн рассказывал, что атмосфера в зале изменилась.

Трепотня прекратилась, и на время воцарилась честность.