Психология творчества

Лет 15 назад я участвовал в одном заседании "круглого стола",посвященном проблеме воспитания, обучения и здоровья. Прямо напротив менярасположился пожилой мужчина, который выглядел "застегнутым на всепуговицы". Он производил впечатление крупного чиновника и всем своим видомтщательно "держал дистанцию" между собой и остальными участникамисовещания. Позже выяснилось, что это член Академии медицинских наук,директор Института педиатрии. Речь зашла о воспитании и развитиитворческих способностей ребенка. Академик насторожился. "Я не вполнепонимаю, о чем идет речь, - сказал он, всем своим видом и тоном показывая,что это не он не понимает нас, а мы не понимаем, о чем говорим, - какоетворчество? Человек должен выполнять свои обязанности в свое рабочеевремя, при чем тут творчество?" Разговор, однако, продолжался, и кто-то изсобеседников неосторожно использовал словосочетание "творческий экстаз",характеризуя высший подъем всех душевных сил во время творческого акта. Итогда академик воскликнул: "Ну, это уже вообще за границей..." Он хотелсказать "за границей понимания" или "за границей здравого смысла", но недоговорил. И я тут же спросил его, ласково и наивно: "Ну почему же толькоза границей? У нас это тоже иногда встречается". Инстинктивная ненависть чиновников к творчеству, чиновников не позанимаемому положению, а по мировосприятию, естественна и понятна.Творчество не удается регламентировать, им невозможно управлять (даже усамих творцов это не очень получается, не говоря уже об администраторах),его невозможно включить в производственные планы и назначить, каксовещание, на определенные часы рабочего времени. Но не поддаваясьрегулированию, творчество оказывает серьезное влияние на деятельность нетолько самого творца, но и большого коллектива, а иногда и всегомеждународного профессионального сообщества и тем самым фактически ставитпод сомнение руководящую роль администратора. Чего же, кроме классовойненависти, можно ожидать в этой ситуации от чиновника? Примерно в то же время я участвовал в обсуждении проблем творчества вредакции журнала "Знание - сила". Заседание вел весьма влиятельныйчеловек, редактор журнала "Коммунист" академик И. Т. Фролов. И когда япроизнес панегирик творчеству как движущей силе прогресса и к тому жегарантии индивидуального здоровья (ибо в творчестве в самом чистом видепроявляется поисковая активность, о которой так много сказано в этойкниге), Иван Тимофеевич воскликнул: "Куда Вы нас зовете? Что будет делатьобщество с таким количеством творцов? Кто будет добросовестно заниматьсяобычной рутинной работой?" (Помните: "человек должен выполнять своиобязанности в рабочие часы" - прямо какой-то заговор советских академиковпротив творчества!). И хотя я несколько опешил от такого нажимамогущественного философа "от ЦК" (и тут же сделал для себя вывод, что спроцессом выдавливания из себя по капле раба дело обстоит не так ужблестяще), я все же попробовал протестовать и объяснить, что работающийбез творческой жилки человек в конце концов перестает уважать и себя, исвой труд, а без такого уважения, без чувства собственного достоинстваникакую, даже самую примитивную работу нельзя выполнять успешно. Потомучто мы не роботы, и интеллект у нас не искусственный, и результаты нашейдеятельности зависят от нашего самовосприятия, на которое процесстворчества влияет весьма благоприятно. Разумеется, мне не удалосьпереубедить собеседника: там, где логика приходит в противоречие с личнымии клановыми интересами, она терпит крах. Что же делает творчество таким особым видом деятельности? Впредыдущих главах статье мы писали, что правое полушарие создаетмногозначный контекст за счет "схватывания" огромного числа связей ивзаимодействий между предметами и явлениями, связей, которые часто немогут быть логически упорядочены, а иногда и просто отрицают друг друга втесных рамках формальной логики. Попробуйте-ка связно объяснить вашиотношения со значимым для вас человеком, который одновременно вызывает увас и чувство восхищения, и чувство зависти, и протест против этих обоихчувств, и притяжение, и отталкивание. Только рецепт приготовлениякислосладкого мяса можно изложить исчерпывающе и ясно, а природукислосладкого эмоционального отношения одного человека к другомуневозможно объяснить на словах без серьезных потерь (разве что в стихахпоэта масштаба Пастернака, но ведь это все равно не объяснение). Ипроисходит это потому, что в основе таких сложных эмоциональных отношений,принципиально неоднозначных, лежат пересекающиеся и отрицающие друг другасвязи. Правое полушарие чудесным образом все их интегрирует, создаваяуникальный сплав. И поскольку это касается не только межличностныхотношений, но и любых явлений действительности, то именно правоеполушарие, его способность к созданию многозначного контекста,обеспечивает выявление новых связей между явлениями и их интеграцию спрежним опытом, что и составляет сущность творческих озарений. В этом контексте небезынтересны многочисленные наблюдения, чтотворческая одаренность в разных видах деятельности коррелирует с чувствомюмора. В удачной шутке, парадоксе, анекдоте всегда есть совмещение двух,иногда взаимоисключающих значений. Эти теоретические рассуждения хорошо иллюстрируются анализомпсихологических методов, нацеленных на выявление творческих способностей.Самый из них известный тест Гилфорда. Тест этот состоит в следующем:человеку дают список названий (или рисунки) целого ряда предметов обихода,таких как утюг, плечики для одежды, сковородка и т.п., и его просятуказать все мыслимые способы использования этих предметов не только по ихпрямому назначению. Чем больше вариантов предлагает испытуемый, чем большесреди них нестандартных и необычных, тем выше оцениваются его творческиеспособности. В жизни иногда спонтанно происходит выполнение тестаГилфорда. Рассказывают, что один российский командировочный в Париже, неимея возможности ходить в кафе и не имея денег даже на покупку сковородки,ухитрялся жарить яичницу на электрическом утюге, разбивая яйца над этойимпровизированной сковородой, включенной в сеть. Но что по существу выявляет этот тест? Он выявляет способностьчеловека освободиться от стереотипа, от однозначного контекста ("утюгприбор для глажки белья", "сковорода нужна для поджаривания пищи"), отединственности связи, соединяющей два предмета, и перейти кмножественности связей данного предмета со многими другими, т.е. ксозданию многозначного контекста. Однажды В. Л. Райков проводилисследование теста Гилфорда у испытуемых, которым в состоянии гипнозавнушили, что они выдающиеся, ярко одаренные личности. До гипноза ониобычно выполняли этот тест на весьма среднем уровне, называя 2-3 способаиспользования каждого предмета. В состоянии же гипноза не толькоувеличивалось общее число предложений, но они менялись качественно:испытуемый не включал в свои ответы те предложения по использованиюпредметов, которые давал до гипноза. На вопрос экспериментатора, почемуему не приходит в голову, например, такой простой способ, который былназван первым до гипноза, испытуемый отвечал: "Но это же банальность!Зачем я буду давать вам очевидные, банальные ответы?" Эксперимент этот не только подтверждает, что в состоянии гипнозарасширяются возможности правополушарного стиля мышления, но и показывает,что при внушении творческой личности у человека меняется самооценка,самовосприятие. Восприятие себя как человека творческого являетсяважнейшим компонентом творческого акта. Это вовсе не означает отсутствиякритики к результатам собственной деятельности. Напротив, по-настоящемутворчески одаренные люди весьма критичны к результатам собственноготворчества. Но есть одно важное условие: эта критичность проявляетсятолько после "инсайта", после озарения, когда новое уже создано, а не впроцессе его зарождения. Критическое отношение - свойство левого полушариямозга, достояние сознания. В момент же зарождения нового (идеи или образа)правое полушарие должно быть свободно от безжалостного критиканстваприземленного и ограниченного сознания. Оно должно иметь право на полет,на бесчисленные пересечения и столкновения образов в планетарномпространстве правого полушария, ибо только из этих столкновений может бытьвысечена искра озарения. Такую свободу от критики сознания человек может приобрести либо аособых состояних сознания (гипноз, медитация), либо благодаряисключительному доверию к собственной интуиции, к творческому началу всебе. Вера в собственную незаурядность - исходное условие творчества.Поэтому лишены всякого смысла ханжеские разговоры о высокой моральнойценности скромности. Идея эта рождена ничтожествами, стремящимися уравнятьс собой людей выдающихся. Скромный талант - это бенгальский огонь, он незажигает. Без ощущения в себе сил, превосходящих обычные, человек неспособен к тому упорному поиску, не считающемуся с потерями и поражениями,без которого творчество немыслимо. Без ощущения творческого всемогуществачеловек не рискнет провозгласить то, что еще не понято и не принятосовременниками. Однако это чувство никак не связано со стремлениемпродемонстрировать свое превосходство перед другими людьми, с тенденциейих унижать и третировать. Совсем напротив, безвкусное противопоставлениесебя другим и стремление утвердиться за счет других всегда являетсяследствием глубоко скрытого мучительного комплекса неполноценности,который человек стремится преодолеть, унижая других. Тот, кто знает себецену и высоко себя ставит, не унизится до демонстрации превосходства - емувполне хватает его самоощущения. Более того, это самоощущение нередкоспособствует доброжелательности и приветливости, которые так естественновытекают из внутренней гармонии. Впрочем, это вовсе не значит, что человек творческий всегда доволенплодами своих трудов. Он счастлив ощущением внутренней силы, а результатыее проявления в конкретном виде деятельности, напротив, нередко вызываютразочарование. Оно бывает порой настолько сильным, что есть стремлениеперечеркнуть депо собственных рук, и восторги других лишь в очень слабойстепени способны смягчить это разочарование. В чем же его причина? Как бы замечателен ни был продукт творчества (научная идея,воплощенная в статью, музыкальная композиция, картина или поэтическийшедевр), это всегда только бледная копия нет, не замысла, а того живогообраза идеального воплощения, который сформировался в пространствеобразного, правополушарного мышления. Перевести его без потерь на нотнуюлинейку, бумагу или холст не удается никому и никогда, уже потому хотя бы,что этот образ соткан из слишком большого числа пересекающихся связей,слишком многомерен и многозначен, чтобы быть зафиксированным и"пришпиленным", как бабочка, к своему "материальному носителю". Чем-топриходится жертвовать, и это всегда жертва качества. От этой жертвы ввыигрыше оказывается культура и человечество (иначе ни один образ так и непревратился бы из "вещи в себе" в "вещь для нас"), но нередко в проигрышеостается сам творец. Ведь пока образ недовоплощен, есть ложная надежда,что он еще более приблизится к идеальному образцу, более полному игармоничному и имеющему лишь один недостаток он существует только длясамого творца, да и то в невыразимой форме. А когда уже произошлоотторжение образа от духовной жизни творца, он может убедиться, скольнесовершенен этот слепок. И ничья похвала не перевешивает этого трагичноговнутреннего видения, хотя похвала и необходима для притупления боли отнесовпадения. Но продукт подлинного творчества это бледный слепок с идеала толькодля автора. Для других это озарение и прорыв в новое пространство. Япредложил в свое время критерий, позволяющий отличить подлинное творческоедостижение (в науке и искусстве) от самой искусной его имитации. Критерийэтот - чувство удивленного узнавания. Когда человек сталкивается с чем-тоновым и непривычным, особенно в той сфере, в которой у него есть некоторыйсобственный опыт (а у всех у нас есть определенный опыт общения сискусством, у ученых же есть опыт в их области знаний), то первой реакциейдолжно быть отвержение, протест. Новое либо не совпадает с уже имеющимисяпредставлениями, ставит их под сомнение (что и вызывает защитную реакцию),либо вообще не воспринимается как новое. И если вдруг, неожиданно длясамого человека, возникает третий вариант - воспринятое воспринимается какновое, но протеста не вызывает это означает только, что в глубинеподсознания (а точнее, на уровне образа) это знание или представление ужесформировалось, хотя и не дошло до сознания. Лучше всего эторефлексируется фразой: "Как это верно, как точно, как же я это раньше самне замечал (не понял и т.п.) ". Этот эффект я и назвал эффектомудивленного узнавания. Лучше всего это иллюстрируется ссылками навосприятие новых трактовок известных художественных произведений. Такиетрактовки (если это эссе, а не строгие научные исследования) становятсясобытием, только если сами представляют собой самостоятельныехудожественные произведения на материале первоисточника. Что здесь можносказать нового по сравнению с тем, что ты уже многократно читал и сам длясебя продумал? А если что-то новое сказано, то прежде всего оно должновызвать настороженность и придирчивую критику, как и любая ревизия всегопривычного. А вместо этого естественного чувства возникает чувствопротивоестественное - удивленного узнавания, когда новая точка зрениясразу принимается как собственная, хотя ты и осознаешь, что только что сней познакомился. И ты удивляешься точности этого нового и самому себе -как же ты раньше до этого не додумался? Для меня эта реакция - сигналтого, что в действительности додумался, но только ничего об этом не знал.И еще это признак подлинности открытия. Думаю, именно это чувство имеют в виду представители точных наук,когда говорят о красоте новой идеи. Ее восприятие как гармоничной тесносвязано с чувством изумленного узнавания - именно гармония и узнается.Никакая самая искусная имитация творчества ни в науке, ни в искусстве, эточувство не вызовет - будет впечатление нового, удивительного, необычного,но чужого. Для чувства изумленного узнавания нужно совпадение образапроизведения с подспудно сформировавшимся образом в мозгу воспринимающего,и величайшей заслугой творца является способность вывести этот образ насвет из мрака бессознательного.