Вера. Надежда. Любовь

Не будет преувеличением утверждать, что Библия открывает веру как особую способность души. Вера присуща человеку изначально. По­этому люди всегда во что-нибудь верят. Слепота веры состоит в ее нео­сознанности и неизбежно приводит к поклонению земным кумирам. Античная философия стремилась свести веру к знанию. Для мыслителей античной эпохи вера олицетворялась прежде всего с древней наивной мифологией. Философы относились к ней, как правило, скептически и свысока, рассматривая мифологию как неразвитый этап знания — фор­му мнения («докса»). Они видели в мифологическом сознании способ мышления, свойственный необразованным людям. И хотя Платон вклю­чил в состав своей философии немало мифологических сюжетов, одна­ко «эпистема», т.е. доказательное знание, — неизменно оценивалась им более высоко, чем знание мифологическое. Если вера рассматривается только с точки зрения познавательного значения, то она, конечно, правомерно оказывается поставленной ниже знания, претендующего быть обоснованным. Именно такой подход реализован античностью. В отличие от него Библия отказывается от рассмотрения веры как чисто познавательного феномена. Вера предстает как способность души, несво­димая к знанию или незнанию. Вера постольку остается верой, поскольку она может существовать независимо от наличия или отсутствия знания, от его совершенства или несовершенства. Откровение призывает чело­века осознать ценность веры как таковой, ценность, отличную от той, которой обладает интеллект. Этим самым Библия открывает человеку новое измерение — измерение духовное.

Античная философия выделяла в человеке две составляющие — душу и тело. Библейское осознание значения веры открывает в бытии человека еще одну сферу — сферу духа. Дух — это причастность к божественному, т.е. сверхразумному, посредством веры. Духовное бытие раскрывается как бытие ценностей, принимаемых независимо от наличия или отсутствия подтверждений, основанных на соображениях целесообразности или утилитарности. Сфера сверхцелесообразности и сверхутилитарности -это сфера ценностей. Имея божественное происхождение, ценности формируют подлинное онтологическое пространство, лежащее по ту сторону видимого бытия, выше него. Тем самым они создают как бы «вертикаль» человеческого бытия. Эта вертикаль основывается прежде всего на вере. Но она же предполагает еще одно качество души — любовь.

Античная философия глубоко разработала теорию любви, приняв за ее исходное определение любовь эротическую. Наиболее известна платоновская теория любви. Однако и у Аристотеля, и у неоплатони­ков, как и у философов-досократиков (т.е. у философов «физиса»), мы находим множество размышлений о любви. Вполне определенно можно констатировать, что дохристианская античная культура полагала лю­бовь в качестве одного из важнейших принципов бытия. При этом речь

шла в первую очередь об эротической любви. Эрос естественным обра­зом связывался античными мыслителями с силой и красотой. Эрос — это тяга к совершенству, желание обладать, стремление восполнить не­достающее в себе. Это сила завоевательная и возвышающая.

Совсем иной смысл приобретает понятие любви в библейской трак­товке. Это не эрос, а более всего «агапэ». Она предполагает самопожер­твование, милосердие и сострадание. Для христианина любовь — преж­де всего Бог, а человеческая любовь есть стремление следовать боже­ственному примеру. Бог любит людей и в самопожертвовании на кресте; он любит их, принимая во внимание не только человеческую силу, но и слабость. Любовь есть бескорыстный дар, а не что-то мотивированное вознаграждением. Любовь долготерпит и милосердствует, она не завиду­ет и не превозносится. С христианской точки зрения любовь подразуме­вает отношение Бога к людям, отношения людей между собой («лю­бовь к ближнему»). Наконец, и половая любовь, помимо эротического момента, включает в себя момент «агапэ», т.е. самопожертвование, тер­пимость и доброту. Любовь к Богу обусловливает собой неустранимость надежды как одного из важнейших компонентов человеческой жизни.

Надежда есть убеждение в том, что праведный образ жизни, стро­ящийся на соблюдении божественных заповедей, принесет свои пло­ды несмотря на всю тьму и весь грех, неизбежные в земной жизни. Надежде противоположны уныние и отчаяние. Если человек впал в уныние и отчаяние, то сердце и душа его мертвеют. Главное средство от уныния и отчаяния — смирение. Смирение становится, таким об­разом, фундаментальной добродетелью христианства, качеством наи­более важным, удерживающим от греха и позволяющим вести пра­ведную жизнь в несовершенном мире. Добродетель смирения реши­тельно непонятна и незнакома дохристианской античности и в действительности парадоксальна: отречься от самого себя, принять тяжесть несовершенного мира на себя. Античный мудрец готов был стоически переносить тяжесть и несправедливость мира, в одиночку утверждая праведность личной жизни. Он верил лишь в себя и соб­ственные силы. Христианское смирение предполагает соединение на­дежды с любовью к Богу и с божественной любовью к миру.

Глава IV