Тема троичности (тринитарности)

Дискуссии относительно смысла божественной Троицы и соотно­шения лиц в ней были инициированы тем пониманием Христа, о котором прямо говорится в Евангелии и которое мы уже упомяну­ли — как божественного Логоса. Первым акцентировал внимание на теме Христа-Логоса один из тех, кого принято относить к предше­ственникам патристики — Филон Александрийский, иудей по проис­хождению, чья деятельность пришлась на середину I столетия н.э Филон отличал Логос от Бога, поэтому говорил о нем как о втором Боге; Христос-Логос оказывался у Филона посредником между Богом Отцом и тварным миром. Посредник не только есть связующее звено между божественным и тварным (т.е. между вечным и преходящим). но сам есть не несотворенное, как Бог, но и не тварное. как мир, Логос у Филона выражает духовные ценности Библии. Он есть Муд­рость (София) и Слово, т.е. упорядочивающее начало, — то, что ели

нит мир. Он есть нравственная основа мира. В этом состоит аспект его имманентности миру, т.е. его внутренней присущности миру. Но он также и трансцендентен — надмирен, запределен миру. Он есть Слово творящее и созидающее, Слово божественное.

Идеи Филона привлекли внимание к проблеме соотношения Хри­ста-Логоса и других лиц Троицы, прежде всего его отношения к Богу Отцу. Однако высказанная им мысль о Логосе как посреднике между несотворенным и тварным не могла быть принята, поскольку содержа­ла момент принижения второго лица, отрыва Бога Сына от Бога Отца. Требовалось найти формулу, адекватно выражающую их отношения. Ее выработке предшествовали длительные дискуссии, в которых возника­ли различные варианты. Лишь к Никейскому собору (325 г.) искомая формула была найдена и зафиксирована в Никейском Символе веры. Этому предшествовали споры (не прекращались они и после собора) вокруг варианта, предложенного священником по имени Арий.

Арий исходил из понятия Бога как совершенного единства, са­мозамкнутого в себе (очевидно, что несовершенство есть наиболь­шая степень распыленности, разомкнутости). Эта божественная са­мозамкнутость, или монада, есть, по Арию, Бог Отец. Все иное чуж­до Богу по сущности, имеет иную, свою собственную сущность. Завершенность божественного бытия исключает всякую возможность того, что Бог сообщил или уделил свою сущность кому-либо друго­му. Поэтому Слово (Логос), или Сын Божий, всецело чужероден и неподобен Отцу. Следовательно, он сотворен, как и все остальное, а божественность сообщается ему лишь внешне, «по благодати». Таким образом, для Ария Троица не есть единый Бог. Есть единый и един­ственный Бог — Бог Отец, Сын и Дух суть высшие из тварного мира, посредники в миротворении, — повторяет Арий тезис Филона. Вме­сте с тем Арий в отношении лиц Святой Троицы явно или неявно вносит момент времени. Для него первичность Бога Отца означает предшествование всему тварному, а также Сыну во времени. Именно в случае предшествования во времени можно говорить о начале так­же и в смысле основания или источника бытия. Никейское определе­ние отвергло арианское учение: в отношении Бога Сына к Богу Отцу был принят термин «единосущий». Однако для этого потребовалось прояснить целый ряд понятий, таких, как «начало», «основание», «предсуществование», «происхождение» и др.

Происхождение действительно чаще всего связано с процессом во времени. Однако не всякое происхождение от предшествующего означает происхождение как основание. Основание можно представ­лять и как логическое основание, которое необязательно предшеству­ет во времени. Следовательно, понятие основания не связано о поня­тием порождения как процесса, протекающего во времени. Исходя из аналогичных соображений, святые Отцы церкви вводят понятие «веч­ное рождение», разрубающее гордиев узел противоречий: «Бог все-

гда, Сын всегда; вместе Отец, вместе Сын, Сын сосуществует Богу». Нет ни одного момента времени, на который Отец предшествует Сыну. Всегда и неизменно он является Отцом своего Сына. Никейский со­бор отвергает все определения отношений Отца и Сына, связанные со временем: «был, когда не было...», предсуществование, происхож­дение, тварность. Вечное рождение Сына Отцом мыслится как вне­временное. Поэтому оно не расторгает их тождества по сущности -оба обладают божественной сущностью и, следовательно, всеми бо­жественными качествами. Отсюда ясно, что Бог Сын не может обла­дать иной сущностью, чем Бог Отец. Одновременно подразумевается исключение субординации, т.е. подчиненности одного лица другому. Бог Сын вечно рождается Богом Отцом; они единосущностны или единосубстанциальны. Так возникает и впоследствии закрепляется тер­мин, характеризующий отношение Сына к Отцу — «единосущий», зафиксированный в Никейском Символе веры.

Отметим, что понятие единосущего восходит к понятию сущнос­ти античной философии. В частности, Аристотель, как и Платон, широко применял слово «сущность» (греч. — усия). У Платона и в неоплатонизме усия означает общее -- род, к которому может быть отнесена данная вещь. Для Аристотеля и аристотеликов, напротив, усия означает прежде всего неделимое индивидуальное бытие, еди­ничную вещь, а только затем можно назвать сущностью общий род. Этот последний Аристотель называет «второй сущностью». Стагирит связывал сущность с понятием бытия, а также с понятием «подлежа­щего», когда речь шла о логике. «Подлежащее» было переведено на латынь как «субъект» и в таком виде вошло в средневековую схолас­тическую философию, а из нее и в последующую философскую тра­дицию. При этом смысл понятия «субъект» неоднократно менялся. Что же касается понятия сущности, то оно сохраняет и по сей день имен­но тот смысл, который приобрело во время дискуссий о единосущем периоде патристики. Особую роль в «судьбе» понятия сущности сыг­рали труды крупнейшего схоласта Фомы Аквинского (XIII в.), кото­рый разработал его в паре с понятием существования: эссенция (сущ­ность) предшествует экзистенции (существованию). Здесь сущность понимается как «проект» вещи, ее основные черты, взятые в чистом виде. Мир сущностный — это мир божественный, мир существова­ния — земной, поэтому несовершенный, но имеющий возможность стремления к совершенству. По сути, именно такое понятие сущнос­ти в полном объеме намечено патристикой.

Столь же единосущ Отцу и Дух Святой — третье лицо божествен­ной Троицы. Дух есть «начало освящения и обожения твари». Отрица­ние Духа получило название «духоборчества». Вне этого лица боже­ственной Троицы тварное бытие могло бы быть воспринято как само­стоятельная «злая» субстанция, не подверженная улучшению и исправлению. Такое восприятие мира неминуемо вело бы к его отвер-

жению и неприятию, настраивало бы либо на уход из мира, либо на агрессию против него. Именно такой мотив звучал в философии гно­стиков — представителей школы, получившей название «гносис». Гно­стицизм¹ был одним из учений, в полемике и в сопоставлении с ко­торым формировалась философия христианства.

Термин «гносис» буквально означает «познание», но исторически за ним закрепился специфический смысл, неразрывно связанный с учением гностических сект. В их трактовке «гносис» означал особый способ познания Бога посредством мистического озарения, доступ­ный не всем, а лишь избранным. Герметизм (закрытость) вообще есть характерная черта гностицизма. Другой его чертой стало презрение к миру, который не только «во зле лежит» (как и в христианстве), но изначально и неискоренимо зол. Согласно гностицизму, «кто познал мир, тот нашел труп»; такой мир недостоин гностически просветленного человека. Гностик должен приобщиться к Богу, отвернувшись от мира, который создан не Богом, а злонамеренным Демиургом. Демиург по­рочен; порочен и созданный им Космос. Гностики признавали Хрис­та, но воспринимали его не как Бога Сына, а как одну из частиц, исходящих из Бога, — эонов. Христос — «последний зон». Дух же не нисходит от Бога к миру, а только пребывает в избранных людях. Та­ким образом, возможность обожения мира, его улучшения в гности­цизме полностью исключена. Исключено и одухотворение телесных проявлений человеческой жизни — во всяком случае, для большин­ства людей. Остается отвержение мира, которое легко провоцирует агрессию против него, желание насильственно переделать его. Впро­чем, от последнего гностики, вероятно, были далеки, но логика их учения очевидна. Святые Отцы церкви не без оснований усматривали в них еретиков, так же как в сторонниках манихейства — учения, родственного гностицизму.

Манихейство — доктрина восточного происхождения, возникло независимо от христианства. Однако в первые века нашей эры идеи манихейства стали активно проникать в христианство. Его родствен­ность гностицизму состоит в признании зла в качестве самостоятель­ной субстанции, а не в качестве последствия грехопадения, т.е. отпа­дения мира от Бога. Таким образом, манихейство, как и гностицизм, основано на изначальном дуализме, что провоцирует агрессивно-не­гативное отношение к миру.

Появление и распространение разнообразных учений, подобных тем, о которых шла речь, есть свидетельство масштабных духовных исканий, которыми была наполнена эпоха крушения эллинистически-римской цивилизации и возникновения новой, основанной на христианских

ценностях. Господствовало настроение тревоги, рушился относительно спокойный и уютный мир языческих верований и философских убеж­дений. Одновременно перед человеком открывалось во всей полноте и сложности его собственное бытие, для которого необходимо было най­ти твердую опору. Христианство (как бы к нему ни относиться) давало людям такую опору, как, впрочем, и в последующие эпохи. Дискуссии относительно соотношения лиц божественной Троицы, происходив­шие в первые века, внесли свой вклад в становление христианского мировоззрения. Никейский собор сформулировал Символ веры. С этих пор он стал непременным атрибутом вероучения. В виде молитвы он известен каждому верующему. В нем в краткой форме обозначены все основные положения христианской веры. Приведем его текст в право­славном варианте (на церковно-славянском языке).

Символ веры

«Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и зем­ли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго преж­де всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша. Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес, и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы, и вочеловечшася. Распятаго же за ны при Пон-тийстем Пилате, и страдавша, и погребенна. И воскресшаго в третий день, по Писанием. И возшедшаго на небеса, и седяща одесную Отца. И паки грядущаго со славою, судити живым и мертвым, Егоже Цар­ствию не будет конца. И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго, Иже от Отца исходящаго, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшаго пророки. Во едину Святую, Соборную и Апо­стольскую Церковь. Исповедую едино крещение во оставление грехов. Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века. Аминь»¹.