Сильная программа в социологии научного знания (Д. Блур). Исследования науки и технологий (STS)

Сильная программа в социологии научного знания (Д. Блур).

Выдвижение сильной программы социологии научного знания тесно связано с деятельностью эдинбургской школы. В середине 70-х годов философом Дэвидом Блуром, социологом Барри Барнсом и историком Стивеном Шейпеном была выдвинута сильная программа. Заострим наше внимание на философском аспекте этой работы – части Дэвида Блура.

Он родился в 1942 году, ведет научную деятельность до сих пор. В 1976 году вышла его книга «Знание и социальная образность». В ней Блур и сформулировал сильную программу (глава 1). В русском переводе только первая глава и переведена.

«Может ли социология знания объяснять и саму сущность научного знания? Многие социологи полагают, что нет. Они полагают, что знание как таковое в отличие от сопутствующих условий его производства, находится вне пределов их досягаемости. Я буду доказывать, что это является изменой дисциплинарной точке зрения (точке зрения социолога). Любое знание, будь то в эмпирических науках и даже в математике, должно рассматриваться, как материал для исследований без каких-либо ограничений. Ограничения, которые все же существуют для социолога, заключаются в передаче полномочий на материал смежным наукам, таким как психология или, в зависимости от исследований, проводимых специалистами других дисциплин. Не существует ограничений, которые коренились бы в абсолютном или в трансцендентном характере самого научного знания или специфической природе рациональности, обоснования истины или объективности». Это и есть основная идея сильной программы. Не только институциональные особенности поведения ученых, но и содержание их теорий может анализироваться и рассматриваться социологическими методами. Те, кто придерживает другой точки зрения (Мангейм, Мертен) – представители слабой программы.

Дэвид Блур – также и социальный конструктивист: все, с чем имеет дело ученый, представляет собой социальный конструкт, объект, который может быть понят, как возникающий в результате некого социального взаимодействия. Цитата показывает, что он действует в рамках натуралистического поворота (идея: нет никакой первой философии). В более сильном варианте эпистемология – часть одной из естественных наук (социология, психология, биология и т. д.). Он и философ, и социолог науки. Он отвергает эпистемологию, как первую философию.

Блур формулирует сильную программу в виде 4-х принципов: принцип каузальности, принцип беспристрастности, принцип симметрии и принцип рефлексивности. Принцип каузальности: «Социология знания должна быть каузальной, т.е. иметь в качестве своего предмета условия, вызывающие те или иные представления и состояния знания. Естественно, будут иметь место и другие, отличные от социальных типы причин, которые соучаствуют в производстве представлений». Т.о., социолог действует, как естественник, он вскрывает некие связи, ответственные за происходящие события. Это и есть каузальность. Принцип беспристрастности: «Социология знания должна быть беспристрастной в отношении истины и лжи, рационального и иррационального, достижений и провалов. Обе стороны данных дихотомий будут требовать объяснения». Социолог исследует научное сообщество снаружи. Истинность – понятие внутреннее, поэтому ему в некотором случае это безразлично. Принцип симметрии: «Форма объяснений социологии знания должна быть симметричной одни и те же типы причины будут объяснять, например, истинные и ложные представления». Мы должны стремиться к симметрии наших объяснений. Этот принцип рассматривается в паре с прошлым (нет предвзятого выбора). Принцип рефлексивности: «Социология знания должна быть рефлексивной, в принципе, ее объяснительные конструкции должны быть применимы к самой социологии». Этот принцип следует из натуралистской позиции Блура.

Дальше Блур разбирает возражения по поводу этих пунктов и находит выходы из них. Считалось, что математика не исследуема социологией. 3 из 4 глав Блур посвящает вопросу работы сильной программы в области математики. Его подход – натуралистический подход к математике (его уже делал Джон Стюарт Милль со стороны психологии). Но подход Милля был дискредитирован Фреге. Блур рассматривает критику Фреге, во многом соглашается с ней, но считает, что доводы не ставят крест на подходе Милля. Он просто расширяет набор основополагающих наук с психологии до социологии. Тогда объективность математики не будет зависеть от субъективности исследователя.

Объективно понятие экватора, земной оси, центра масс Солнечной системы. Они не являются чисто психологическими. Они не являются чем-то физическим, а будут объективны (схоже с Поппером и концепцией трех миров). Поэтому математика работает с понятиями объективными, т.е. относятся к некоторому объективному содержанию разума, не объясняемому психологией. Блур, как и Гуссерль – антипсихологист. Начнем с экватора. Он воображаем, т.е. не физичен. Мы знаем массу воображаемых линий на земной поверхности – например, границы государств. Это социальная конвенция, которая обладает объективностью. Никто из нас только по своему желанию не может изменить границ государств. Язык – тоже социальная конвенция, но ни один из нас не может поменять язык просто по своему желанию. Далее он говорит, что остальные примеры Фреге – тоже социальные конвенции и зависят от соответствующих физических теорий.

Но что с чистой математикой? Здесь нет никаких конвенций, здесь нет альтернатив, в математике все строго, в отличие от той же физики. Если говорится о конвенциях, то надо предъявить альтернативную математику. Блур: а что мы и хотим найти. Чем бы должна быть такая математика? Она должна представлять результаты или способы обоснования, с которыми классики-математики не готовы были бы согласиться. Также должно существовать сообщество, практикующее такую математику. Может показаться, что в истории такого нет.

Проблема альтернативных математик, как пробный камень для сильной программы.

Освальд Шпенглер написал в начале 20 века «Закат Европы». В ней он говорит о том, что математик много. В каждой культуре была своя математика. Только наш способ смотреть на это не позволяет нам замечать этого. Есть ли альтернативность между античной и современной математикой? Кажется, что нет. Мы можем изложить труды древних греков так, чтобы вписать это в современную математику. Но здесь все сильно зависит от нашей интерпретации. Если пытаться рассматривать альтернативную математику как то, что в нее объединяли древние исследователи, то в древнегреческую математику полагается включить музыку, оптику и т. д., что недопустимо.

Есть проблемы и другого рода: все альтернативные математики либо быстро забываются, либо включаются в классическую математику. Классический пример: неевклидова геометрия. На момент ее появления это был реальный вызов обычной математике, альтернатива. Она активно отторгалась, пока не была интерпретирована как часть классической теории (см. труды Кляйна). Другой пример 15-го века: Николай Кузанский. Он очень интересно оперирует бесконечностью. Все фигуры на бесконечности у него совпадают (бесконечноугольник = бесконечному кругу). Но эта теория никак не развивалась, стала тупиковой. Третий пример: в начале 20-го века возникла интуиционистская математика (Брауэр), практически несовместимая с обычной математикой. С точки зрения интуициониста нет метода от противного. Обратно, для классического математика все должно быть четко записано. Для Брауэра это некие ментальные конструкции. Уже его учениками делается попытка формализации интуиционистской логики (шаг в сторону классики), что, в конце концов, приводит к включению этой логики в математику. Последний пример: европейская математика, приходя в другие страны, вытесняла местную традиционную математику (пример с японской математикой). Альтернативы математики не получают развития, отдельного от классической математики. Но мы плохо знаем историю и не можем предугадать будущее, поэтому сказать, что альтернативной математики не было, нет, и не будет, – нельзя.