Он кривит душой

He’s playing false with someone; twisting / bending the truth / lying to himself

Высказывая свое мнение о человеке, американцы обычно говорят не о его душе или сердце, а о его уме (mind) и интеллекте (intelligence / intellect). Русское понятие о «задушевной беседе» (самый близкий перевод a heart to heart talk) чуждо культуре Штатов, где у людей иное чувство меры в проявлении эмоции: они предпочитают сдержанность в отношениях друг с другом даже в том случае, когда кто-нибудь из друзей или близких попал в беду. «…Культура западного мира, — настаивает В. М. Соловьев, автор книги «Тайны русской души», — по преимуществу культура индивидуалистов. Человек, оказавшийся в трудном положении, должен, по западным меркам, сам преодолевать свои трудности и решать свои проблемы. Перекладывать их на других людей не принято, даже бестактно» ^[20].

Другое ключевое слово в русской культуре — «тоска» (тосковать) тоже с трудом поддается переводу. «Тоска — это то, что испытывает человек, который что-то хочет, но не знает точно, что именно, а знает только, что это недостижимо» ^[21]. Так определила это понятие А.Вержбицка, сбросив с него покров таинственности. Правда, в некоторых ситуациях, когда человек находится вдали от родины, его тоска имеет иной смысл и может быть передана словом homesickness. Поэтому «Я тоскую по родной Москве» становится английским: I’m homesick for Moscow / I miss Moscow, my home town. Однако фразу «Она очень тоскует по маме», следует перевести при помощи глагола to miss: She misses her mother. В зависимости от контекста то же чувство выражается словами yearning, longing, и anguish, хорошо понятными любому грамотному американцу.

Несколько сложнее обстоит дело с такими переменчивыми ингредиентами тоски, как ностальгия, скука, уныние, томление духа, меланхолия и страшная подавленность. Хотя для каждого из этих чувств в английском языке есть подходящее слово, выразить их всевозможные оттенки бывает довольно трудно. Но трудно — не значит невозможно. Когда у вас для слов «тоска», «душа» или для другого уникально-русского понятия не находится адекватных эквивалентов в английском, их можно перевести окольным путем — описать или объяснить с помощью сжатого пересказа. Отрицать такую возможность — значит согласиться с мнением славянофилов советского времени, которые утверждали, что русский характер неуловим и непознаваем для иностранцев. Это мнение особенно раздражало американцев, видевших второе дно в пророческих заверениях типа «Вам, американцам, никогда нас не понять»: у нас, мол, русских такое богатое духовное наследие, которое не по зубам янки. Но многие ли люди в СССР понимали, что, несмотря на все особенности России и Америки, обе страны заквашены на одной и той же иудео-христианской культуре, благодаря которой у носителей их языков есть много общего в понимании мира?

Различия в семантике русского и английского языков вовсе не создают непреодолимого препятствия для интеллектуальных обменов между Америкой и Россией. Эти различия — реальность не только в отношениях между большими культурами, но и внутри каждой из них, что объясняется разницей в географическом месте жительства их граждан, их возрастом, образованием, этнической принадлежностью или профессией. Житель Нью-Йорка, если он по происхождению восточно-европейский еврей, говорит на английском иначе, чем чернокожий лавочник из штата Миссисипи. Сходное явление имеет место и в России. Речь немолодого преподавателя московского вуза весьма отличается от того, что можно услышать сегодня из уст молодого моряка в мурманском порту.

Пожалуй, самая большая трудность для иностранца, говорящего по-английски, состоит в том, чтобы уловить, как меняется речь носителя чужого языка во время его общения с представителями различных социальных слоев своего общества. Даже русский эмигрант, проживший в США много лет, часто не улавливает разницы между тем, как его американский приятель — менеджер ресторана говорит с человеком, недостаточно хорошо владеющим английским, и тем, как он общается со своим боссом, клиентами, официантами или со своей дочерью. Разве может иностранец расслышать все оттенки голоса, в которых проявляется разница в стилях речи? ^[22] Но, не зная нюансов чужой речи, иностранец может использовать в разговоре со своим деловым партнером те же выражения, которые его приятель-менеджер адресовал хозяину бензоколонки.

Очень распространенное явление среди иностранцев в общении с носителями не совсем понятного для них языка — это стремление блеснуть жаргонными словечками для того, чтобы показаться своим среди чужих. Сколько американцев производили и производят неприятное впечатление на русского собеседника, вставляя где надо и не надо русское слово «клево» или — хуже того — нецензурные выражения, услышанные во время дружеского застолья после пары рюмок спиртного. А речь англоговорящего русского, пожелавшего на службе показать себя благовоспитанным человеком с помощью когда-то заученных и устаревших фраз, может звучать покровительственно, снисходительно или так, как будто он родился бароном.

Ничуть не лучше выглядят и те иностранцы, которые используют в английском языке нарочито простонародные и так называемые субстандартные слова и фразы. Человек русской культуры, произносящий по-английски I gonna (вместо I’m going) или I wanna (вместо I want to) — фразы, услышанные от носителей языка в США, рискует показаться не знатоком английской разговорной речи, а заезжим простолюдином. Хотя такие неправильные глагольные формы, как I gonna или I wanna можно услышать на улице, в автобусе, в барах и ресторанах, их употребление является для прилично воспитанного американца признаком того, что он имеет дело с человеком из низов общества. Еще худшее впечатление оставляют о себе те русские, которые уснащают английскую речь распространенными вульгаризмами вроде Wazzup?, то есть What’s up? («Что происходит, что нового?») и Move it! («Ну, пошли, быстро!»).

Изучение иностранного языка вовсе не означает автоматического вхождения в культуру его носителей. Больше того, человек, который не понимает этого, подвергает себя опасности оказаться в ложном положении. Если эмигрант из России отлично владеет английским языком, это еще не значит, что он думает и чувствует себя так, как настоящие американцы, что он относится к их стране так же, как они, и любит их культуру. То же самое верно и для американцев: они могут бегло говорить по-русски, но совершенно не знать и не понимать русской культуры. В одной из своих работ о роли языка в общественной деятельности британский лингвист Р.Макаулэй пришел к очень интересному психологическому выводу: «Отличительные черты в речи иностранца позволяют нам найти для него место в нашей культуре. Иногда нас смущает, озадачивает и даже раздражает, когда речь иностранца почти не отличается от нашей, потому что в таком случае легко упустить из вида, что он не разделяет наших взглядов и ценностей. Именно в этом смысле иностранный акцент порой может играть даже полезную роль» ^[23].

Чисто внешние признаки речи или поведения, свидетельствующие о знакомстве того или иного человека с чужой культурой, не дают основания считать, что он ее полностью освоил. Сегодня многие в России пьют кока-колу, но они не являются американцами и не считают себя таковыми ^[24]. Противоположного взгляда на вещи придерживаются те граждане США, которые знают об иностранных культурах очень мало и поэтому убеждены, что раз во многих странах люди сейчас говорят по-английски, подражая заокеанским вкусам и нравам, значит, во всем мире стираются национальные и культурные различия. По поводу этого заблуждения голландский журналист Ян Бурума, специалист по межкультурным коммуникациям, заметил, что американцы, выросшие в одной культурной среде, верят, что раз иностранцы «говорят по-английски, и едят макдональдские гамбургеры, и смотрят голливудские фильмы, они должны очень походить на американцев» ^[25].

Постоянно общаясь с огромным числом эмигрантов в своей стране, американцы привыкли к грамматическим погрешностям и плохому произношению иностранцев, но малотерпимы к ошибкам, связанным с незнанием местной культуры и общепринятого этикета. Когда приезжий из России спрашивает кого-нибудь из своих американских приятелей об общем знакомом Did he earn very much money? («Он много заработал?») вместо Did he make a lot of money?, он употребляет неверный глагол, а также наречие с прилагательным, обозначающим количество. Но его главная беда не в этом. Услышав подобный вопрос, едва ли не каждый американец задумается: «Почему он спрашивает, как много зарабатывает наш общий знакомый? Какое ему до этого дело?» Если в США вас почему-либо интересует финансовое положение того или иного человека, гораздо лучше спросить: Did he do all right for himself? / Did he come out all right? или, еще проще, Did he do well? Прямой вопрос о заработке в Америке задавать не принято, а человек, поставивший этот вопрос неграмотно, совершает сразу две ошибки — грамматическую и поведенческую.

Подобные лингвокультурологические ошибки, к сожалению, нередки в Штатах. Гости из России обычно не знают, как обратиться в ресторане к официанту, и просят его: Bring mе soup! Услышав просьбу, изложенную в такой форме, американец, вероятнее всего подумает, не столько о том, что посетитель ресторана недостаточно знает английский язык, сколько о том, что у него неправильные представления об этикете. Реакция любого американца в таких случаях оказывается, как правило, однозначной и выражается им про себя или очень редко вслух: Boy, is he rude! («Боже! Как он дурно воспитан!»). На мой взгляд, это вполне оправданно, так как просьба гостя к официанту и по стилю, и по смыслу звучала для американского уха весьма резко.

Как ни странно, но русский, хорошо владеющий английским языком, рискует прослыть человеком невоспитанным гораздо чаще, чем тот, кто знает этот язык не очень хорошо. Эвел Экономакис, автор книги «Какие мы разные!», изданной в Санкт-Петербурге, писал: «Чем лучше говорит на каком-то языке человек, тем более странным выглядит его не согласующееся с этим языком поведение» ^[26]. Наблюдение Экономакиса, верное и в отношении выходцев из России, является парадоксом так называемого когнитивного диссонанса, когда человек осознает несоответствие между своим поведением и поведением окружающих в чужой культуре ^[27].

Говорят, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Хотя сегодня нормы этикета в Штатах стали гораздо менее строгими и формальными, чем 30—40 лет тому назад, а общение между людьми значительно упростилось, тем не менее самым разным приезжим приходится решать двуединую задачу. Чтобы правильно говорить по-английски, они должны знать не только слова, но и поведенческие нормы. Выполнение этой задачи, однако, чревато и своими издержками, потому что американцы подчас предъявляют завышенные требования к иностранцам. Чем лучше новоприезжий владеет английским, тем больше от него ожидают знания правил приличия в США, не принимая во внимание, что культура и этикет той страны, из которой он прибыл, а значит и его собственные, были совсем другими на протяжении всей его жизни. Разве может быстро и радикально измениться взрослый человек, даже если ему этого хочется?!

И еще о нескольких специфических русских проблемах в английской речи, тесно переплетенных с культурологией. В результате насаждения марксистской идеологии и изоляции Советского Союза от западного мира многие философские и политические понятия и термины его бывших граждан резко отличаются от того, что есть в интеллектуальном багаже образованных людей США. Для американского ученого «теория познания» — epistemology, а не theory of cognition, а «политика» подразумевает и политическую деятельность (politics) и политический курс (policy). То же самое, хотя и в меньшей мере, относится к конкретным реалиям, у которых нет прямых эквивалентов в другой культуре. К примеру, «вид на жительство» или «ЗАГС» в русском языке и английские слова Metrocard, golden parachute или country fair, не поддаются буквальному переводу. Хотя эти понятия можно довольно ясно и точно описать для иноговорящего, они нередко рассматриваются начинающими русскими переводчиками в качестве каких-то мистических «непереводимостей» ^[28].

И последнее — о невербальном языке, составляющем очень важную часть лингвокультурного багажа. Это — жесты, движения тела, паузы, или умолчания, короче, все, что подчас создает довольно высокие барьеры для русского человека, говорящего по-английски. Чтобы найти соответствия бессловесному языку своих американских собеседников, такой человек порой вынужден становиться мимическим актером, который способен понимать чужие гримасы, одновременно меняя свои. Что и говорить, распознать незнакомые жесты иностранцев, так же как и семантику их слов, — задача совсем не легкая. Но ее решение является единственным способом научиться безошибочно говорить по-английски, не расходясь с контекстом культуры даже тогда, когда он создает большие и сложные проблемы. Как откровенно признался один американский бизнесмен: «Иностранным языком овладеть можно. Спотыкаешься всегда о культуру» ^[29].