Глава восьмая

Пробежка с лентяем и прогулка с наставником

Зрелище бегущей мисс Мидлтон воодушевило юного Кросджея. Издав воинственный клич и пройдясь еще раз колесом, он пустился за нею вслед. До чего же она легка! Казалось, не две, а целая сотня невидимых ножек несет ее, как по гладким водам, по газону и дальше, по нестриженым лужайкам парка. До чего она грациозна! Кросджей вложил в погоню все неистовство своего мальчишеского восхищения и продолжал бежать, хоть она оставила его далеко позади. У него была одна мысль: догнать ее — или умереть! Но вот — еще девять, десять мелькающих шажков, и она вдруг опустилась на землю. Юный Кросджей догнал ее и на последнем дыхании произнес:

— Ну и мастерица вы бегать!

— Бедный мальчик, я забыла, что ты только что пил чай, — сказала она.

— А вы даже не задохнулись нисколько! — воскликнул он с восхищением.

— Конечно же, нет, не больше, чем птица, когда она летает. Попробуй поймать птицу!

Юный Кросджей важно кивнул в ответ: о птицах он знал все, что можно было знать.

— Погодите, вот я перейду на второе дыхание, и тогда я покажу!

— Признайся же, что девочки бегают быстрее мальчиков!

— Только вначале.

— Они все делают лучше.

— Они только пыль в глаза пускают.

— Они делают уроки.

— Зато они никогда не становятся матросами или солдатами!

— Вот и неправда! Разве ты не читал о Мери Эмбри?14 И о миссис Ханне Снэлл15 из Пондичерри? Или, например, о невесте знаменитого Вильяма Тейлора? А что ты скажешь о Жанне д'Арк? О Боадицее?16 Неужели ты ничего не слышал об амазонках?

— Так ведь то не англичанки!

— А, значит, вы презираете своих соотечественниц, сэр?

Юный Кросджей почувствовал, что попал впросак. Он попросил рассказать ему о Мери Эмбри и других англичанках, которых назвала мисс Мидлтон.

— Вот видишь, ты не хочешь читать сам, от мистера Уитфорда убегаешь и прячешься, а вот, пожалуйста, — ничего не знаешь из истории своего отечества!

Мисс Мидлтон корила Кросджея, наслаждаясь его замешательством. Он чувствовал, что она шутит, и вместе с тем был преисполнен сознания своей вины. Она потребовала, чтобы он ответил, в каком году праздник святого Валентина совпал с величайшей победой отечественного флота, рассказал о герое, прославившемся в этот день, и назвал корабль, на борту которого тот находился. Ответы Кросджея последовали с той же быстротой и меткостью, с какой вылетали ядра из пушек славного «Капитана», нацеленных на испанский флагман17.

— Кабы не мистер Уитфорд, — сказала мисс Мидлтон, — ты бы и этого не знал.

— Он только купил мне книги, — проворчал юный Кросджей, покусывая травинку. Он смутно чувствовал, к чему клонится разговор.

Мисс Мидлтон снова легла в траву и спросила:

— Ты можешь меня полюбить, Кросджей?

Мальчик только заморгал глазами в ответ. Он хотел бы доказать ей, что уже любит ее безмерно, и, быть может, бросился бы к ней на шею, но мисс Мидлтон, простертая на траве с полузакрытыми глазами, вызывала в нем трепетное удивление. Его юное сердце часто забилось.

— Видишь ли, милый, — продолжала она, приподнявшись на локте, — видишь ли, ты очень хороший мальчик, но очень неблагодарный. К тебе человек привяжется всем сердцем, а ты возьмешь и обидишь его. Ну, ладно, пойдем, ты мне нарвешь первоцветов и вероники. Ты, верно, так же как и я, любишь полевые цветы.

Она поднялась и взяла его под руку,

— Идем на пруд, мне надо с тобой серьезно поговорить. Ты покатаешь меня на лодке.

Однако, когда они подошли к лодочному сараю, Клара завладела веслами. Она в детстве охотно играла с мальчишками и досконально изучила эту породу: поглощенный мужской работой, мальчик не станет слушать, что ему говорит женщина.

— Итак, Кросджей, — начала она.

Лицо мальчика подернулось тенью, словно кто-то на него набросил невидимый капюшон. Клара наклонилась к веслам и рассмеялась.

— Ах ты, глупыш! Неужели ты подумал, что я и в самом деле буду читать тебе нотации?

Он робко и нерешительно просветлел.

— Я и сама когда-то лазила за птичьими гнездами, не хуже твоего. Мне нравятся храбрые мальчики, и ты мне нравишься за то, что хочешь служить в королевском флоте. Но ведь для этого нужно учиться, иначе ничего у тебя не выйдет! Тебя будут экзаменовать капитаны. Видно, кто-то здесь слишком тебя балует. Кто же — мисс Дейл или мистер Уитфорд?

— А вот и нет, а вот и нет! — пропел юный Кросджей.

— Значит — сэр Уилоби?

— Не знаю, балует он меня или нет, а только с ним всегда можно поладить.

— Я не сомневаюсь, что он с тобою ласков. И наверное, мистер Уитфорд кажется тебе чересчур строгим. Но не забывай, что это он тебя учит, он хочет помочь тебе попасть во флот. Ты не должен дуться на него за то, что он заставляет тебя учить уроки. А если бы ты сегодня взлетел на воздух? Вот когда бы ты пожалел, что не остался заниматься с мистером Уитфордом!

— Сэр Уилоби говорит, что, когда он на вас женится, мне уже нельзя будет у него прятаться от мистера Уитфорда.

— Конечно! Нехорошо баловать такого большого мальчика. Тебе, верно, частенько от него перепадает на, — как это у вас называется? — «на мелкие расходы»?

— По полкроны обычно. А то и по целой. Бывало даже, что и фунт!

— И поэтому ты его слушаешься? А он тебя балует, потому что ты… Ну, хорошо, мистер Уитфорд не дает тебе денег, зато он отдает тебе свое время, он хочет тебе помочь поступить во флот.

— Он за меня и платит тоже.

— Что ты сказал?

— Он платит за мое содержание. И если хотите знать, я бы за него в воду бросился. Я буду, буду учиться! Это он научил меня плавать. Я только не люблю учебников, вот что.

— Ты уверен, что тебя содержит мистер Уитфорд?

— Отец сказал мне, что он и что я должен во всем его слушаться. Мистер Уитфорд узнал, что отец мой беден и что нас у него много, и приехал к нам. Отец ведь сюда приходил, только сэр Уилоби его не принял. За меня платит мистер Уитфорд, это я точно знаю. Вот и мисс Дейл говорила. Матушка говорит, что ему стало жалко папу, он ведь тогда сильно простудился — всю дорогу шел пешком, в дождь. Это когда он приходил сюда, в Паттерн-холл.

— Ну вот видишь, Кросджей, значит, ты не должен огорчать мистера Уитфорда. Он настоящий друг — и твой, и твоего отца. Ты должен его любить.

— Он мне очень нравится. Особенно лицо.

— Почему именно лицо?

— Оно не такое, как у всех. Мы часто говорим о нем с мисс Дейл. Только мисс Дейл считает, что красивее сэра Уилоби на свете нет.

— Постой! О ком же вы с ней говорите — о сэре Уилоби или о мистере Уитфорде?

— Ну да. О старине Верноне.

Заметив удивление на лице мисс Мидлтон, Кросджей спохватился:

— Это сэр Уилоби его так зовет, — пояснил он. — Вы знаете, кого он мне напоминает? Глазами? Почему-то, когда я на них смотрю, мне вспоминается старый козел в пещере Робинзона Крузо. Мне нравится, что он всегда одинаковый. А ведь не все такие. Знаете, мисс Мидлтон, как бывает в крикете? В игру вдруг входит человек, и ты сразу понимаешь, что он сделает по меньшей мере десять забежек. Может, и больше, но десять наверняка. Вы бы послушали наших стариков фермеров на ярмарке — как они говорят о таком игроке! Вот и я так уважаю мистера Уитфорда.

Мисс Мидлтон понимала, что пример из области крикета понадобился мальчику для того, чтобы дать ей представление о любви и доверии, какие внушает ему мистер Уитфорд. Юный Кросджей, по-видимому, настроился на задушевный разговор. Но солнце уже опускалось, пора было переодеваться к обеду, и она высадила мальчика на берег с тем грустным чувством, какое бывает, когда кончается праздник. Кросджей на прощание вызвался переплыть на тот берег — «как есть, в одежде» или нырнуть на дно и достать любую вещь, какую ей заблагорассудится бросить в воду, и клятвенно заверил ее, что вещь эта не пропадет.

Клара медленно зашагала от озера к дому, напевая какую-то мелодию, чтобы заглушить безудержный поток мрачных мыслей. Так, порою, вечером, над бурливым ручьем, катящим свои серо-черные валы, птичка выводит безмятежную песенку.

Сзади послышались шаги.

— Я вижу, вы баловали моего бездельника.

— Ах, мистер Уитфорд! Нет, право же, не баловала. Я пыталась прочитать ему нотацию. Он очень милый мальчик, но, должно быть, хлопот с ним не оберешься.

Кровь прилила к ее щекам, и она ничего не могла поделать с этим румянцем, который разгорался все сильней и сильней.

Она пояснила, что только что гребла на озере, и, обороняясь от пытливого взора, который он, по своему обыкновению, устремил на нее в упор, пыталась вызвать в уме образ старого козла Робинзона Крузо, выглядывающего из полумрака пещеры.

— Мне, видно, придется убрать его отсюда как можно скорее, — сказал Вернон. — Здесь он окончательно избалуется. Поговорите, пожалуйста, с Уилоби. Я не пойму, как он себе представляет будущее мальчика. Попасть во флот — дело нешуточное, а ведь Кросджей создан для того, чтобы служить во флоте.

О случае в лаборатории Вернон, оказывается, еще не слыхал.

— И Уилоби, вы говорите, смеялся? — спросил он. — В портовых городах имеются специальные репетиторы, они натаскивают юнцов перед экзаменами, и нам следует определить мальчика к такому репетитору, узнав заранее, кто из них — самый лучший. Правда, я собирался освободить его от своей опеки только за три месяца до начала экзаменов, не раньше — хотелось бы иметь уверенность, что вбитые ему в голову знания засели в ней достаточно прочно. Но здесь он пропадет. К тому же и сам я уезжаю. Так что мне остается помучить его всего недельку-другую. Как здоровье доктора Мидлтона?

— Отец здоров, спасибо. Он как ястреб набросился на ваши записки в библиотеке.

Вернон усмехнулся.

— Я для него их и оставил. Предстоит большой спор.

— Да, и, судя по выражению папиного лица, вам несдобровать.

— Мне знакомо это его выражение.

— Вы долго сегодня ходили?

— Девять с половиной часов. Иногда мне становится невмоготу с этим пострелом, и тогда я шагаю-шагаю, пока не схлынет досада.

Она глядела на него и думала, как, должно быть, приятно иметь дело с человеком, столь откровенно резким — с одной стороны, и прописывающим себе столь суровое лечение — с другой.

— Неужели вам понадобилось для этого девять с половиной часов?

— Ну, нет. Успокоился я несколько раньше.

— Вы тренируетесь перед поездкой в Альпы?

— Боюсь, что не доберусь до Альп в этом году. Я покидаю Паттерн-холл и, верно, осяду в Лондоне, где попытаюсь зарабатывать пером.

— Уилоби знает, что вы его покидаете?

— Спросите, знает ли Монблан о том, что какая-то кучка туристов решила на него взобраться: он видит, что там, внизу, в долине, шевелятся какие-то букашки, вот и все.

— Уилоби мне ничего не говорил.

— Он решил бы, что это из-за предстоящих перемен…

Вернон не кончил фразы, а у Клары не хватило духу спросить, какие перемены он имеет в виду. Она наклонилась и сорвала желтый цветок первоцвета.

— А там, в глубине парка, я видела нарциссы, — сказала она. — Немного — два или три, ведь их пора уже прошла.

— Да, здесь сколько угодно цветов, — ответил он.

— Не покидайте его, мистер Уитфорд!

— Я ему больше не буду нужен.

— Но ведь вы так преданны ему!

— Это немного сильно сказано.

— Значит, и впрямь все дело в переменах, которых вы, по-видимому, ожидаете?.. Но если бы даже они наступили, разве необходимо из-за этого уезжать?

— Ничего не поделаешь! Мне тридцать два года, а я еще не испытал себя в бою. Что я такое? Нечто неопределенное: полуученый, а от природы еще и полусолдат: то ли воин с аркебузой, то ли мушкетер. Нет, нет, если только у меня есть что-нибудь за душой, мое место — в Лондоне. Там я и проверю себя.

— Папа будет недоволен, что вы решили зарабатывать пером. Ваше перо, скажет он, достойно лучшего применения.

— На этом поприще подвизаются весьма почтенные люди. У меня нет оснований считать себя выше их.

— Они растрачивают себя понапрасну, говорит папа.

— И ошибается. Конечно, если они честолюбивы, им кажется, что они пропадают понапрасну; но это, на мой взгляд, их личная забота — какое дело обществу до нашего честолюбия?

— А вы очень дурного мнения об обществе? — спросила мисс Мидлтон упавшим голосом: она чувствовала себя как человек, который сам выпрашивает себе яду.

— С таким же успехом можно спросить, очень ли я дурного мнения о реке. Ведь она бывает мутной в одном месте, прозрачной — в другом, воды ее текут то бурно, то плавно. К человеческому обществу надо подходить с меркой здравого смысла.

— И любить его?

— Да, чтобы ему служить.

— И не восхищаться им? Но разве люди, мир — не прекрасен?

— В нем многое прекрасно, а многое, напротив, безобразно.

— Папа на вашем месте непременно процитировал бы тут Горациево «mulier formosa»[2]18.

— Но ему пришлось бы оговориться, что «рыба» — не дает представления о черной стороне человеческого общества. Впрочем, я готов согласиться с тем, что «женщина», mulier, олицетворяет его лучшую часть.

— Правда? Вы это говорите без иронии? Что же, ваш взгляд на мир кажется мне вполне приемлемым.

Она была почти благодарна ему за то, что его суждение не представляло полной антитезы взглядам сэра Уилоби. Ее юное сердце так жаждало объять весь мир своей любовью, что, если бы Вернон решительно встал на ее сторону, она впала бы в экзальтацию. Еще минута — и перед ней разверзлась бы бездна. Мало-мальски сочувственный ответ на ее пылкое: «И любить его?» — ударил бы ей в голову сильнее всякого хмеля. Но его трезвое: «Да, чтобы ему служить», взывало к разуму, оно заставляло задуматься — и над существом ответа, и о личности собеседника.

Клара могла позволить себе думать о нем с удовольствием, ее женский инстинкт молчал, не подозревая об опасности. Мистер Уитфорд не был галантен, и манеры его не отличались изяществом, — словом, у него не было ничего от светского обаяния его кузена. Ей довелось как-то наблюдать мистера Уитфорда в бальной зале. Он танцевал, как солдат, вышагивающий на параде, и только уже много спустя, полюбив его душевно, перестала Клара молить бога, чтобы ей никогда-никогда не пришлось танцевать с ним в паре. Зато он был замечательный ходок, славившийся своей неутомимостью; впрочем, такая слава обычно сопутствует тем, кто избегает женского общества и не принимает участия в увеселениях, которые объединяют оба пола. Наездник он был посредственный: лицезрение Вернона в седле доставляло искреннее удовольствие сэру Уилоби. В гостиных он не блистал остроумием, разве что к нему подсядет человек, с которым можно поговорить по-настоящему. Недостатки мистера Уитфорда, впрочем, — больше даже, чем его достоинства, — делали его идеальным другом для молодой женщины, жаждущей дружбы. Образ жизни, который он вел, представлялся Кларе в ее смятенном состоянии идеалом покоя. И то, что ему удалось достичь этого покоя, казалось ей свидетельством силы духа. А Клара так нуждалась в сильной дружеской руке, ей так важно было знать хотя бы, что такая опора существует! Репутация человека, равнодушного к девичьим чарам, придавала Вернону обаяние далекого айсберга, кочующего в водах южных морей. Этот человек, не желавший ни льстить женщинам, ни искать их лестного внимания, казался Кларе необыкновенным, недосягаемым. Она взирала на него с трепетом, снизу вверх, как взирают в нашем обществе на представителей наследственной аристократии. Несмотря на свою молодость, она уже успела вдоволь наслушаться лести и побывать в ее силках, и ей казалось, что благородная гордость мешает мистеру Уитфорду прибегать к ухищрениям птицелова и расставлять сети всякой мелкой пичужке.

Они довольно долго шли молча, когда Вернон неожиданно нарушил молчание.

— Будущее мальчика, — сказал он, — зависит в некоторой степени от вас, мисс Мидлтон. Мне надо уезжать возможно скорее, но я оставляю его здесь с тяжелым сердцем. Я, конечно, знаю, что вы за ним присмотрите, но боюсь, что вы не сразу поймете, как пагубно на нем отражается атмосфера баловства, которая его окружает в Паттерн-холле. Его следует отправить к репетитору немедленно, еще до того, как вы сделаетесь леди Паттерн. Употребите все ваше влияние! Если вы попросите, Уилоби согласится за него платить. Это обойдется ему не слишком дорого. Есть веские причины, которые не позволяют мнс держать Кросджея при себе в Лондоне, даже если бы это было мне по средствам. Итак, могу ли я рассчитывать на вашу поддержку?

— Я поговорю с ним, я сделаю все, что могу, — сказала мисс Мидлтон, чувствуя, как непонятная тоска сжимает ей сердце.

Они подошли к лужайке, по которой прохаживался сэр Уилоби со своими незамужними тетушками, мисс Изабел и мисс Эленор.

— Вы, кажется, охотились на зайца, а поймали оленя, — сказал он своей невесте.

— Мисс Мидлтон спугнула лодыря, а загнала его наставника, — подхватил Вернон.

— А все оттого, — возразил сэр Уилоби, — что вы не слушаете меня, когда я говорю, как следует обращаться с мальчиком.

Обе дамы поцеловали мисс Мидлтон. Одна принялась громко восторгаться ее красотой, другая — превозносить ее здоровье, и обе хором заявили, что на юного Кросджея можно воздействовать только лаской, — тогда он становится как шелковый. Клара задумалась. Своею ли волей отказались эти женщины от собственного лица, превратившись в тень, в отголосок сэра Уилоби, или это он их так вышколил? Она перевела взгляд с них на сэра Уилоби, и ей сделалось жутко. Хоть все последнее время у нее прошло в борьбе с ним, истинной меры его грозного могущества, превращающего домочадцев в бессловесных рабов, она еще не знала и не испытала на себе. Ведь до сих пор ей удавалось сохранить свои позиции.

— Ах, нет, я не могу согласиться с вами! — возразила она тетушкам. — Мистер Уитфорд нашел единственно верный способ обходиться с таким мальчиком, как Кросджей.

— Я хочу сделать из него человека, — сказал сэр Уилоби.

— Но что с ним станет, если он так ничему и не научится?

— Если я буду им доволен, его будущность обеспечена. Еще не было случая, чтобы я бросил человека, которому оказывал покровительство.

Клара посмотрела на него в упор и, не отводя глаз, прикрыла их веками.

Сэру Уилоби сделалось не по себе. Он был чувствителен к тончайшим нюансам взглядов и интонаций; в этом, собственно, и крылся основной секрет, позволявший ему железной рукой управлять теми, кто жил под его кровлей. Он требовал от них безоговорочного приятия его точки зрения, и они знали, что ни малейший мятежный оттенок не ускользнет от его внимания. Взгляд в упор, без тепла, без девической застенчивости и внезапно опустившиеся веки говорили о недостатке сочувствия к его воззрениям, а быть может, и о прямой враждебности им. Возможно ли, чтобы она не принадлежала ему целиком? Брови его метнулись вверх.

Клара заметила движение бровей и подумала: «Замужем, нет ли, а в мыслях своих я вольна».

Об этом-то и шел между ними спор.