Низкие хитрости рабства

Набеговые волны подрывали возможности экономического развития, тормозили рост городов, препятствовали накоплению капиталов, ограничивали амбиции русских деловых кругов, остававшихся на протяжении целого ряда столетий слабыми, оторванными от ведущих центров европейской торговли и ориентированными почти исключительно на мелкое предпринимательство местного масштаба. Впрочем, не следует думать, будто это отставание в развитии городов и торговли само по себе обусловило существенное отставание России в процессе модернизации.

Другие европейские страны также развивались неравномерно. Помимо набегов были ведь и иные причины, по которым одни государства вдруг решительно вырывались вперед, тогда как другие надолго отставали. Эти рывки создавали ситуацию неравновесия, но проходило время, и возникший однажды разрыв в уровне развития постепенно ликвидировался.

Не существует жестких ограничителей, которые препятствовали бы наверстыванию упущенного, если в отстающей стране создаются предпосылки для быстрого, уверенного экономического развития. Поэтому нельзя все наше отставание «сваливать» на татар. Нам в дальнейшем придется еще серьезно разбираться со спецификой зависимости России от ее исторического пути.

Еще одно распространенное заблуждение связано с попыткой некоторых авторов определить черты национального характера, сформировавшиеся под воздействием татар и затем остававшиеся неизменными на протяжении многих столетий. В научной литературе и в публицистике весьма распространено мнение, согласно которому монгольское нашествие не только разрушило материальный быт народа, не только нанесло ущерб развитию городов и торговли, но во многом определило специфику нашей национальной культуры. Представители данного направления полагают, будто культура эта, однажды сформировавшись под воздействием некоторых обстоятельств,
в дальнейшем как бы «проникает в кровь» людей и заставляет их в совершенно новых условиях вести себя вполне традиционно.

Основоположником подобного подхода применительно к воздействию монгольского нашествия на Русь, может, по-видимому, считаться выдающийся писатель Николай Карамзин. В своей «Истории государства Российского» он, отвечая на вопрос, что должно было стать следствием татарского ига, выделяет нравственное унижение людей. И далее пишет: «Забыв гордость народную, мы выучились низким хитростям рабства, заменяющим силу в слабых; обманывая Татар, более обманывали и друг друга; откупаясь деньгами от насилия варваров, стали корыстолюбивее и бесчувственнее к обидам, к стыду, подверженные наглостям иноплеменных тиранов. <…> Может быть, самый нынешний характер Россиян еще являет пятна, возложенные на него варварством Монголов».

Уже само по себе предположение, будто из-за татар мы стали корыстолюбивее и бесчувственнее к обидам, внушает серьезные сомнения. Да и вообще не существует никаких причин считать, что русский народ корыстолюбивее и бесчувственнее других народов. Скорее всего, налицо чисто эмоциональная оценка Карамзина, данная им в период расцвета крепостного права и всех вытекающих из него моральных последствий.

Более того, предположение, будто характер россиян начала XIX века определяется родимыми пятнами, возложенными на него варварством монголов, совсем не имеет под собой никаких оснований. Ни Карамзин, ни его последователи не привели, насколько известно, никаких доказательств подобной культурной зависимости современников от судеб их далеких предков. Тем не менее утвердившийся после Карамзина подход дает настолько простое и понятное объяснение нашего отставания от Запада в плане модернизации, что он просто не может не иметь большого числа сторонников.

Нравы повредились — вот вам и источник всех проблем. С твердостью и безапелляционностью, которая не была характерна для Карамзина, сформулировал данную точку зрения Николай Костомаров в работе «Начало единодержавия в Древней Руси». Согласно его мнению, «все русские от князя до холопа стали его (хана. — Д. Т.) рабами без исключения. <…> Исчезло чувство свободы, чести, сознания личного достоинства; раболепство пред высшими, деспотизм над низшими стали качествами русской души. Падению свободного духа и отупению народа способствовало то, что Русь постоянно была в разорении, нищете и малолюдстве».

Неудивительно, что при подобных душевных качествах народа на Руси, согласно Костомарову, установилось единодержавие. Для этого требовалось лишь сменить хана на князя во главе «властной вертикали». Сама же вертикаль стала, по-видимому, неизменным элементом национальной культуры, не меняющимся при перемене иных обстоятельств.«...Громада народа, давно забитого, отвыкшего от всякой самостоятельности и привыкшего только повиноваться силе, безропотно должна была служить ему одному (царю. — Д. Т.) и потом и кровью».

Более «политкорректную» трактовку трансформации российского менталитета, произошедшей под влиянием монголов, дает современный французский автор Элен Каррер д’Анкосс. Она полагает, что русские унаследовали от монголов некую систему, стремившуюся «установить <…> глобальный мир и общественный порядок, ключевыми понятиями в котором были бы слова справедливость и равенство, под эгидой всемогущего хана. Но таким образом организованное человечество, обеспеченное безопасностью и равенством, должно было платить за эти благодеяния, постоянно и неустанно служа государству, то есть хану, который являлся его воплощением». Хотя Каррер д’Анкосс из данного положения делает вывод, что монгольское влияние оказалось прежде всего политическим, а не культурным, ее общая логика фактически повторяет логику Костомарова. Русские, слава богу, не отупели на века, но зато оказались (также на века) привержены идеям справедливости и равенства, ради которых стали служить хану, а затем царю, генеральному секретарю и президенту.

Трудно понять, по какой такой причине отупение народа или, напротив, его возвышенная склонность к справедливости и равенству (даже если предположить, что какое-то из этих свойств действительно возникло при монголах) могли стабильно сохраняться спустя несколько столетий в совершенно иных военных, экономических и социально-политических условиях. Подобная позиция представляется совершенно необоснованной. Более того, если бы национальная культура, однажды сформировавшись, без всяких изменений проходила через столетия, невозможны, наверное, были бы никакие реформы. А у нас в России, как и в других странах, реформы, естественно, неоднократно осуществлялись.

Другое дело, что России, увы, не удалось быстро восполнить потери, понесенные за долгое время борьбы с набегами. И хотя мы не стали на века отупевшими рабами, лишенными личного достоинства, не стали раболепными деспотами, не стали заложниками антизападной культуры, мы стали все же заложниками той своеобразной «колеи», по которойоказались вынуждены двигаться. Наша проблема свелась к тому, что исторический путь, на который страна вырулила за первые столетия существования российской государственности, во многом определил и дальнейшее развитие общества.Это, кстати, хорошо понимал Достоевский, отметивший в «Дневнике писателя», что «не скудоумие, не низость способностей русского народа и не позорная лень причиной того, что мы так мало произвели в науке и в промышленности <…>. Тут все зависит от того, как был поставлен народ природой, обстоятельствами <…>. Тут причины географические, этнографиче­ские, политические, тысячи причин, и все ясных и точных».

Россия после татар вынуждена была вести себя как подросток, не успевший вырасти и набраться сил, но уже вынужденный вступать в борьбу с мощными, хорошо откормленными соперниками. Победить таких соперников можно, лишь используя нестандартные приемы и обращая некоторые свои недостатки в достоинства. Иначе говоря, отставание в развитии порождало у нас не только стремление догонять ушедшие вперед страны, но и необходимость сражаться с ними, еще даже не переняв прогрессивного экономического и военного опыта.