Но не зря сказано: «Во многой мудрости много печали» (Экклезиаст. 1. 18). Современный человек может прочувствовать духовную автономию и абсолютную свободу, но вместе с этим приходит ощущение космического одиночества, неизбывной личной (Ответственности и невозможности найти опору нигде, кроме как It себе самом. Вариантов вроде бы много. Ни одна из парадигм мышления, сложившихся в процессе исторического развития, не ^трачена. Можно вновь обратиться к Богу или уверовать в идею, можно слиться с массой или сделать ставку на собственный успех, можно последовать за вождем или погрузиться в удовольствия, можно пробовать все по очереди или изобретать невообразимые комбинации. Но отказ от самотрансценденции в любом ГСлучае обернется потерей свободы и новой, еще худшей зависимостью, ибо отчаяние и самообман связывают крепче, чем грубая ' Шла и суровые наказания. В пограничных ситуациях это становилось самоочевидным и в прежние времена. Однако прогресс Проявляется еще и в том, что все больше становится тех, кто жи-jfljfer в понимании этого постоянно, в любой, даже самой спокойной ситуации. Им последовательное продвижение к смыслу собственного существования необходимо для психического здоровья ilM ощущения радости бытия. А овладение в той или иной степени Эффектами самотрансценденции способно настолько расширить Личностные возможности, что может поднять их выше не только ценной конкурентной борьбы, но и разного рода форс-ма-орных обстоятельств. Когда А. Маслоу изучал жизнь замечательных людей, добившихся выдающихся успехов в науке, искусст-
|
|
1 201
ве или бизнесе, и составлял психологический портрет самоактуализирующейся личности, он не только воссоздал психологию духовной элиты, но и описал приемлемую для современного человека психотехнику жизни достойной и счастливой, величественной, как выразился сам психолог.
Но принципиально важно остановить внимание вот на каком моменте. А. Маслоу подчеркивал: «Самоактуализация — это не только конечное состояние, но также процесс актуализации своих возможностей... это труд ради того, чтобы сделать хорошо то, что человек собирается сделать». Если использовать старинные высокие понятия типа «жизнь в истине» или «жизнь во лжи», то самоактуализация — это жизнь в смысле, по мере его осознава-ния, а значит, строго говоря, тоже коммуникативный процесс. Здесь, однако, нужна особого рода информация, рассчитанная на удовлетворение метапотребностей личности, на осмысление реальных обстоятельств в свете высших целей и ценностей бытия. Фундаментальные точки отсчета общеизвестны благодаря резонансу в культуре специальных каналов типа религии или морали. Но экзистенциальный выбор совершается во глубине души, и споспешествовать ему извне можно только представляя тексты, проясняющие бытийный смысл актуальных событий.
|
|
Получается, что по мере исчерпания или перерождения возможностей духовной консолидации на основе парадигм магии, рационализма, позитивизма или драйв-мышления современное общество все острее нуждается в трансцендирующей массовой коммуникации. И все важнее для современного человека становится постоянный приток сообщений, которые сумбур политики и суету обыденности подают в свете бытийных ценностей и высоких представлений. Их не могут заменить суррогаты типа возвышенно-идейных «моралите» или чувственно-базовых «натю-рэль». Здесь нужен текст смысловыявляющий, соответствующий гуманистической парадигме мышления. И это совершенно особый тип сообщения.
Начнем с того, что гуманистическая парадигма мышления, определяя принципиально новые формы коллективной проработки информации, задает и принципиально новую интегральную единицу общения. Все познается в сравнении. Коммуникативная мощь мифемы определяется категоричностью импульсов табу, нагнетаемых строгими обрядами. Идеологема черпает свою убеждающую силу в непререкаемом авторитете Учения, исходные положения которого считаются истинными априорно. Влияние конструкта держится на доверии эксперту и поддержке общественного мнения. Привлекательность инстигата — в компенсации влечений индивидуального бессознательного, подкрепляемой массо-видными психотехниками шоу-бизнеса. В той или иной степени
gcejyro элементы направленного коммуникативного воздействия, прбуждающёгодёйствовать извне заданным образом. Все они так или иначе" задействуют бессознательные механизмы психики в жизненно важный момент принятия решения. И все опираются на те или иные системы социального регулирования массового поведения. Ибо все они складывались для того, чтобы люди могли сообща делать то, чего не смог бы одиночка, но без чего не выжила бы община и закоснело бы общество. А для этого коллективное стремилось превалировать в психике индивида. Отсюда как продолжение имманентных коммуникативных достоинств потенциальная манипулятивность и мифем, и идеологем, и конструктов, и йнстйгатбв.
А в гуманистической парадигме мышления личность предстает как~йечто- самодостаточное; способное к преодолению любых пр^блём~нТ основе собственных сил и возможностей. Помешать можеТТольКо информационное давление или манипуляция. Вот почему общение должно стать индирективным, без какого-либо внушения, убеждения или соблазна. Никакого нажима извне. Только пролистывание ракурсов объекта. Только варьирование точек зрения. И только для выявления смысла событий, который по-своему будет понимать каждый реципиент. Кредо гуманистической коммуникации прозвучало бы примерно так: «Нам более всего важны сами люди, и мы готовы предоставить всю информацию, чтобы они могли сделать выбор исходя из своих экзистенциальных потребностей».
Импульс самотрансценденции возникает в психике спонтанно, но не случайно, а как реакция на вызов действительности или на такой журналистский текст, в котором реальные события подведены к грани окончательного выбора, когда остается только возможность сделать переход «за пределы» или отказаться от перехода. В этом и состоит выявление смысла в гуманистической коммуникации. Квинтэссенция смысловыявляющего текста — момент, в котором в одну фокусирующую точку сходится все, что неЬбходапйо йГ достаточно для восприятия факта или мнения в с1ётТГ¥ыш[йх ценностей бытия и принятия свободного, но уже бёс7то^ротного1^Щ№ия. Интегральная единица гуманистического общения может быть оббзначенав связисэтим'как трансцен- зус~(пёрёШс за пределы опыта, в иные сферы бытия), то есть своего^jgoflaтрамплин, с которого мысль может взлететь, а может рухнуть (от лат, transcensus: 1. подъем, восхождение... 2. переход, измЖёТяиеДаё meliora — к лучшему])9.
|
|
9 См., напр.: Дворецкий И.Х. Латинско-русский словарь. 3-е изд. М., 1986. С. 780.
Следует подчеркнуть, что мистики в «трансцензусе» не больше, чем в «конструкте». Это категория психотехническая, в том смысле, что представляет собой технологически фиксируемый в тексте реальный знак (стимул), значение которого провоцирует активность (реакции) базальных психических механизмов личности, ее сознания и поведения. Зачастую журналист делает это осознанно и даже преднамеренно подчеркивает литературный прием. Так, Игорь Клямкин, публицист первых лет перестройки, рассказывал, как сначала задумал красивый образный заголовок «Над пропастью во лжи», рассчитывая, что ассоциации с популярным романом Д. Селинджера затронут глубинные струны людей, придав политическому тексту лирический оттенок, но потом решил не затемнять смысл метафорой и свою самую знаменитую статью назвал «Почему трудно говорить правду?»10 Выбор многозначительный. В зависимости от типологической структуры текста словосочетание «над пропастью во лжи» может выстроиться как мифема или как идеологема. Но и в том и в другом случае оно останется обобщением на уровне социума в целом, характеризующим состояние всего общества, когда требуются государственные преобразования и массовые действия, то есть апелляцией к идеологии и коллективному бессознательному. Автор же, как видно, стремился перевести разговор в личностный план, показать смысл подвижничества и пагубность слабости применительно к судьбе отдельного человека и к жизни в философическом значении слова. Рече-мыслительной единицей смысловыявляю-щего текста становится не символ и не лозунг, а обозначение самой сути того, о чем идет речь и чему читатель вправе найти собственное применение. Это не команда и не призыв. Это — свидетельство трансцензуса. Так в нотной грамоте значок «диез», ничего не добавляя к мелодии, на полтона повышает звучание ноты...
|
|
Текстообразующая роль трансцензус-выражения «Почему трудно говорить правду?» в том, что оно, возмущая лучшие чувства, связанные со святостью права и чести «говорить правду», вызывает желание досконально разобраться в аргументах автора и оскорбительных для человеческого достоинства фактах в предчувствии момента экзистенциального выбора. И данный пример весьма характерен. Психологическая основа понятия «трансцензус» вообще определяется способностью человеческого сознания в пограничной ситуации стремительно, в сущности одномоментно, переосмыслять внешние события и внутренние приоритеты, соответственно, как бы в аварийном режиме, меняя формы пове-
10 См.: Клямкин И. Трудный спуск с зияющих высот. М, 1990.
дения. В старину это называлось «проникшись решимостью и I опоясавшись мужеством». Не следует напрямую связывать призывы пропагандистов и подвиги героев. Но стоит учитывать, что смысловыявляющий текст раскрывает анализируемую ситуацию icaK пограничную, чтобы, высвобождая аварийный потенциал психики, разблокировать глубинные механизмы самотрансцен-денции личности. Или, в ином порядке, разблокируя глубинные механизмы самотрансценденции личности, высвободить аварийный потенциал психики. Но и в том и в другом варианте коммуникативная функция трансцензуса реализуется как интеллектуальное проникновение в суть вещей и событий («Ага-пережива-ние» в сфере мысли), за которым — миг самоактуализации или пренебрежения ею.
Трансцензус — ключевой момент произведения. Он должен; быть подготовлен всем строем текста, поддержан всеми его выра-J зительными средствами, соотнесен с высшими ценностями циви-S лизации. Но, строго говоря, трансцензус может возникнуть в тек- { сте любого типа как спонтанный аспект отображения реальной пограничной ситуации или как побочный эффект вдохновения * автора. И, возникнув, трансцензус любой текст превращает в Смысловыявляющий. Принципиальное отличие в том, что для гу-' манистической парадигмы мышления трансцензус является ин-. тегральнои единицей общения, сознательным требованием стиля ' и творческим приемом, задающим тип текста. (Смысловыявляющий потенциал текста определяется не по
формально-содержательным параметрам — они могут быть сколь угодно разнообразны, — а по коммуникативным принципам I структурирования произведения и духовным интенциям, запечат-f ленным в его словесно-образной ткани. В этом случае удается | описать вполне выполнимые для профессионала условия воссоз-I далия трансцензуса в журналистском тексте. I p—Btr-ттервъгх, Следует отказываться от всякого информационно-I го давления, от любых манипулятивных приемов, от авторитет-I ных оценок, морализаторства и «менторского тона». | Во-вторых, нужно искренне принимать свою аудиторию, no-
il «имать и уважать ее интересы, потребности и стремления людей, у не навязывая им ни своих целей, ни своих комплексов. | В-третьих, требуется освещать ситуацию в разных ракурсах с
f перебором всех имеющихся точек зрения, считая основной зада-| чей уточнение перспектив и расширение поля собственного вы- ':.' бора личности.
г В-четвертых, важно проникнуться верой в жизнестойкость '',. людей, в их способность самостоятельно решать свои проблемы,
ни при каких обстоятельствах не допуская сомнений типа: «Что можно сделать в этой стране, с этим народом?».
В-пятых, необходимо добавлять новую информацию к объективно складывающейся картине, чтобы выявить еще не познанные или скрываемые кем-то пружины ситуации, проводя, если нужно, авторские исследования, в том числе психологические.
В-шестых, строго сохранять аутентичность собственной личности, не признавая чуждых ценностей и не заискивая как перед «властью», так и перед «народом».
В-седьмых, сообщение вообще нужно выстраивать в стиле публичной, но вместе с тем глубоко личной проработки всех обстоятельств журналистом, который выбирает путь как бы для себя, но на глазах у читателя.
В-восьмых, все, что будет сказано, изображено и описано, должно звучать, выглядеть и объясняться с предельной естественностью.
Восьмое условие самое сложное, потому что, как подчеркивал Альбер Камю, «естественность — это категория, трудная для понимания»11. Тем более для воссоздания. Но это непременное условие, иначе возникает опасность подменить высокий смысл красивыми словами. Угроза самая реальная. Глубоко прав был Ромен Роллан, говоря: «Конечно, красивые слова побуждают поступать красиво. Но если нет силы поступать красиво, то красивые слова побуждают ко лжи» (1933). Ценность естественности не только в том, что удается без патетики размышлять о самом патетическом. Еще важнее, что удается выявить патетический смысл в самих естественных вещах, чувствах и событиях. Благодаря этому смысловыявляющий текст обретает полную универсальность. Он может касаться любых, а не только возвышенных тем и предметов и вполне конструктивно решать любые, а не только предельные проблемы. А гуманистическая парадигма мышления демонстрирует свою «действительность и мощь» не только в пограничных ситуациях, но и в обыденной жизни. И все чаще при планировании редакционных кампаний журналисты выбирают как самый практичный именно смысловыявляющий подход.
В городе Магнитогорске начало перестройки ознаменовалось серьезным социально-экологическим кризисом. Построенный для обслуживания крупнейшего металлургического комбината город был настолько загазован выбросами чугунолитейных и сталеплавильных печей, что, почувствовав послабление прописного режима, жители стали разъезжаться в экологически благополучные регионы, и для промышленного гиганта отток кадров стал
f Камю А. Миф о Сизифе. Сочинения. М., 1989. С. 398. 206
вопросом сокращения производства. Прежние административно-командные и вербовочно-призывные методы более не действовали. Местные средства массовой информации тоже обеспокоились, поскольку было понятно, что сокращение производства на металлургическом комбинате приведет к финансовой катастрофе города. Можно было сделать ставку на мифологические тексты (Ваши отцы и деды построили этот замечательный завод, здесь их могилы, здесь ваша малая родина и т.п.). Можно было сосредоточиться на убеждающих публикациях (Стоит только модернизировать производство и экология улучшится, а при сокращении производства не будет денег на модернизацию и т.д.). Можно было обратиться к прагматическим интересам (Комбинат обеспечит приток товаров, разовьет сеть услуг, зарплата будет повышена и т.п.). Можно было сосредоточиться на гедонистических ожиданиях (Будут проведены праздники города и комбината, станут постоянно приглашать столичных артистов, расширят сферу досуга и развлечений и т.п.). Но сразу же стало ясно, что на все эти ухищрения читатель вряд ли даже обратит внимание. И тогда было решено вводить рубрику: «Земля за чертой Магнитогорска». Направленность ее определяли публикации о тех, кто уехал в другие места и устроился там счастливо или неудачно. Цель — подчеркнуть возможность свободного выбора местопребывания в стране и продемонстрировать, что ответственность за это падает на самого выбирающего. Основное внимание уделялось фактологической информации о положении дел в других регионах, включая цены на жилье и основные продукты, коэффициент зарплаты, уровень безработицы, состояние окружающей среды, политические прогнозы и перспективы. И все это в честном сопоставлении с условиями Магнитогорска. Рядом размещались сообщения о выпуске новой продукции в бывших оборонных цехах, внедрении новых технологий, природоохранных программах, гастролях заезжих звезд и т.п. Не для того, чтобы кого-то отговорить или сагитировать, а для предоставления информации настолько полной, насколько это возможно, чтобы каждый делал выбор сам, но в ясном знании и под собственную ответственность. Внешне все продолжалось по-прежнему. Кто-то уезжал, кто-то оставался, кто-то возвращался. Но характер разговоров об этом переменился. Не стало ажиотажа, пресеклось модное поветрие.
«Вечерний Котлас», частная газета провинциального города в Архангельской области, перед выборами в Государственную Думу (1999) отказалась зарегистрироваться в качестве официального канала, предоставляющего свои страницы для агитационных выступлений любых партий и кандидатов. «С какой стати, — объясняла читателям свою позицию редакция, — частная газета, со-
зданная издателем на свой страх и риск, на свои кровные, должна публиковать измышления политиканов, которые, придя к власти, газету закроют. Мы не намерены публиковать агитационные материалы на газетной площади, оплаченной читателями. Закон позволяет кандидатам выступать не только в периодических изданиях, но и в листовках. Их Вам и принесут наши распространители газеты»12. Позиция беспрецедентная. Газета пошла на конфликт с местными администраторами и политиками, избирательной комиссией и особо активными читателями. Более того, она отказалась от возможности подзаработать на «заказных» публикациях и расширить тиражи, освещая межпартийные скандалы (а это важные статьи дохода для всех редакций в пору всеобщей борьбы за электорат). При этом газета вовсе не собиралась помалкивать. И в последний день избирательной кампании на ее страницах вышли материалы, которые не призывали голосовать ни за одного из кандидатов, ни за одну из партий, но давали нелицеприятную информацию обо всех, начиная от старинных коммунистов: «КПРФ как она есть...» — до новоявленного «Медведя»: «Министр в чрезвычайной ситуации...» В том же номере публиковался и обзор предвыборной телепублицистики с конкретными примерами предвзятой и навязчивой пропаганды, чтобы вызвать здоровое недоверие к профессиональной политической журналистике13.
Хотя в масштабах страны не существенно, как в итоге проголосовали жители Котласа, принципиально важно, что они имели независимый информационный канал, противостоявший «грязным избирательным технологиям». До сих пор «беспартийность» журналистики считается теоретически невозможной и экономически провальной. Притом все понимают, что без этого журналистика не сможет быть ни независимой, ни общественно полезной. Журналисты «Вечернего Котласа» создали убедительный прецедент, что эмансипация газеты от «грязных избирательных технологий» не только практически осуществима, но даже экономически выгодна, потому что, пробудив дух солидарности в продвинутой аудитории, привела к увеличению тиража издания и расширению притока рекламы.
Аудитория всегда по достоинству оценивает, если журналисты не только апеллируют к самотрансценденции читателя, но и сами ведут себя как самоактуализирующиеся личности. При этом с полным презрением относится к заказной патетике, которую, как шило в мешке, все равно не удается утаить. И тогда вся ко-
'2 Вечерний Котлас (Архангельская обл.). 1999. 19 нояб.
13 См.: Путеводитель избирателя // Вечерний Котлас. 1999. 17 дек.
невская рать «подручных партии» со всеми своими газетами и Крошюрами, студиями и каналами ничего не могут поделать с диссидентским самиздатом, и официальная идеология рушится, jjax карточный домик. Этот великий закон массовой коммуникации в переломные эпохи обнаруживает себя с неожиданностью землетрясения. Но действует он всегда и везде. Проявления его не обязательно возвышенны, однако требуют самого серьезного к Vce6e отношения. Вот, к примеру, заметки на обороте анкеты, вытеснявшей читательские предпочтения подписчиков, которую распространяла газета «Российские вести» в 1993 г.: *' f, «Симпатии и антипатии газеты явно прослеживаются. Хоте-ч';лрсь бы просто информации, а не мнений конкретных авторов о ^свершившихся событиях. У меня есть свое мнение, я способен УсЦМ делать выводы. Тон материалов первой полосы бестактен. Вы.мобите Правительство, оно вас кормит — любите его. Вас раздражает Верховный Совет, это ваше дело. Я считаю, что и тех, ^других следует во главе с Президентом и Председателем отправить как можно дальше — пусть "грызутся". Пусть будет суверенитет личных мнений, а газета дает информацию к размышле-ttuo. Мы не дураки и в состоянии отличить плохое от хорошего»14.
Нелицеприятность подписчика, который в графе «Род занятий» подчеркнул помету «Предприниматель», сама по себе очень ^конструктивна. Характерно, что далее он предлагал газете ввести Шарику «Исполнительная власть и закон», словно предвидел раз-|рушительную вакханалию приватизационных метаний министров 'Щ: советников Ельцина. Острота реакции читателя, если вдумать-|$я, тем и накалена, что из-за политической перебранки журналистов достойная перспектива не прорисовывалась и его предпринимательская деятельность утрачивала сколько-нибудь высокий 4$мысл. Человек вообще включается в массовую коммуникацию ради момента трансцензуса, даже когда он этого не осознает, даже когда он намеревается только забыться или «оторваться». Иначе смысл событий приходилось бы искать мучительным методом разрозненных проб и ошибок. И если в острой коммуникативной ситуации журналистика на уровень трансцензуса так и $е выходит, она многих и многих подталкивает к психическому Ярыву. Самоактуализирующиеся личности и в таких условиях рпособны осмыслить явление и выразить ценностное отношение. Благодаря им и аудитория в состоянии собственными силами йреодолеть внутреннее смятение. Но какова роль журналистики,
14 Архив Психологической службы газеты «Российские вести». 1993.
когда аудитория работает как бы вместо mass-media и вопреки им? Об этом даже классные журналисты вспоминают подчас слишком поздно.
Программа «Времена» (ОРТ) собрала в студии журналистов, освещавших трагические события, связанные с гибелью подводной лодки «Курск», а также председателя правительственной комиссии и командующего Северным флотом для обсуждения взаимодействия прессы и армии. В заключение полуторачасовой дискуссии, в ходе которой становилось просто неловко за бессмысленный информационный напор на фоне национальной трагедии, ведущий В. Познер вдруг стал зачитывать отрывки из старой американской газеты о катастрофе подводной лодки США «Трешер»:
«Невозможно, говоря о "Трешере", не вспомнить в ту же секунду всю финальность и все одиночество конца, когда судно умирает на дне морском. Невозможно не восхищаться теми, совершенно особенными, людьми, которые готовы принять на себя такой риск. Страна может гордиться и быть благодарной, что столько ее молодых, здравых и устремленных вперед мужчин так понимают свое место в жизни и так оценивают благополучие своей страны, что они, объединив свое мастерство, готовы бросить коллективный вызов могуществу моря»...
После такой патетики стерто и дежурно, как привычная полуправда, прозвучали дальнейшие фразы опытного телеведущего, что «у нас-то не очень нашлись» подобные слова для моряков «Курска», что журналисты «порой больше думали о себе, о том, как мы выглядели, как мы сказали» и т.п. На самом деле все куда хуже. Ведь высокие слова были сказаны. Английские журналисты писали, что «восхищаются мужеством русских моряков», которые, погибая, стали прежде всего заглушать атомные реакторы, чтобы не допустить экологической катастрофы. Но патетическая оценка не получила резонанса в отечественной прессе. Наши журналисты искали только, кого бы обругать или оплакать. Даже там, где надо бы понять и поддержать. Они провоцировали нервозные реакции министров и адмиралов, тиражировали сцены отчаяния, крупным планом подавали клинические проявления истерии, сами доходили до состояний, требующих психологической реабилитации... Но никто и не попытался объяснить или хотя бы понять, почему гибель атомной подводной лодки в Ледовитом океане повергла в безысходное отчаяние население огромной страны? И каким образом это смятение и эту боль преодолевать в обществе, социальные ценности которого приведены в состояние хаоса? Об этом пришлось думать самой аудитории. И каждый
К сделал свой выбор. Одна из родственниц погибшего на «Курске» * моряка снялась в зарубежном фильме, где все повторяла, как жалеет она, что не удалось ей прорваться к командующему флотом и «сорвать с него адмиральские погоны». Другая, узнав, что из фонда пожертвований в помощь родственникам выделена сумма на закупку книг журналистских публикаций о катастрофе «Курска», заявила, что они оскорбительны для погибших, и потребовала ввести общественный контроль за расходованием собранных средств. Одни стали говорить, что высокие денежные компенсации семьям погибших были назначены только потому, что пресса «набросилась на президента». Другие стали подавать заявления в военно-морские училища, где резко вырос конкурс j на «подводные факультеты». Одни в той или иной степени следо-:•';' вали в русле mass-media, другие — шли наперекор. Ответ находи-ч! ли те, кто искал его в себе.
...Президент Путин во время интервью ОРТ, РТР и «Независимой газете» как-то мимоходом высказался в том смысле, что в дни трагедии с «Курском» в России каждый чувствовал беспомощность и отчаяние, словно сам оказался на аварийной лодке, которой уже нечем помочь. Этот образ можно считать примером трансцензуса. И прежде всего потому, что в нем фиксируется I объективное психоисторическое состояние общества (каждый чувствовал беспомощность и отчаяние) и одновременно личное ■' переживание, требующее экзистенциального выбора от каждого в меру его ответственности перед всеми и перед самим собой. Какой выбор воспоследовал, можно судить по тому, что на горест-| ной встрече с родственниками погибших, где психологическую s помощь пришлось оказывать даже некоторым журналистам-ин-t тервьюерам, было обещано любой ценой поднять «Курск» со дна f моря. (А в прессе сразу заговорили, что это только для успокое-ii ния взвинченной аудитории, а потом будет спущено на тормо- 'р зах.) И еще по тому, что водолазные работы пошли своим чере-| дом при всех рисках и затратах. (А в прессе муссировалось: это, мол, чтобы спасти военные секреты; это, мол, неразумно, и доро-*' го, и противоречит чувствам некоторых родственников...)
...Принимая в Махачкале посмертную награду погибшего на | «Курске» мужа, вдова инженера М. Гаджиева бесхитростно раскрыла свой путь самотрансценденции. «Говорят, надежда умирает ^ последней, — сказала она, — но любовь и память не умирают никогда. Ты всегда с нами, Мамед!» (Поразительно, но этот эпически выраженный трансцензус в телерепортаже РТР был просто вырезан, чтобы осталось время переспросить вручавшего орден
адмирала Куроедова, не переменил ли он свое мнение о столкновении «Курска» с чужой субмариной.)
Совершенно несущественно, что на самом деле думали журналисты, какие ставили перед собой цели и в какой степени их достигали. Они оказались не на высоте требований момента, запросов аудитории и собственных внутриличностных потенций. Великий закон массовой коммуникации действителен не только для личности читателя, но и для личности журналиста. Чтобы соответствовать самотрансцендеции реципиента, коммуникатор должен стать самоактуализирующейся личностью. И хотя это условие не каждому под силу, его надо понимать и помнить. Классные журналисты всегда высмеивали цинизм как признак творческого бесплодия. А Генри Менкен, с чьим именем связана целая эпоха в журналистике, дал этому явлению точный и острый диагноз: «Циник — это тот, кто, почувствовав запах цветов, начинает озираться в поисках гроба» (1935). Суть в том, что по изначальному бессознательному посылу творчество-в-процессе-ком-муницирования устремлено к самотранценденции как к некоему духовному пределу. Поэтому, как сформулировано у безупречного стилиста М.А. Булгакова: «Правду говорить легко и приятно» (1966). Это знает каждый выступавший в прямом эфире. А косноязычие начинается там, где возникает страх быть «неверно понятым», или неспособным «провести линию», или чего другого, о чем, собственно, и говорил И. Клямкин в знаменитом очерке «Почему трудно говорить правду?» Получается, что трансцензус смысловыявляющего текста обратным светом проникает в глубину личных проблем и перспектив самого журналиста, открывая читателю уровень доверительности контакта, а автору — пути и способы самоактуализации. Это кардинальный момент, которому следует уделить дополнительное внимание.
Понятие массовая коммуникация не чисто количественное. Коммуникация становится массовой, если обеспечивает частоту обращения в социуме, глубину переживания людьми и этичность использования в групповом поведении мифем, идеологем, конструктов, инстигатов и других рече-мыслительных образований коллективной психики. Какие бы исторические и технологические формы ни принимали mass-media и какие бы артефакты ма-нипулятивного воздействия ни потрясали общество, великий закон массовой коммуникации оставался в силе. Так же как в силе сохранялся главный принцип социального взаимодействия, во всех цивилизациях осмыслявшийся практически одинаково:
«Не делай другим того, что нежеланно тебе самому» (Упани-шады, Индия, VII в. до н.э.).
«Нужно одинаково любить себя и других людей» (Мо-цзы, Китай, V в. до н.э.).